Наталья Кравцова - На горящем самолете
– Сколько остается до линии фронта? Успеем? – услышала она Лелин голос.
Можно было сразу же уверенно сказать «нет», но так не хотелось произносить это «нет», что она, помедлив, ответила:
– Точно не знаю... Держи курс 80 градусов. Так ближе всего.
– Руфа, скажи мне, сколько минут до линии фронта, – повторила Леля настойчиво.
– Десять.
Высота быстро падала. Было ясно: придется садиться на территории, занятой немцами. Обе девушки разглядывали землю: под ними проплывали черные массивы леса, неширокая бегущая змейкой река, в лесу – серые прогалины.
Леля предложила выбрать для посадки одну из таких прогалин и подвернула самолет так, чтобы лететь вдоль нее.
– Подсвети у самой земли ракетами, – попросила она.
– Зачем? Лучше в темноте... Чуть-чуть все-таки видно...
Леля не стала настаивать. Конечно, ракеты не помогут: все равно на второй круг не уйдешь. А немцы обратят внимание. Руфа права. Лучше в темноте...
Было так тихо, что Руфа слышала, как тикают часы на приборной доске. Тишина эта угнетала. Оторвав взгляд от земли, Руфа посмотрела вверх, на звезды, мерцающие в небе, на светлую полоску Млечного Пути над головой. Кто знает, может быть, она никогда больше не увидит ни этих звезд, ничего...
– Леля, – позвала она, – я хочу... давай с тобой простимся... На всякий случай...
– Глупости! Приготовься к посадке!
Земля приближалась. Самолет летел по центру прогалины, с обеих сторон под крыльями тянулась граница леса. Ухватившись за борта кабины, Руфа следила за тем, как вырастают по бокам темные стены.
Ракетницу она все-таки держала наготове.
Слева совсем близко мелькнули деревья... Справа...
Сейчас – земля... Толчок! Машина, резко, с треском развернувшись, остановилась, накренившись набок.
Руфа больно стукнулась лбом обо что-то, и тут же ее прижало к борту кабины. Она пошевелилась, села. Потерла ушибленное место и позвала сначала тихо, прислушиваясь к собственному голосу, потом громче:
– Леля! Леля!
Молчание. Тогда, поднявшись во весь рост, она увидела, что Леля сидит неподвижно, уткнувшись головой в приборную доску. Нужно было спешить, и Руфа, выбравшись из кабины, стала тормошить подругу.
– Леля, Лелечка! Что с тобой? Очнись, Леля! Очнись...
Та медленно подняла голову, потрогала рукой.
– Ты сильно ушиблась, да? Ну, ответь!
– Дерево... зацепили...
Самолет лежал, накренившись, в каком-то странном положении. Вся левая плоскость была исковеркана. Шасси подкосилось.
Недалеко в лесу стреляли ракеты. Не их ли это ищут? Возможно, заметили, как садился самолет.
– Ты можешь идти, Леля?
– Пойдем, – коротко ответила она, снова превращаясь в прежнюю Лелю, которая все может.
Они покинули разбитый самолет и поспешили к реке. Эту речку Руфа отметила еще в воздухе, когда они садились. Некоторое время шли по берегу.
Пистолет был один, у Руфы. Она отдала его Леле. – Возьми, ты командир.
Ориентируясь по звездам, двигались на восток.
В темноте по толстому бревну перебрались через овраг и снова долго шли по лесу. Начало светать. Лес кончился. Они двигались вдоль дороги по открытому месту. Днем идти здесь было опасно, и, выбрав в стороне от дороги глубокую воронку, они просидели в ней до вечера. Слышали, как мимо прошла группа солдат. Потом два телефониста, переругиваясь, тянули провода связи. По дороге часто проезжали машины, мотоциклы.
С наступлением темноты сверху донесся знакомый звук: это летели на боевое задание ПО-2.
– Слышишь?
Они долго глядели в вечернее небо, где, постепенно удаляясь, рокотал ПО-2, ночной бомбардировщик, такой родной маленький самолетик...
Ночью опять шли, а потом ползли. Впереди то и дело взвивались вверх ракеты. Там была линия фронта, проходившая вдоль железной дороги.
Вперед продвигались все медленнее, переползая от кустика к кустику, от воронки к воронке. Иногда перебегали, низко пригибаясь к земле. Все время они старались держаться вместе. Но однажды где-то рядом застрочил пулемет. Это было уже близко от железной дороги. Девушки бросились в разные стороны и в темноте потеряли друг друга. Долго они звали шепотом и искали одна другую, пока, наконец, не нашли. Обрадовавшись, крепко обнялись, как после продолжительной разлуки. Когда железная дорога была уже рядом, они притаились в кустах, выжидая удобный момент. Ракеты взлетали вверх методически, через определенные промежутки времени. Выбрав перерыв между вспышками, Руфа и Леля перебежали железнодорожное полотно.
Раздалась пулеметная очередь. Испугавшись, что их заметили, девушки залегли в низком кустарнике.
Началась перестрелка. Трудно было определить, кто и откуда стреляет. Переждав немного, девушки поползли дальше. Вскоре наткнулись на воду. Начинались кубанские плавни, те самые, что так хорошо всегда видны сверху, с самолета. Небо постепенно бледнело. Наступал рассвет. Надо было снова затаиться до ночи. Они выбрали в плавнях глухое место, заросшее высоким камышом, и уселись на большой коряге, выступающей из воды.
Обе ничего не брали в рот уже вторые сутки.
– Страшно хочется есть...
Руфа вспомнила, что где-то читала, как Бауман тюрьме потуже затягивал ремень, когда чувствовал сильный голод.
– Леля, затяни ремень потуже, – сказала она.
– Зачем?
– Не так будет хотеться есть.
Леля улыбнулась и ничего не ответила. Потом погрустнела и, глядя куда-то в сторону, негромко произнесла:
– Сегодня второе мая. День моего рождения.
– Правда, Леля? Поздравляю... Ну что же тебе подарить?
Машинально Руфа сунула руку в карман брюк и вдруг обрадовано воскликнула:
– Есть! Есть подарок! Вот...
Она достала два семечка. Два. Больше не было, сколько ни шарила Руфа в карманах.
В плавнях они провели целый день. Изредка неподалеку ухал миномет. Временами слышна была перестрелка. По очереди девушки спали, вернее, дремали, каждую минуту открывая глаза. Вокруг них прыгали птицы, весело переговариваясь на своем птичьем языке. Их можно было даже потрогать рукой – они не боялись людей. По-весеннему грело солнце.
Вечером выбрались из плавней и долго шли зарослями, а потом лесом. Случайно наткнувшись на шалаш, замерли в испуге – что делать? В шалаше заговорили по-немецки, и девушки бросились бежать. Едва они успели спрятаться за каким-то бугорком, как два немца, встревоженные шумом, выскочили из шалаша и застрочили наугад из автоматов. Постояли еще некоторое время, прислушиваясь, потом один из них ушел в шалаш, а другой остался караулить. Он то ходил, напевая что-то, то садился, и только к утру, когда начало рассветать, задремал. Девушки осторожно, чтобы он не услышал, отползли в сторону.
Снова шли они по лесу до тех пор, пока не стало совсем светло. Тогда решили, что одна из них влезет на дерево и посмотрит, далеко ли тянется лес.
На пригорке у оврага стоял ветвистый дуб. Руфа забралась на него и на сплетении толстых веток, в углублении, увидела стреляные гильзы. Здесь сидел разведчик или снайпер. Чей? Может быть, свой?
Она хотела уже было лезть выше, как вдруг услышала громкий голос Лели:
– Стой! Руки вверх!
Руфа взглянула вниз и ахнула. Леля стояла, направив дуло пистолета прямо на солдата, который, видимо, поднимался из оврага. Солдат с растерянным видом поднял руки. Оружия при нем не было.
– Не двигаться! Отвечай – кто такой?
Тот, недоуменно озираясь, смотрел то на Лелю, то на Руфу, спрыгнувшую с дерева. Судя по форме, это был наш, советский солдат. Совсем еще молодой парень, круглолицый, с веснушками.
– Ну, отвечай! Или я буду стрелять!
– Да я... Тут вот вышел на минуту. Вода там, в овраге...
– Где твоя часть?
– Тут, недалечко... За бугром.
Парень то растерянно улыбался, то испуганно таращил глаза, когда Леля сердитым голосом задавала ему вопросы.
– А где немцы?
– Да тут, рядом, за леском... недалечко, – он кивнул головой.
– Покажи документы. Ладно, опусти руки.
Солдат порылся в кармане, виновато протянул небольшую книжечку.
– Эх, ты! – сказала Леля. – Что ж ты так? А если б тебя немцы?
Парень помялся, не зная, что ответить.
– Так я ж вижу – вы свои...
– Свои... А может быть – чужие! Откуда ты знаешь? Ну, веди нас к командиру!
В тот же день они приехали на машине в свой полк.
– Девочки, Леля и Руфа вернулись!
Весть моментально разнеслась по полку. Их обнимали, расспрашивали, поздравляли с наградой... А они, грязные, усталые, похудевшие за эти дни, вяло отвечали на вопросы, через силу улыбались. Им хотелось спать, только спать...
Лето 1943 года на Кубани было трудным. «Голубую линию» гитлеровцы удерживали прочно, очевидно рассчитывая сделать ее плацдармом для наступления.
