Даниил Краминов - Правда о втором фронте
Руководящий и офицерский состав службы общественных связей вербовался среди пропагандистов, журналистов и рекламных работников. Они отличались не только умением «поймать и подать» новость, но и хорошим знанием политики своих стран и психологии обывательских масс. То в замаскированной, то в открытой форме они навязывали миллионам читателей и зрителей взгляды, оценки и пожелания командования и политического руководства. Военные корреспонденты, не говоря уже о кинооператорах и фоторепортерах, были послушными орудиями этой пропаганды, хотя и сохраняли видимость самостоятельности. Порою они критиковали того или иного генерала — чаще всего за его политические курбеты, — но это случалось редко и диктовалось обычно партийными соображениями владельца газеты.
Борьба за ведущее положение в отделе «психологической войны», занимавшемся пропагандой среди населения освобожденных стран и стран противника, продолжалась до переезда ШЭЙФа в Париж. Сначала англичане задавали тон: в их распоряжении находилась мощная система радиостанций Британской радиовещательной корпорации (Би-Би-Си). Европейское вещание Би-Би-Си возглавлял тот самый Айвон Киркпагрик, который в свое время сопровождал Чемберлена в его паломнических полетах к Гитлеру и встречал Гесса в Шотландии. Киркпатрик был полновластным контролером всей пропаганды, предназначавшейся для континента Европы. Американские «психологические стратеги» находились целиком в его руках.
Однако уже осенью 1944 года в «психологической войне» ясно определились два фронта. На одном фронте, предназначенном для Франции и Люксембурга, господствовали американцы. Они вели пропаганду из Парижа. Другой фронт, рассчитанный на Бельгию и Голландию, возглавлялся англичанами в Брюсселе. Да и в отношении пропаганды для Германии американцы, имея в своих руках мощную радиостанцию Люксембурга, стали независимы от Би-Би-Си. Англичане попытались поставить радиостанцию Люксембурга под совместный англоамериканский контроль. Американцы отказались от этого.
Хотя в оперативном отделе ШЭЙФа число англичан почти равнялось числу американцев, их влияние там было доминирующим. Опираясь на сведения и анализы разведки, находящейся в английских руках, они разрабатывали операции с учетом английского опыта (американцы ведь его не имели), проводили английскую тактику и пытались, в конечном счете, навязать командованию английскую стратегию. Не замечая того, американская часть штаба покорно плелась на поводу англичан. Когда же командующие американскими армиями пытались протестовать, на помощь Эйзенхауэру приходил штаб американской армии в Вашингтоне, который поддерживал не столько генерала Эйзенхауэра, сколько совместную военную политику в Европе, направленную на истощение Советского Союза и ослабление патриотических прогрессивных сил на европейском континенте.
Генерал Эйзенхауэр, назначенный командующим европейскими союзными силами, получил известность в начале войны как специалист по танкам и сторонник предельной механизации армии. Однако пост главкома достался ему совсем по другим причинам: генерал умел находить компромисс даже там, где он представлялся невозможным. Он был терпелив, тактичен, щедр на комплименты. В ШЭЙФе генерал покорил британцев, объявив в первые же дни, что все американские офицеры, которые не чувствуют склонности сработаться с английскими коллегами, должны немедленно подать прошение об освобождении от штабной работы.
Генерал считался человеком мягкого характера, хотя это не мешало ему быть требовательным и порою очень жестким со своими подчиненными. Во время итальянской кампании, когда генерал Паттон, раздраженный каким-то непочтительным, но правильным замечанием раненого солдата, ударил того по лицу, Эйзенхауэр поставил перед Паттоном выбор: публично извиниться или подать в отставку.
В политических делах Эйзенхауэр следовал указаниям своего советника Мэрфи, прославившегося сделкой с Дарлаиом и вишийской администрацией в Северной Африке. По заданию правящих кругов США Мэрфи держал курс на сближение с Ватиканом и католическими партиями в освобожденных странах, рассчитывая с их помощью создать противовес заметному полевению народных масс.
Командующими отдельными родами войск были назначены три англичанина. Первое место среди них, безусловно, занимал командующий наземными силами генерал Бернард Монтгомери. В фигуре этого единовластного начальника миллионной сухопутной армии не было ничего воинственного. Одевался Монтгомери в вязаную кофту или свитер, с прорезами для погон, носил гофрированные бархатные брюки, какие носят обычно сельские жители, и поэтому внешне более походил на скромного деревенского учителя, нежели на генерала. Монтгомери любил выступать. Говорил он без ораторских жестов, рассаживая слушателей так, чтобы они были поближе к нему. Все, как казалось со стороны, создавало атмосферу искренности и простоты. Однако на самом деле это было далеко не так.
Выросший в семье бедного католического священника, генерал перенял у своего отца не только бережливость и скромность в быту, но и скрытность и хитрость иезуита. Монтгомери умело прятал свое политическое лицо, чтобы не осложнять отношений ни с одной партией и не терять популярности. Либералы, наслышавшись об его либерализме, попытались было выдвинуть Монтгомери своим кандидатом в парламент. Но он отклонил их предложение. «Либерализм» не помешал ему послать английские войска против бельгийских патриотов, вышедших на улицы, чтобы осудить реакционную политику правительства католика Пьерло.
В военном деле генерал был дилетантом, рабом военного плана, которому он слепо следовал, несмотря на изменение обстановки. Вбив себе в голову, что с началом германо-советской войны время работало на Англию, Монтгомери никогда не спешил и приучал к этому свой штаб и подчиненных. Его «военная философия», изложенная им в качестве последнего откровения военным корреспондентам в начале 1945 года в южной Бельгии, была стара, как сама война, и примитивна, как дважды два — четыре. Он, видите ли, еще в Северной Африке открыл, что для нанесения поражения противнику надо добиться нужного соотношения сил, то есть иметь превосходство в силах на решающем направлении, затем наносить удар там и тогда, где и когда противник меньше всего ожидает.
Командующий морскими силами союзников адмирал Кэннингхэм и командующий воздушными силами главный маршал авиации Ли Мэллори не оставили заметного следа в развитии войны в Западной Европе. Кэннингхэм ограничил поле своей деятельности узко тактическими задачами, и его военно-морские силы играли чисто вспомогательную роль. Мэллори был лишь бледной тенью командующего английской бомбардировочной авиацией Гарриса, прозванного «бомбером», то есть бомбящим. Гаррис и его помощники возмечтали выиграть войну с воздуха. В этом существовало полное единомыслие между Черчиллем и людьми Гарриса. Мастер на красивые фразы, Черчилль снабдил воздушное командование магической формулой: «Выбомбить Германию из войны». По настоянию авиаторов, подхваченному Черчиллем, английское правительство стало создавать огромны» воздушный флот, послав в него почти два миллиона человек, то есть в три раза больше, чем в наземные войска. В период подготовки к открытию второго фронта правительство получило проект сухопутных генералов увеличить мизерную английскую армию за счет сокращения непомерно раздувшегося воздушного флота. Однако правительство предпочло другой путь: были призваны дополнительные сто тысяч из промышленности, транспорта и торговли.
Воздушный флот союзников не «выбомбил» Германию из войны: военно-промышленный потенциал гитлеровской третьей империи начал падать с момента крушения союзников Германии — Румынии, Болгарии, Венгрии, падение ускорилось с занятием Советской Армией польских промышленных районов в Верхней Силезии; промышленность Западной Германии осталась почти нетронутой до конца войны. Авиаторы, с благословения Черчилля, лишь затянули войну в Европе по меньшей мере на несколько месяцев. Осенью 1944 года Монтгомери, оправдывая бездействие своих армий, уверял, что союзникам нет необходимости спешить: Гаррис обещал ему разрушать по три немецких города в неделю.
Над этой командной пятеркой поднималась плотная фигура Черчилля, который давил не только на английских помощников Эйзенхауэра, но и на самого главкома. Это давление продолжалось до конца войны, хотя с переездом ШЭЙФа в Париж (Версаль) оно заметно уменьшилось. Только после драки осенью 1944 года между ШЭЙФом и штабом 21-й группы, возглавляемой генералом Монтгомери, который фактически саботировал приказ об очищении подходов с моря к порту Антверпена, английские офицеры перестали хвастать, что Черчилль «формирует войну» в Европе.
