Михаил Воробьев - В сердце и в памяти
Вот из землянки Алексеева вышли несколько человек. Впереди — знакомая энергичная фигура майора медицинской службы. Алексеев подошел к высокой толстой сосне. Двое из его спутников прикрепили к дереву большой лист бумаги с какой-то схемой.
— Вот какое дело, товарищи, — начал майор. — Думал я еще некоторое время побыть с нашим госпиталем в этом лесу. Но, как сообщают из Бобруйска, карательные немецкие части взялись за прочесывание лесов. Завтра или послезавтра они могут быть здесь. Необходимо создать небольшие группы и начать выход к своим, в район города Жлобина, — он указал какую-то невидимую точку на схеме. — Двигаться по лесу параллельно шоссейной дороге, идущей от Бобруйска на Рогачев…
Я подбирал группу, с которой должен был перейти линию фронта. В госпитале оказались три курсанта из школы. Помню фамилию лишь одного из них — Орлов. Пятым в группе стал рядовой Сеньков. Осколок снаряда угодил ему в правую ногу. Солдат уже выздоровел, чувствовал себя не плохо. Был он большой весельчак, исключительно расторопный и находчивый. В трудном пути, который предстоял нам, такой человек — находка. К тому же у него еще и компас оказался. Вот с таким надежным товарищем (звали мы его попросту Васей) и вышла наша группа ночью из лесного лагеря.
За первую ночь прошли 15 километров. Невелико расстояние, но раны мои разболелись. Орлов предложил связать две разлапистые елочки, набросать сверху веток, получилось что-то похожее на носилки. Бойцы попеременно несли меня. Но как полегчало — снова взялся за костыль.
Как магнитом, притягивало к Днепру. Знали, что за ним — наши. Километрах в пятнадцати от Рогачева среди бела дня завернули в одну деревушку. Предварительно разведали: немцев не было. Но хозяин крайней избы, старик лет шестидесяти, набросился на нас:
— И цэ воины! Ходют, а немцы вже в глубь России пруть!
Что возразишь? Молча заворачиваем, чтобы прочь со двора. Хозяйка дома нагнала нас уже у ворот. Утирая платком слезы, говорила:
— Ах, стары, стары… А можэ, и наш Гриша вот так. Не обижайтесь, сыночки. Заходьте, заходьте до хаты…
Растроганные, поднимаемся мимо старика — он молча сидит на крыльце. Следом за хозяйкой входим в дом. Она велит нам раздеваться, крикнула мужу умыть дорогих гостей.
На столе появляются сало, масло, молоко, жареная картошка. Рядом с несколькими караваями хлеба старик выставил большую чашку самого что ни есть свежего меда — в сотах.
На какое-то время умолкли даже Орлов с Сеньковым, обычно любившие поговорить и пошутить. Глядя, как мы едим, хозяйка почти не отнимала платка от глаз.
Из рассказа стариков узнали, что их Гриша — офицер Красной Армии, в чине старшего лейтенанта служил на самой границе. Писем от него не приходило, как началась война.
Хозяева проводили нас до лесной (сказали, мало кому известной) дороги, по которой можно было попасть в район Жлобина. Как ни был близок Днепр у Рогачева, но рискнуть не решились. Район Жлобина был назван начальником госпиталя как наилучшее место переправы через Днепр.
Обнялись, расцеловались с нашими добрыми провожатыми.
— Ну, помоги вам бог, — сказал на прощание старик.
— Доброй дороги, сыночки, — добавила старушка. И сквозь слезы: — А Гришу нашего повстречаете, расскажите, как тут мы…
— Расскажем, мамо!..
Но только отойдя несколько километров от деревушки, вспомнили, что забыли спросить фамилию стариков. Спасибо вам, безымянные наши спасители, на трудных дорогах солдатских скитаний. Сколько вас было!
* * *В леса около Жлобина вышло много наших солдат. До своих было рукой подать. Мы слышали, что будто бы между реками Птичь и Березина, в направлении от Калинковичей на Бобруйск действует большая конно-механизированная группа под командованием героя гражданской войны Оки Ивановича Городовикова.
Впоследствии действительно подтвердилось, что группе Городовикова удалось очистить от немцев весь западный берег реки Березины, начиная от ее устья у Горваля и выше к Светлогорску и Паричам. У Паричей и Октябрьского шли ожесточенные бои.
И мы повернули на запад — к Березине, где дрались конники и мотопехота Городовикова. В прифронтовых лесах настоящий людской поток. Бойцы и командиры, идущие поодиночке, группами, организованные в отряды…
Надо было преодолеть каких-то 50 километров. А что они были для нас, проползших и прошагавших уже не одну сотню километров…
За две ночи прошли половину пути. Остановились в лесу километрах в пяти юго-восточнее большого населенного пункта Щедрин.
Одним из отрядов командовал высокий майор. На вид ему было лет тридцать. Русые волосы выбивались из-под форменной фуражки, портили весь командирский вид. А он с улыбкой все пытался безуспешно водворить их под фуражку.
Улучив момент, я обратился с просьбой взять в его отряд мою группу. Он оценивающе окинул нас:
— Ребят возьму, оружие для них достанем. — Усмехнувшись, кивнул в мою сторону. — Ну а тех, кто только учится ходить, принять не могу.
Видя, что я огорчен его ответом, майор потрепал меня дружески по плечу.
— Не обижайтесь, капитан. На моем месте вы сделали бы то же самое.
Я не обижался, понимал его. Но ребята мои не захотели оставить меня.
До Березины добрались с трудом. Остановились в лесу юго-восточнее Паричей. Западный берег Березины занят нашими. Только форсировать реку невозможно — на ее восточном берегу немцы.
А немцы прочесывали леса. Погиб один из курсантов. Отбиваться было нечем, пришлось отходить в глубь массива.
В первых числах сентября дошли до места, где Березина впадает в Днепр. Севернее Горваля, в густом лесу, соорудили отличнейший шалаш. И трое суток, почти все время один, я отлеживался в нем. Снова разболелись раны. Мои боевые спутники терпеливо и неутомимо исследовали берега Днепра и Березины. Старик, местный житель, согласился дать нам большую лодку. Когда-то принадлежала она рыбацкой артели.
Мы хотели переправиться в первую же ночь. Но не удалось. Немцы что-то уж очень были возбуждены, всю ночь освещали берег ракетами и стреляли по переправляющимся. А их было немало.
На следующий день ребята ушли наблюдать за берегом. Тщательно изучали, где у немцев расположены огневые точки. И вот она, последняя ночь во вражеском тылу. Томительная, мучительная. Накатились низкие, набухшие дождем тучи. Стало так темно, что с трудом угадывалась ладонь вытянутой руки. Порывом прошелся по верхушкам деревьев ветер, и на землю ринулись настоящие потоки воды.
— Ну вот и наше время, — весело проговорил Орлов. — Пошли.
И мы пошли. Ребята довольно уверенно продвигались в лесу, словно на деревьях для них и только им видимые были развешаны опознавательные фонари. Вытянули из кустов огромную лодку. Но хватит ли сил подтащить такую громадину к берегу, спустить на воду? Под корпус просунули большую палку, за концы ее взялись курсанты, а нос лодки поддерживал Сеньков.
Вот и долгожданный берег. Перевели дух у последнего кустика на берегу, подхватили лодку и скорым шагом — к воде. Когда лодка оттолкнулась от берега, немцы подняли тревогу. Повисли осветительные ракеты. Но лодка уже на середине реки, так энергично гребли ребята. И все равно она была удобной мишенью. Немцы били по ней из автоматов и пулеметов.
Меня уложили на дно, наказав не высовываться. Да разве утерпишь. Я приподнялся и чуть не вскрикнул от радости — до берега оставалось несколько десятков метров. Теперь все. Теперь спасены. И вдруг Орлов начал медленно заваливаться на бок, накрыв меня собою. Еще не понимая, что произошло, я, однако, почувствовал неладное. Я тряс его за плечи, звал все громче. Он не отзывался.
Лодка тем временем ткнулась в берег, Сеньков и курсант, не мешкая, выскочили из нее, ухватили за цепь и — откуда только силы взялись! — почти бегом потащили от берега в лес. А я все тряс и звал Орлова.
Со всех сторон уже подбегали наши солдаты. Обнимали. Целовали. И засыпали вопросами.
Днем мы вырыли могилу и похоронили с воинскими почестями боевого нашего товарища Орлова, храброго солдата.
Вечером я простился со своими товарищами, с кем пробивался по занятой врагом территории сотни километров. Спасибо за солдатское братство! И как завидовал я им. Они, может, уже завтра получат оружие и будут громить ненавистного врага. Когда еще я встану в строй. Меня отправляли в госпиталь…
* * *После лечения, в последних числах сентября, я получил направление в распоряжение отдела кадров Брянского фронта. Управление и контрольный пункт фронта располагались в лесу. Добраться туда не стоило большого труда — движение различных видов транспорта было интенсивным. Но вот получить в отделе кадров фронта назначение, о котором так мечтал, оказалось делом не простым.
— Хотел бы в кавалерию, — попросил я.
