Николай Равич - Молодость века
Михаил скосил на него глаза.
— Товарищ Калнин, садитесь и проверяйте ведомости.
Потом повернулся ко мне:
— Пойдем!
Через столовую, украшенную натюрмортами с изображением дичи и фруктов, мы прошли в спальню. Под огромным балдахином стояла двухспальная кровать. Со всех стен глядели нагие женщины с необычайно пышными формами и неестественно розовой кожей.
— М-да, — произнес я, оглядываясь.
Михаил рассердился.
— Чего «м-да»? Куда я все это дену? Через несколько дней уйдем на фронт, тогда согласно точной инвентарной описи вся гостиница будет передана Моссовету. Тут уже ко мне начхоз подкатывался: «Разрешите, товарищ командир, убрать все лишнее неприличие…» — «Куда убрать?» — «Да место найдется».
— Я его знаю, этого начхоза. Он бывший интендантский писарь. Жулик, но в хозяйстве толк понимает… Теперь жулики, пока еще не создан настоящий советский аппарат, под горячую руку лезут со всех сторон.
Он подошел к туалетному столу с большим овальным зеркалом и начал открывать ящики. В первом оказались прессованная пудра «Коти» и женский кружевной платок с вензелем. Михаил понюхал, покачал головой.
— Наверное, дама какая-нибудь забыла, торопилась уехать. Где-то у меня тут колбаса была и консервы? Чай сейчас соорудим.
Пока он хлопотал, я заглянул в ванную. Кафельный бассейн сиял безукоризненной чистотой, отражаясь в зеркалах, вставленных в стены от потолка до пола.
Когда мы сели за стол, я заметил:
— Чисто у вас и тепло.
Михаил разлил какую-то жидкость по стаканам, добавил воды.
— Сырец, дрянь, но пить можно.
Мы выпили, он закусил колбасой.
— Видишь ли… Когда мы заняли гостиницу, через полчаса прислуга исчезла. Я, конечно, узнал, в чем дело. Оказывается, вызвали их директора «Эрмитажа» и говорят: «Жалованье будем платить, как и раньше. Однако обслуживать большевиков запрещаем. Они захватили помещение нахально и за номера не платят. Подумать только! После Лианозова, Манташева и Рябушинского солдатня будет туда водить девиц с Трубной площади…» Хорошо! Я, значит, велел всю обслугу на другой день собрать. Смотрю, какие-то рожи несообразные: старые лакеи, выстроившие себе дома на подачки от кутил, бабы, похожие на сводней. Ладно, посмотрел и говорю им: «Вы порядок знаете?» Один из них, почтенный человек в баках, говорит: «Раньше знали…» — «И теперь будете знать! Уборка с утра, как полагается. Топить аккуратно. Белье менять и стирать соответственно. Полы натирать до полного блеска. Дежурный! Переписать каждого на карточку с точным адресом и взять подписку, если что пропадет — под суд! Найду непорядок — на сутки под арест. И не выпускать никого, пока не проверите документы и не перепишете». И представь себе, — ничего, порядок.
Когда мы кончили есть, он закурил, вздохнул.
— А вообще трудно! Все дело в том, что крестьянин получил землю, получил мир. Стремится в деревню и знать ничего не хочет. Начинаешь ему объяснять, а он говорит: «Пока я тут с вами буду канителиться, в деревне всю землю поделят, мне ничего не достанется». Да к тому же часто и прихватить что-нибудь норовит: «Ведь это буржуйское, а у меня, говорит, за войну семья разорилась». Не хватает культуры, грамотности, сознательности. А тут со всех сторон контрреволюция поднимается. Спасти нас может только железная дисциплина… Ну ладно… Ты что сейчас делаешь?
— Да вот, пишу понемногу, но думаю уехать на фронт. Сейчас не до учебы.
Михаил задумался.
— Беззаботности, покоя и свободного времени у нас больше не будет… Может быть, добьемся этого для наших детей. К себе я тебя не зову. Мы характерами не сойдемся…
— Да, — подтвердил я, — не сойдемся…
В это время вошел Калнин.
— Вас фысыфают…
Михаил встал..
— Еду. Ну, прощай, надеюсь, на днях увидимся…
Скоро его отряд ушел на фронт. Увиделись мы, когда я после гражданской войны и службы за границей вернулся в Москву, — через девять лет. Свободного же времени не хватает у нас и сейчас — ни у него, ни v меня…
ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА С Ф. Э. ДЗЕРЖИНСКИМ
Вскоре после переезда Советского правительства из Петрограда в Москву, в начале апреля 1918 года, мы с Делафаром сидели в комнате одного из богатых московских особняков. Делафар читал мне свои стихи. Комната была заставлена старинной мебелью красного дерева, на стенах висели картины — прежний хозяин считался известным коллекционером. На столе работы мастеров павловского времени стояли две солдатские алюминиевые кружки и большой жестяной чайник. Взамен сахара на бумажке лежало несколько слипшихся леденцов.
Изразцовые печи с синим затейливым рисунком почти не давали тепла.
«Для того чтобы прожить долго, — говорится в одной старинной книге, — нужно жить в деревянном доме и кафельные печи топить березовыми дровами. Тогда теплый воздух будет бодрящим и освежающим».
Не только березовых, но и сосновых дров не было, топили чем попало.
Делафар был молодым человеком, с пушистыми светлыми волосами, правильными чертами лица и горящими глазами. Улыбался он или сердился, читал стихи или допрашивал арестованных, — его голубые глаза всегда горели. Он мог часами говорить о Марате и Робеспьере, прекрасно знал историю Французской революции, восторгался якобинцами, верил в то, что капиталистический мир погибнет в самое ближайшее время, и считал, что систематическое уничтожение контрреволюционных элементов является таким же необходимым гигиеническим мероприятием, как, скажем, чистка зубов. Делафар был чекистом-поэтом, чекистом по убеждению и призванию, хотя и происходил из аристократической французской семьи (предки его бежали во времена Французской революции в Россию). Теперь правнук бежавшего маркиза являлся участником величайшей из революций. Такова диалектика истории.
Позднее, в 1919 году, Делафар был послан на подпольную работу в Одессу, оккупированную французскими войсками. Оккупанты долго не могли его выследить. Однажды они напали на его след, окружили, но ему удалось уйти. Это было ночью. Делафар отстреливался и исчез. В другой раз, при новой перестрелке, он был ранен и схвачен. Его судил французский военный суд. На суде Делафар произнес на блестящем французском языке гневную речь, в которой клеймил оккупантов. Делафара расстреливали на барже. Он отказался от повязки, скрестил руки на груди и воскликнул: «Да здравствует мировая революция!».
Впоследствии А. Н. Толстой в романе «Ибикус» описал трагическую гибель этого удивительного большевика, одного из многих замечательных героев первых лет революции.
В тот апрельский день, когда Делафар читал мне стихи, и он и я, как и многие молодые люди нашего поколения, полагали, что мировая революция — дело совсем близкое и сравнительно несложное. Такое представление отражалось и в его стихах, где описывалось падение старого мира и будущее царство труда. В какой-то особенно патетический момент, когда Делафар, ударяя кулаком по столу, читал описание последнего решительного боя, в комнату вошел высокий худощавый человек лет сорока, с бородкой и усами. Он придерживал накинутую на плечи солдатскую шинель, выражение его продолговатых серых глаз было задумчивым. Человек постоял, послушал, потом сел на диван. Неожиданно он улыбнулся, лицо его подобрело, он осторожно взял кружки, подскакивавшие от ударов делафаровского кулака, и переставил их на подоконник. Делафар кончил читать, вынул из кожаной тужурки платок, отер лоб, повернулся к человеку, сидевшему на диване, потом ко мне.
— Ну как? — И, не ожидая ответа, прибавил: — Познакомьтесь, товарищи…
Человек в шинели приподнялся.
— Дзержинский.
Теперь с этим именем связана целая история героической жизни; оно неотъемлемо от истории нашей партии, нашего государства. Но тогда, в первые месяцы после Октябрьского переворота, я знал лишь о том, что это был один из членов Военно-революционного комитета, сидевший до февраля 1917 года в Бутырской тюрьме, известный в Польше и Литве социал-демократ.
— Ну как? — снова спросил Делафар.
Я замялся. Стихи по форме были Неплохие, Но содержание их было наивно-утопическое.
Дзержинский посмотрел на меня, на Делафара и сказал со своей удивительно мягкой и застенчивой улыбкой:
— Революционер должен мечтать, но — конкретно, о вещах, которые из мечты превращаются в действительность. Все мы мечтали, что пролетариат захватит власть, эта мечта осуществилась. И все мы мечтаем о том, что, победив своих классовых врагов, мы создадим могучее социалистическое государство, которое откроет человечеству путь к коммунизму. Вот над осуществлением этой грандиозной задачи придется работать и нам и, вероятно, нашим детям. А стихи… По-моему, не плохие.
Делафар молча посмотрел на Дзержинского, на меня, покраснел, поставил алюминиевые кружки обратно на стол, достал еще одну, взял чайник и пошел за кипятком.
