Аркадий Гайдар - В дни поражений и побед
Встречаются в лагере и бабы. Да недалеко ходить. Вот атаманова Сонька. Эх, хороша штучка! И конь у нее есть белый с яблоками, «сам» подарил, из учумского совхоза достали. Поймают москаля, приведут связанного.
Кто кричит: зарубить, кто – повесить, а она – тут как тут! Подъедет она, – раз плетью, два, сшибет с ног конем и затопчет. Умный конь-то, наваженный. Благородная сама, из актрис, кажется – петербургская. Затопчет и смеется:
– Хорошо, ребята?
– Го-го-го! Куда уж, лучше не надо!
И качают головами, умильно вздыхая, ребята. «Да, это – штучка! Вот бы…» Но тут мысль неизменно обрывается и перебивается другой. – «Пожалуй! попробуешь! В прошлом году сотенный, что до Могляка был, – из офицериков, – прилаживался. Зарубил Битюг, – полоснул шашкой и – конец!»
И прут разные Вахлаки и Забубенные по деревням и хуторам, – девка ли, баба ли, лишь бы понравилась.
– Даешь сюда!
Та в страхе пытается вырваться и спрятаться за мужика, за старика ли.
– Но-о! – и свист нагайки. – Проваливай, авось от бабы не убудет, с собой не возьму.
– Оно тошно! не убудет, – со вздохом соглашается почесывающий спину мужик. – Конешно!
А с девками и того проще. – Не для кого беречь.
Гоголевская Украина. Добродушно-ленивая. Парубки, хороводы, дивчата со звонкими песнями. Где она? – Нету! Кипит, как в котле, разбурлившаяся жизнь. Решетятся пулями белые хаты, неприбранные стоят поля. А по ночам играет небо отблесками далеких пожаров.
XVI
Атаман закинул ногу в стремя и, приподнявшись, грузно опустился на свою каурую кобылу. Сонька танцовала уже возле палатки на своем нетерпеливом коне, перед небольшой кучкой всадников, составлявшей конвой атамана.
– Ну! Все, что ли?
– Все.
– Трогай!
И сразу сорвавшись с места, легкой рысью полетела небольшая кавалькада и вскоре скрылась за поворотом к лощине Кривого лога.
Мелькали поля, попадались заросшие зеленью яблонь и вишен хуторки. Заслоняясь рукой от солнца, всматривались на проезжающих работающие на хлебах мужики и, узнавши, снимали шапки, низко кланяясь.
Остановились на несколько минут напиться в попавшейся на пути деревушке. И, провожаемые сочувственными советами зажиточных бородачей, а также испуганно-любопытными взглядами баб и ребятишек, поскакали дальше.
На пути, по дороге посреди неснятых колосьев пшеницы, разглядели издалека скачущих к ним навстречу двух всадников, которые, заметивши отряд, остановились в нерешительности.
– Наши ли это? – спросил с сомнением атаман.
– А вот сейчас посмотрим.
В самом деле один из всадников повернул лошадь, снял шапку и вытянул ее в сторону на правой руке два раза.
– Наши! – сказал Борохня, отвечая тем же сигналом.
Встречные оказались своими ребятами из сотни Оглобли, наблюдавшими за работой по разборке железной дороги.
– Ну, как? – спросил, останавливая их, атаман. – Снимают?
– Работают!.. – усмехнулся один. – Можно сказать, подходяще.
Верст через десять обогнули по опушке небольшую рощу и выехали на бугор.
Их, уже, очевидно, давно заметили, потому что человек с двадцать всадников быстро подскакали к ним сбоку из-за деревьев.
– Ого-го-го! – послышалось радостное ржанье. – Свои! Наши!
Приостановившаяся было работа снова началась с еще большим рвением.
Атаман отпустил конвой, а сам с Борохней и Сонькой нетерпеливо стал осматриваться вокруг.
Прямо перед ним, внизу, человек около четырехсот согнанных из окрестных сел хохлов копошились, старательно и умело разрушая железную дорогу. Разобравши в одном месте стыки рельс, привязывали к концам веревки, пристегнутые к десятку пар волов, и вся линия вместе со шпалами веером переваливалась в сторону насыпи, откуда сотнями рук стаскивалась под откос. Много народа, преимущественно девок и баб, следом разбрасывали лопатами и срывали песчаную насыпь. Позади на несколько верст желтел уже обработанный путь и сиротливо стояли пощаженные телеграфные столбы, но с перерванными и болтающимися кусками проводами. Отовсюду слышались крики и понукания.
– Цоб! Цоб! Цобе! – гудели десятки голосов, и слышалось посвистывание ременных плетей и щелки по бокам неуклюжих волов…
– Эй-раз! Эй-два! – протяжно раздавалось со стороны работающих по стаскиванию под откос полотна, и, понемногу подвигаясь, рельсы и шпалы скользили вниз.
Между народом проезжали и проходили наблюдающие за работой бандиты. Они перешучивались с бабами и девками и сурово покрикивали на мужиков.
Атаман подъехал поближе и окрикнул:
– Бог на работе помочь!
– Спасибо! – раздалось несколько десятков голосов в ответ.
Он проехал взад и вперед мимо работающих, выругал за то, что мелко срывают насыпь, но в общем работами остался доволен.
Атаман заехал в соседнюю деревушку. Отдохнул, плотно закусил жареным гусем, основательно выпил и отправился обратно.
– Слушай, – спросила его на обратном пути Сонька. – Что же ты не думаешь об отряде? Ведь писал тебе Шакара!
– А вот приедем, узнаем. Ночью Могляк их должен потревожить с тылу. Сегодня я пошлю за тем же Оглоблю, завтра Борохню, а послезавтра двинусь и сам.
– Послезавтра! – капризно протянула та. – До послезавтра еще долго, а я хочу сегодня.
– Сегодня, душечка, нельзя.
– Почему нельзя?
– Потому что нужно потрепать их сначала, а не то нарваться здорово можно. Юнкера ведь все-таки ихние.
– Юнкера! – с озлоблением бросила она. – Раньше действительно юнкера были, а теперь у них – одна дрянь. Всякий сиволапый – тоже юнкер…
Она не кончила. Битюг остановился и посмотрел в бинокль.
– Кого это так дьявол несет? – сказал он недоумевая. – Скачет кто-то, точно за ним черти гонятся.
Теперь уже и невооруженным глазом можно было видеть, как всадник, склонившись к седлу, бешеным аллюром мчался по полевой дороге.
– В чем дело? – беспокойно крикнул Борохня, когда, наконец, взмыленная лошадь с пыльным седоком поровнялась с ними.
– Атаман! – ответил седок, едва переводя дух, – беда! Могляк убит, и сотня его почти целиком пропала.
– Как! – побагровев от волнения, рявкнул тот, – откуда ты знаешь?
– Сейчас прибежали несколько из уцелевших ребят.
– Собачий сын!.. баба!.. – разразился градом ругательств по адресу погибшего Могляка атаман и, ударивши шпорами, понесся вперед к лагерю.
Как встревоженный осиный рой загудел бандитский лагерь. Еще бы! лучший сотник! Еще только недавно прибежал из деревни мужик и сообщил, что утром возле деревни отряда не оказалось, и он словно пропал куда-то ночью. Еще только недавно всыпал Оглобля этому мужику пару плетей за то, что во-время не доглядел и поздно сообщил об этом, как прибежали два бандита и поведали о разгроме лучшей банды.
– Да! – Гневно шагал атаман по палатке. – Выслать во все стороны пешие и конные разведки. Отряд разыскать; посты к ночи удвоить.
Через несколько минут потянулись пешие разведывательные партии, и легко понеслись куда-то три небольших конных отряда.
– К чорту! – говорил атаман, – мало ли что юнкера, – нас втрое больше. В случае чего и Шакару можно попросить. Не даст, скотина! Он таких дел недолюбливает: ему бы наверняка. Поезд сначала спустить, а потом ограбить, на обозников каких-либо напасть, а прямо-то он не любит.
– Не даст – и чорт с ним! Мы и сами не хуже его сделаем дело.
В лагере не было слышно ни обычных пьяных криков, ни песен, и настроение было подавленное. Повсюду кучками толковали о случившемся.
– Жалко Могляка!
– Чего жалеть-то? Ты за своей башкой смотри.
Послышался торопливый топот. К атамановой палатке подскакал какой-то хохол без шапки, без седла и быстро говорил о чем-то Забобуре.
– Что там такое? – спросил выходя «сам».
– Отряд вернулся и стоит на прежнем месте.
– Ага! – довольно воскликнул атаман, – теперь расквитаемся! Заруба! Карасю приказ: завтра к ночи встать позади отряда, поблизости. Борохня! наши от Сыча-мельника вернулись?
– Вернулись.
– Порошок привезли? Давай их сюда. Ну, что, где? – спросил он кого-то из вошедших.
– Вот! – и тот передал ему небольшой, завязанный из грязной тряпочки, узелок.
– Кто из Дубков сообщение привез?
– Вавила-косой.
– Давай его ко мне.
В палатку вошел все тот же прискакавший с донесением об отряде хохол и низко поклонился.
– Откуда солдаты воду берут? – спросил его атаман.
– То-ись как? – не понял тот.
– Ну из деревни… из речки?
– Не! из колодца, что возле Яковой мельницы.
– В чем обед варят?
– Кухня у них есть такая, на колесах.
– Вот что, Вавила! Вот тебе порошок и чтобы завтра до обеда он уже был в колодце.
– Никак невозможно! – ухмыльнулся мужик.
– Как невозможно, дубина! Вот я тебе стукну по башке, так будет возможно!
– Народу всегда там ихнего много.
– Мало ли что много. Долго ли кинуть!
– Ладно, попробую.
