Джеймс Джонс - Пистолет
Решено было – кем и на основании каких расчетов, неизвестно, – что с Макапу можно отпускать не больше четырех человек за раз. С других позиций, занятых всего десятком людей, отпускали троих, но на Макапу – с потолка взялась эта цифра или еще откуда – был приказ: четверо. И когда подошла очередь ехать Масту, ремонтно-заградительный отряд капрала Винстока отправился туда в полном составе, под командованием капрала Винстока. Они ехали мыться и бриться на большом 2,5-тонном грузовике, и по дороге к ним подсаживались люди с других изолированных и безводных позиций. Эти люди встретились впервые после начала войны и не могли наговориться, словно старые, соскучившиеся друг по другу приятели, хотя до войны они были едва знакомы. Грязные, небритые, с воспаленными глазами, они жались в кузове, как будто ища друг у друга защиты, и жадно глядели на редкие гражданские дома. Перед городом дома стали попадаться чаще, и, проезжая мимо какой-нибудь из ротных позиций, они с завистью рассуждали о стоящих поблизости гражданских домах – есть ли у хозяев дочка и пьют ли хозяева спиртное. А где гражданских домов поблизости не было, грузовик останавливался и подбирал очередную партию солдат. Командный пункт роты находился у подножия высоты на мысу Коко, напоминавшем горбатого кита. То есть похожим на кита он казался с моря пассажирам туристских судов, когда они еще ходили. Через низкую седловину, отделявшую его от горной гряды, шло шоссе, и в нескольких сотнях метров начинались окраины города. Здесь были и женщины и виски, и здесь стояла другая половина роты, «курортники» – их участок обороны тянулся по богатым приморским имениям.
Но, не добравшись до верха седловины, откуда можно было хотя бы полюбоваться на эту роскошь, их грузовик свернул налево, на извилистую дорогу. Тут, у основания мыса, располагалась парковая зона – до войны что-то вроде общественного парка. Между пятнадцатиметровой каменной грядой, в которой были вырублены ступени, и тихой бухточкой, известной под названием Ханаума, тянулся прекрасный пляжик с пальмами, с собственным танцевальным залом и маленьким рестораном, теперь запертыми, безмолвными и унылыми. На верху гряды, под деревьями парка, служившими прекрасной маскировкой и защитой от солнца, стояли палатки ротного КП. Неподалеку в той же роще были две общественные бани, мужская и женская, но в обеих теперь хозяйничала армия. К ним-то и направлялся грузовик Маста.
Маст почти уже забыл, какая это роскошь – душ и бритва; пояс с кобурой он из осторожности подвесил на виду, прямо перед открытой душевой кабинкой, а закончив омовение, спустился к берегу и уселся в одиночестве на ступеньках гулко-пустого танцевального зала, блаженствуя в непривычной теплой, солнечной тишине, которая после ветра на Макапу казалась оглушительной; штатских сюда уже не допускали, и безлюдные, с запертыми ставнями танцзал и ресторан нагоняли тоску о былом. Маст только сейчас понял, как он привык к ветру.
Здесь и углядел его капрал Винсток и с хитрым, как всегда, выражением на тощей крысиной мордочке подсел к нему. Маст уже тогда подумал: к чему бы это?
– Благодать, а? – с улыбочкой сказал Винсток, глядя на пальмы и мирную солнечную бухту, где вода едва колыхалась и блестела на солнце. – После нашего ветра, я думал, оглох здесь, честное слово. – Он медленно провел но свежевыбритому острому подбородку. – Жалко, шалман закрыли, а? – с грустью добавил он.
– Ага, – отозвался Маст. – Как подумаешь, что надо возвращаться, тошно делается, – рассеянно прибавил он. Подобно остальным, он только здесь, в укрытом тихом месте, ощутил свою опустошенность.
– А чего ты не попробуешь устроиться писарем? – закинул удочку Винсток. – С твоим-то образованием. Вот и сидел бы здесь все время. – Он лениво встал, спустился со ступеней на стриженую травку и пошел рядом с Мастом к пляжу с пальмами.
– Я не хочу быть писарем, – сказал Маст.
Винсток остановился и посмотрел на Маста.
– Ты, Маст! Я и не знал, что у тебя есть пистолет. Откуда? Ты же не пулеметчик. Тебе пистолет не положен. – Наглость этого заявления сама по себе насторожила Маста. За три недели Винсток не мог не заметить пистолет. На позиции о нем знали все, кроме главного начальства – молодого лейтенанта и двух взводных сержантов. И О'Брайен наверняка рассказывал Винстоку. Маст повернулся и внимательно посмотрел на хитрую мордочку капрала.
– Я его купил еще до войны, артиллерист из восьмого полка продавал, – сказал он.
– Кроме шуток? – с большим удивлением воскликнул Винсток. – Повезло! – Он опять задумчиво потер бритый подбородок. – Но это получается покупка и хранение краденого имущества, так ведь? Этот малый или еще кто, не обязательно он сам, украл пистолет. – Он опии, замолчал и грустно сморщил хитрую мордочку. – Ей-богу, Маст, прямо не знаю, что мне с тобой делать.
Маст впервые услышал от Винстока «ей-богу». Обычно Винсток обходился ругательствами.
– Что значит «делать»? – сказал Маст и еще больше насторожился.
– Да понимаешь ты... – Винсток, как бы извиняясь, пожал плечами. – Понимаешь, пистолет принадлежит армии. Ты-то, конечно, не крал, я знаю. Но ты ведь где-то его взял, кто-то ведь тебе его продал, значит, сперва его где-то украли – у а р м и и. Это же в каком я теперь положении?
– Не пойму, твое-то при чем положение? – пристально глядя на него, сказал Маст.
– При чем? Нет, Маст, очень даже при чем, очень даже. Не понимаешь, что ли? Ты в моем отряде, я твой начальник. Значит, и за это отвечаю. И не перед кем-нибудь, перед армией. Понял?
– С какой стати? – проворчал Маст. – Ты мне не начальник. Мы с тобой даже не в одном взводе. Мой начальник – командир моего отделения. Я под тобой только временно, тебе временно дали маленький отряд, только на время этой работы.
– А я про что толкую? – сказал Винсток. – Конечно, временно, но, пока ты тут, пока ты у меня в отряде, я за тебя отвечаю – а значит, что? Значит, и за пистолет. – Он опять замолчал и задумчиво глядел в сторону, потирая бритый подбородок: как и Маст, он, видно, еще не привык к этому ощущению. – Да, надо решать, что с этим делать. Вот такая штука.
– Делать? – раздраженно проворчал Маст. – Делать! Чего тут, на хрен, делать?
– Ну, забрать его у тебя, – Винсток, как бы извиняясь, пожал плечами, – и сдать. Вот тебе и положение, Маст, да еще какое. Честно говорю. – Он сделал грустное лицо.
– Да ты что, офонарел? – взорвался Маст и судорожно вскочил на ноги. Он постоял, глядя на Винстока, и опять сел. – Во-первых, ты мне не начальник! А во-вторых, этот пистолет – не твое собачье дело! Наша рота здесь вообще ни при чем! Сказано тебе, я его купил у артиллериста из восьмого полка!
– Нет, я на это смотрю по-другому, – грустно возразил Винсток. – Понимаешь, Маст, я за это вроде как морально отвечаю. Мне надо решить, что с ним делать. Ладно, я, значит, подумаю и сообщу тебе. Тут надо раскинуть мозгами. – Он виновато и дружелюбно хлопнул Маста по руке. – Не обижайся. Я подумаю, может, я и не обязан его отбирать. Ладно, пошли. Нам уже наверх пора. Машина скоро отправится.
– Сообщишь, значит? – проворчал Маст.
– А как же, – весело ответил Винсток. – А как же. Только вот соображу, что мне надо делать. – Он повернулся и пошел по траве к вырубленным в камне ступенькам.
Маст продолжал сидеть, глядя на воду, обрамленную тихо шуршащими пальмами, но пейзаж утратил в его глазах значительную долю своей прелести. Что-то он не помнил, чтобы раньше Винсток был таким салагой; как раз наоборот – у него вечно были неприятности от того, что он ловчил и хитрил. Маст нервно вытягивал пальцы один за другим, щелкая суставами. Потом он скусил ноготь на указательном пальце и со злостью выплюнул. Не надо ему было спускаться сюда, где Винсток мог открыто пристать к нему. Надо было остаться со всеми. При людях Винсток не посмел бы. Пистолет превращался в почти непосильную заботу. Она управляла всеми его мыслями и поступками. Еще немного, и он не выдержит.
Сверху, с лестницы, Винсток уже звал его в машину: все садятся, и, устало поднявшись, он окинул взглядом прекрасный тропический пейзаж, как раз такой, какие он видел в кинофильмах и мечтал увидеть в жизни; но сейчас эта картина представлялась ему в мрачном, горестном, трагическом свете, она вселяла печальное, меланхолическое смирение. Все это не для него, так же как «курортные» позиции на участке, занятом другой полуротой. Для него жизнь припасла только разные макапу и разных винстоков. Оттого, что он признал и принял это, ему стало даже приятно.
Возвращение на Макапу было еще хуже. Всем до смерти не хотелось расставаться с удобным и тихим командным пунктом, как бы убог он ни был по сравнению с береговыми позициями в самом городе. Когда седловина мыса Коко осталась позади и грузовик выехал на берег, ветер снова ударил по ним. Впереди, за кабиной, было потише, там сидели друг против друга Винсток и О'Брайен и, сдвинув головы, разговаривали, улыбались. За пенившимся на ветру прибоем, далеко в открытом море, как грозовая туча на горизонте, виднелся Молокаи, где жил когда-то Стивенсон и до сих пор существовал лепрозорий.
