Лариса Захарова - Сиамские близнецы
Сталина Одиль видела издали, они с Трайденом сидели в ложе бенуара, а Сталин в центральной правительственной ложе вместе с Лавалем, и он произвел на нее сильное впечатление.
А какой был дивный военно-воздушный парад! Летчики — настоящие асы. Это удивительно, но советские самолеты выстроили в небе две гигантские латинские буквы К и F, что означало — Республика Франция… Конечно, можетбыть, когда русским было еще трудно после революции и войны, Москва не производила полностью благоприятного впечатления, отчего и поползли по европейским столицам дрянные сплетни. Одиль этого не знает, потому сравнить не может, а вот Рим ей есть с чем сравнить — Муссолини явно изменил к худшему вечный город. Даже влюбленных парочек не увидишь на улице, сама доброжелательность римской толпы пропала, перевелись изысканные манеры, которыми так всегда славилось римское общество. А видеть, как дети, маленькие дети, лет пяти, восьми, ходят строем с деревянными ружьями на плечах, просто омерзительно. В Рим Одиль ездила часто — по своим собственным делам, а мужу объясняла, что ей необходимо пребывание в более устойчивом, чем в Англии, климате, иначе у них никогда — никогда! — не может быть ребенка. Ребенка, конечно, у Одиль от этого кислого американца не будет. Уж для своего сына она найдет отца, которого будет любить по-настоящему, а не «во имя процветания Марианны», как любит выражаться Шантон, указывая, в чью постель ей следует влезть и зачем, но дружбу Муссолини с Гитлером она поломает и англичанам не позволит с Гитлером договориться. О, эти господа просто не представляют, на что способна Одиль Картье, если ей что-то запало в голову! А сейчас судьба делает ей подарок — недалекого немца, которым можно вертеть, как вздумается.
В приподнятом настроении Одиль явилась к своему шефу.
— Ну, милая, как жизнь? — спросил он, глядя на нее лукаво и оценивающе. «Да, все еще хороша, цветет и улыбается, все ей нипочем, и вынослива дьявольски, способна ночами не спать, мотаться по всему свету, и хоть бы что, на ее внешности перегрузки не отражаются. Чего она вдруг объявилась в Париже? Зачем?» — думал Шантон, любуясь ею.
— Лондон скоро станет вторым Танжером, кажется, все разведчики мира обосновались там, — усмехнулась Одиль. — Противно. Одного немца я уже приметила. Явно из абвера. И, как никогда, много американцев. Понаехали за леди Симпсон. Вряд ли у этой дамы получится стать английской королевой, но я не исключаю, что она женит на себе короля. И они ее обрабатывают, обрабатывают, обрабатывают… А короля обрабатывают еще премьер Болдуин и архиепископ Кентерберийский.
— А что король?
— Король считает, что ему удастся провести грань между своими официальными функциями и личной жизнью.
— Но насколько я понимаю, мнение Эдуарда не особенно интересует тех, кто делает британскую политику.
— Но! — Одиль подняла вверх указательный палец. — Но… Мнение короля — это мнение его личного советника Уолтера Монктона, а мнение Монктона — это мнение Черчилля, а мнение Черчилля — это мнение Идена. А Иден, между прочим, подготовил для кабинета досье, в котором плохо отозвался о Гитлере и германской агрессивной политике. Да-да, мне рассказывал Трайден, и я думаю, хорошо бы получить эти бумаги и найти способ подсунуть их фон Нейрату. И вся дружба врозь. Санкционируете?
— Как ты это сделаешь?
— Как-нибудь. Вся наша жизнь, дорогой Пьер, стоит на «как-нибудь». Может быть, я использую для этого своего обожаемого Джакомо. Или того немца. Но вообще он мелкая сошка. Что-нибудь да придумаю.
— Как ты получишь сами документы?
— Как-нибудь. Попытаюсь через Крюндера, это фамилия абверовца. Он, если я верно расшифровала его намеки, тоже интересуется мнением Идена по целому ряду острых вопросов. Почему бы ему их не украсть, эти бумаги? Хотя, конечно, проще купить. Кстати, я еще ни разу не шантажировала Трайдена. И когда я ему объявлю, что его жена шпионка, пусть подумает, что с ним будет, если это обстоятельство вдруг узнает не только он.
— Ты не боишься, что в лучшем случае он с тобой тут же разведется?
— Ха! Это я с ним разведусь. Рано или поздно это все равно произойдет.
— Поживи пока с ним, не торопись.
— К черту Трайдена, я устала от него в Лондоне. Нам нужно использовать досье, продемонстрировать нашу о нем осведомленность и договариваться с англичанами против бошей.
— Это дело Кэ д'Орсе.
— Но наше дело — подготовить к этому Кэ д'Орсе. Или я не права?
— Ты умная девочка. Доставай досье, если сумеешь. Но мы, увы, еще не знаем, на что способен Сарро, он правый, из радикалов. Вдруг он, как и Лаваль, скажет, что ради франко-германского сближения готов «вернуть русским их бумажку»? Имея в виду договор? Надеюсь, он этого не сделает, зная о намерениях немцев вступить в Рейнскую зону. В Лондоне об этом говорят?
— Почти нет. А это серьезно?
— По моим данным — весьма. Будем рассчитывать на благоразумие Гитлера. Он не может сбросить со счетов наш договор с Советами. Утром, кстати, палата депутатов проголосовала за ратификацию, знаешь?
— Я слушала радио. Лаваль был большой свиньей, и я рада, что его скинули. Но как бы и Сарро не договорился с бошами. Они его потом обманут, и мы станем беззащитны, — в безмятежных и прекрасных глазах Одиль промелькнул ужас. — Не могу забыть, как был рад Лаваль, когда после похорон Пилсудского встретился с Герингом. Лаваль просил у Геринга гарантий мира Франции и ее союзникам. Но Геринг о Польше и Чехословакии даже слушать не стал. И разве сейчас, когда немцы стали сильнее, он захочет слушать об ущемленных интересах Франции? Теперь об итогах моего задания. Кодовая фамилия агента абвера в польском Генштабе Марковский, через него идут в Германию сведения о структуре, дислокации и вооружениях польской армии и о районах развертывания вооруженных сил в случае мобилизации. Марковского нужно убрать.
— Не давай мне советов, — усмехнулся Шантон. — Лучше подумаем, где бы нам вечерком поужинать.
— Только без завтрака, — улыбнулась Одиль. — Я мечтаю разбогатеть за счет «сюртэ» и жить совершенно одна.
— Это у тебя не выйдет.
Одиль внимательно посмотрела на патрона. «Конечно, — подумала она, — конечно, не выйдет. И сейчас он скажет, что любовь, материнство и все такое прочее — романтические грезы гимназистки, а я — явно не гимназистка».
Но Шантон сказал другое:
— Под каким именем ты живешь в Англии? Миссис Трайден?
— Увы, англичане называют меня так. Хотя по документам я Картье. Мужья приходят и уходят, а фамилия — категория постоянная.
— Плоская острота. Тебе нужно затесаться в кружок любовницы короля Эдуарда. И это хорошо, что англичане знают тебя под англосаксонской фамилией. Может быть, там ты не только наберешься некоторых интересных сведений, но и найдешь ход к документам Идена. С этим досье ты хорошо придумала. Сама придумала? — Одиль на секунду задержалась с ответом, что не ускользнуло от полковника, потом небрежно кивнула. — Вот и славно… Что я всегда ценил в тебе, девочка, это творческое начало. Настороженность Идена, может быть, притормозит и иные симпатии наших политиков. У нас же привыкли оглядываться. Нет пророка в своем отечестве… Ну а чтобы тебе было легче достать эти бумаги, вот тебе другие бумаженции, — Шантон усмехнулся. — Мотай себе на здоровье франки на маленькие побрякушки, как это умеете делать только вы, парижанки… Знаю я твои слабости, знаю… — он подмигнул ей. — Ну, так что? От ужина, переходящего в завтрак, ты отказываешься? Тогда пойдем просто посидим где-нибудь. Но прежде я хочу предупредить тебя, операция с бумагами Идена может иметь слишком серьезные последствия.
— Для сюртэ — прежде всего финансовые. Ввязываясь в это дело, я должна рассчитывать не меньше чем… — и Одиль назвала сумму, от которой у Шантона округлились глаза. — Должна же я вознаградить тех, кто достанет эти бумаги! — она зло фыркнула. — Это тоже в интересах Марианны… Или вы считаете иначе?
Шантон молча смотрел на Одиль. О чем она думает! При всех романтических замашках она до противного практична. Или женщина, работающая в разведке, не может быть иной?
— Не нажимай на меня, девочка, — тон был осаживающий. — Конечно, платить придется, и, вероятно, немало. Но потом, когда дело будет сделано, а на первоначальные расходы у тебя найдется. Я хочу сказать о других последствиях предприятия. Не провали эту акцию. Постарайся вытащить каштан из огня чужими руками. Провал может оказаться глубоким и, не дай бог, последним. Я до сих пор не могу простить себе тридцать четвертого года.
Одиль поняла — Шантон имеет в виду марсельское убийство. Она тогда узнала, кто готовит акцию «Тевтонский меч», это был помощник германского военного атташе в Париже Шпейдель. Стоило лишь нейтрализовать его… Но Одиль была тогда настолько мелким агентом, почти осведомителем, что ее оглушающую информацию о предстоящем покушении на югославского короля Александра и министра иностранных дел Франции Барту никто не принял всерьез. Прошла она и мимо внимания полковника Шантона.
