Константин Лордкипанидзе - Парень из Варцихе
Я не понял и со смехом спросил:
— Для этого ты и решил обрасти, как дьякон?
— Ну да. Бритые мы все друг на дружку похожи. А вот как нагряну в этаком виде к фашистам в окопы да пугну их хорошенько, тут-то они скажут: «Ну и дьявол у них этот чернобородый!»
— Удаль в тебе играет, парень. Но ты помни нашу старую пословицу: «Прежде чем зайти, подумай о том, как выбраться», — сказал я, зная о том, каким он иногда бывает бесшабашным.
Однажды, когда наши части отходили на терский рубеж, батальон капитана Геловани весь день без передышки шел сквозь одуряющий зной безводной степи. С неба струилась расплавленная медь. Земля была раскалена, как мангал. Шли как в тумане. Дотянув до привала, многие уже не думали о том, что за соседним курганом стоят вражеские орудия. Некоторые, не успев осмотреться, мгновенно засыпали. Но командиры подымали уставших людей, чтобы рыть окопы.
У Ладо руки опускались при виде лопаты. Он лениво выворачивал два — три кома земли, но стоило командиру отойти, тут же снова ложился, сгребал эти комья себе под голову и засыпал.
Вот тут-то и сказался характер Алеши Голикова. Он тоже не из камня был вытесан, но осторожность и предусмотрительность никогда не покидали его. Он ворот гимнастерки не расстегнет, пока не отроет себе ячейку. Не жалея сил, долбил он окаменелую целину и каждый раз выкапывал такой надежный окоп, словно собирался поселиться в нем навсегда.
— Что ты так налегаешь, Алеша, колодец, что ли, вырыть решил? — однажды посмеялся над ним Ладо:
— Я пришел сюда фашистов убивать, а сам умирать не желаю, — ответил Голиков.
Чем больше я узнавал Ладо, тем больше меня удивляла его какая-то странная уверенность, твердая, непоколебимая, проявлявшаяся во всех мелочах, — уверенность в том, что смерть от него далека.
Часто приходилось мне видеть, как солдат, отправляясь в ночной поиск, отзывал в сторону товарища и на всякий случай царапал на клочке бумаги свой домашний адрес.
Ладо Вашаломидзе в этих случаях только переобувался. Он снимал желтые хромовые сапоги, подаренные ему капитаном Геловани, и надевал старую обувь, как будто отправлялся в поле пахать.
Сапоги он поручал ординарцу капитана.
— Ты хотя бы завещание написал, Ладо, какому дьяволу их оставляешь, — пошутил как-то ординарец.
— Какое там завещание! — усмехнулся Вашаломидзе. — Я в этих сапогах еще в Берлин войду... Там и истопчу их в пляске на гулянках.
После сильных боев у Голубых лиманов разведчики расположились на отдых у берега моря, неподалеку от трактороремонтных мастерских.
В свободное время солдаты купались, стирали белье, писали письма, спали и на закате возвращались в лагерь. Вашаломидзе вскоре надоело ходить к морю. Почти каждый день он отправлялся в ремонтные мастерские. Никто не знал, чем он там занимается. В мастерских работало немало женщин, но Вашаломидзе, являясь на вечернюю поверку, не был похож на влюбленного, вернувшегося со свидания. Приходил он измазанный, потный, пропахший керосином и машинным маслом.
Прошло две недели. Зайдя как-то в мастерские, я увидел Вашаломидзе. Засучив рукава, он промывал керосином части разобранного трактора.
— Зачем ты мучаешься в этакую жару? — спросил я. — Отдохни, парень, ведь скоро снова в бой пойдем.
Он доверчиво признался мне.
— Хочу изучить трактор, товарищ писатель. Дома, на селе, пригодится... Не век же война будет.
В начале июня воздушная разведка сообщила, что в районе Черных лесов замечено скопление вражеских танков.
Сборы были недолги: через несколько часов солдаты боевого охранения, напутствуя добрым словом, пропустили Голикова и Вашаломидзе за линию фронта.
А спустя два дня Алексей Голиков притащил через почти непроходимые плавни здоровенного эсэсовского унтер-офицера. Ладо Вашаломидзе с задания не вернулся...
Голиков рассказал, что поиск они провели удачно. На вторые сутки, перед самым рассветом, в домике дорожного мастера разведчики захватили эсэсовского унтер-офицера. До вечера они отсиделись в камышах и темной, беззвездной ночью пошли обратно. Голиков надеялся, что за ночь им удастся выйти к нашему переднему краю. Но Черные леса спутали все его расчеты. Лесная тропа неожиданно вывела разведчиков к железнодорожному полотну, и здесь их обнаружил вражеский патруль.
Между друзьями произошел короткий разговор.
— Ну что ж, вдвоем нам от них не уйти, — сказал Вашаломидзе. — Ты гони, Алеша, этого дяденьку напрямик. А я тут с ними немного потолкую...
— Ты уже без меня все решил, — возразил Голиков.
— А как по-твоему... Жребий, что ли, нам кидать, Алеша?
Голиков повел пленного через плавни, а Вашаломидзе остался, чтобы задержать погоню.
Ждали Ладо несколько дней. Затем Голиков, с разрешения капитана, собрал охотников, чтобы пойти с ними на поиски пропавшего товарища. Одним из первых вызвался Чвениа, и Голиков, не задумываясь, взял его с собой. Искали упорно, подчас рискуя жизнью, и в Черных лесах и в плавнях расспросили десятки людей, но Вашаломидзе словно в воду канул. Как больно сжалось у меня сердце, когда однажды на утренней перекличке старшина уже не назвал фамилии Вашаломидзе...
Всю зиму о нем не было ни слуху ни духу. Убит он или, раненный, захвачен в плен фашистами, этого никак не могли узнать. Я уже перестал надеяться, что когда-нибудь увижусь с парнем из Варцихе, так ненасытно любившим жизнь.
4
Когда начались весенние дожди на Кубани, наши войска очистили от гитлеровцев Черные леса и вышли на равнину. Однажды, вернувшись с передовой, я был вызван к телефону.
— С тебя магарыч за радостное известие. Наш Ладо нашелся! — крикнули в трубку.
Это был Алеша Голиков. Я сразу узнал его глуховатый, слегка простуженный голос.
— Чего ты молчишь, не веришь?
— Откуда он явился? — только и мог вымолвить я.
— Похоже, что с того света... Приезжай поскорей, а то уже нас не застанешь.
Попутная машина доставила меня рано утром в батальон Геловани.
Ладо показался мне странно изменившимся. Я долго искал причину такой разительной перемены и никак не мог найти. Понял потом, когда Ладо заговорил. На лице его не было прежней светлой улыбки — всего лишь улыбки, и это настолько изменило Вашаломидзе, что я был поражен.
— Ну, беседуйте, — приветливо сказал Голиков, когда я вошел к ним в хату. — Только он последнее время словно язык проглотил. Такой скупой стал на слова, точно каждое слово стоит ему больших денег.
Вашаломидзе скуп на слова?! Неужели и вправду так изменился этот человек?
Ладо присел на лавку, поставил кавалерийский карабин между ногами и безучастно прислушивался к моему разговору с сержантом.
Но вот Голиков оставил нас одних. Я заранее весь обратился в слух, ожидая рассказа Ладо, но обманулся в своих надеждах.
— Я был тяжело ранен. Добрые люди меня приютили, спрятали от фашистов, выходили, и теперь, как видишь, я снова на ногах, — сказал он, избегая моего взгляда, точно и сам был смущен своей неприветливостью.
Немногое я узнал от него.
Залечив рану и выйдя из занятого врагом района, он не сразу нашел свою часть и несколько месяцев воевал в составе морской пехоты. На горе Гирляной его неожиданно встретил капитан Геловани и после некоторых хлопот вернул в батальон разведчиков.
Наступило неловкое молчание. Вашаломидзе стало не по себе, и под каким-то предлогом он вышел из хаты.
Быстро сгущались короткие южные сумерки. Синяя тьма заволокла долину. Только кое-где белели цветы яблонь, как осевшая на аспидной доске меловая пыль.
Потом стерлись и они.
Над деревней со свистом проносились снаряды. Одни разрывались в виноградниках, другие ложились у входа в ущелье, откуда наши войска спускались в долину.
Едва стихала перестрелка, как в невидимых кустах начинали свистать соловьи. И откуда их бралось такое множество? Каждая ветка пела, как свирель.
— Ах, черт возьми! — проговорил кто-то в темноте. Я так и не понял, понравилось ли ему соловьиное пение, или внезапной болью защемило сердце.
За мной пришла машина. Всю дорогу перед моими глазами, стояло отвыкшее от улыбки лицо Вашаломидзе.
5
Что стало с этим жизнерадостным имеретином? Но об этом я узнал несколько позже, на Тамани, после того как побывал в освобожденном селе Передоль. Там у могилы молодой казачки Марии я услышал имя моего земляка Ладо Вашаломидзе.
Из совхоза «Вторая пятилетка» только что выбили фашистов. Еще не остыли разбросанные по улице стреляные патроны, а из землянок, подвалов, из каких-то нор уже повылезали грязные, исхудавшие ребятишки. Словно чудом спасенные от беды зверьки, они вздрагивают от пережитых волнений, с опаской обходят трупы гитлеровцев и бегут на большой школьный двор, где бойцы собирают захваченное оружие.
