Владимир Возовиков - Тревожная тишина
На западе громыхнуло, и сразу стало темнеть, дунуло сыростью. Стена дождя шла с гор, как лавина. Гул тайги, встрепанной мощным порывом ветра, заглох в сплошном шелесте ливня и трескучих разрывах близких молний. Однако молнии – это не автоматы пограничников, и начальник встал, жестом заставив подняться и спутника, наклонился к его уху, крикнул:
– Переходим сейчас! Ветку оставь, дождь размоет следы… Они теперь не скоро вернутся…
Да, им повезло – пограничный наряд только прошел, а видимость такая, что в тридцати шагах едва различается дерево. Теперь начальник действует правильно, ведь после дождя уничтожить следы на сырой земле невозможно.
Пока добежали до контрольно-следовой полосы, промокли до нитки. Но они согласны на то, чтобы их так же мочило сутки и даже двое.
За контрольно-следовой полосой, когда начальник слез со спины напарника, они позволили себе оглянуться. Ливень размывал след на глазах, и начальник впервые одобрительно хлопнул младшего по плечу, вздернув в улыбке губу, поросшую редкими волосками. Пока само небо им помогает, нельзя терять время. Надо идти быстро, надо уйти дальше, пока дождь смывает отпечатки следов, уничтожает запахи. Наследить и скрыться – это ещё половина искусства лазутчика. Пройти и не оставить следа, чтобы никто и никогда не узнал, что в этом месте была нарушена граница, – вот искусство!
Они бегом пересекли открытое пространство и нырнули в сумрачный еловый бор. Шли, стараясь держаться открытых мест, где на их следы отвесной стеной падал ливень. Они не знали, что ещё в ту минуту, когда только приближались к контрольно-следовой полосе, на ближней заставе прозвучал сигнал тревоги. И что до самой границы ещё не близко…
Целый час наш отряд «блуждал» в пади под ровным теплым ливнем. Сумрак быстро схлынул, небо в прогалах ветвей молочно светилось, и дождь, падающий с этой сияющей высоты, казался призрачным. Вспомнились чьи-то слова: «Забайкалье – это немножко другая планета». Впрочем, то же приходилось слышать и о Камчатке, и о Крайнем Севере, и о Средней Азии. Велика наша страна, огромны её границы, на каждой служба трудна по-своему, и наше великое счастье, что в каждом поколении советских людей есть вот такие парни, с какими ненадолго свела нас судьба на этой заставе. В снегах, в песках, в горах, на самом краю земли, под вечно холодным дыханием ледяных морей они своим непоказным мужеством, честной солдатской работой, бдительным вниманием делают непроходимыми для врага все шестьдесят тысяч километров нашей границы.
Да, и теперь, под дождем, служба продолжается: всякая звериная тропка, всякий намек на след, сломанная ветка или сдвинутый камень привлекают внимание наших следопытов, а в маленьком отряде каждый – следопыт. Шарик тоже работает, описывая круги от края до края пади, и даже тройка гуранов, выскочившая на поляну в двадцати шагах перед нами, заставила его лишь на мгновение насторожиться, а в следующее он уже обнюхивал подозрительную вмятину во мху – не след ли неизвестного человека?
На закате падь вывела нас к открытой пойме знакомой реки. Дождь кончился так же внезапно, как начался. Местами над водой стлалось белое теплое молоко, всплескивали ожившие рыбы, хватая мошкару, где-то кричал удод, на прибрежной скале ворковали дикие голуби. Ночью пограничники станут в секреты, а пока начальник заставы приказал развести на берегу большой костер из сухостоя и обсушиться. Бездымное жаркое пламя встало сразу и высоко, но не погасило крупных, лучистых звезд, уже проглянувших на отмытом темно-синем небе.
Майор Белянин переговорил с заставой, снял наушники, приказал радисту свернуть станцию, присел к костру. Когда от его одежды повалил пар, он отодвинулся в сумерки, буднично, как бы между прочим, сказал:
– Взяли их.
– Кого?
– Нарушителей, конечно. Обоих взяли. Часа два назад.
Одновременно приходят догадка и досада. Значит, мы действительно искали нарушителей и, пока бродили по гребням и падям, их обнаружил и задержал один из нарядов заставы. Быть рядом и упустить такой случай – что может быть досаднее!
– Пакулов?…
Майор улыбнулся.
– Я вижу, вы в Пакулова влюбились. Он, конечно, стоит того, но на сей раз повезло не нам. Их взяли на другой заставе, далеко отсюда.
– Каким образом?
– Этого я не знаю. Могу только сказать, что их взяли без выстрела, оба целехоньки. Завтра приедет начальник отряда, можете его расспросить. – Помолчав, майор снова улыбнулся: – Жалеете, что приехали к нам, а не к соседям?…
– Чего ж теперь жалеть? И кто мог знать?…
– Да, это правда. – Майор посуровел, на лоб его набежали морщины. – В том-то вся сложность нашего дела, что задержания не запланируешь. Однако соседи молодцы…
В сумерках за рекой прокричал гуран, но теперь трубный крик его не показался таким диким, как в прошлую ночь.
– Валерий Владимирович, – спрашивает один из нас начальника заставы, – если можно, скажите: вы знали о появлении возможных нарушителей? Если можно…
– Чего ж? – Белянин усмехнулся. – Да как бы вам поточнее ответить. Скажу так: мы предполагали, что на участке отряда возможно нарушение границы. Ну, а служба у нас такая, что предполагать приходится всегда. И теперь вот тоже…
Он встал, и пограничники, пообсохшие у жаркого огня, начали поспешно приводить себя в порядок.
Густели сумерки, слышнее становилось журчанье близкой реки, незнакомая птица кричала в темной пади, медленно умирало пламя костра, ярче разгорались звезды. В темноте замирали шаги пограничников, уходивших на свои ночные посты.
– Хотите со мной в секрет? – спросил наш постоянный спутник и хранитель Сергей Лапшин. – На три часа. Майор Белянин разрешил…
Как будто не было многокилометрового дневного похода по горной тайге и жестокой боли в ногах от езды в седле с непривычки.
– Спасибо, товарищ. Спасибо за честь.
