Мицос Александропулос - Ночи и рассветы
— Тут все хотят купить, а кто же тогда продает? — спросил Космас.
— Да большинство продает, а не покупает, — ответил Андрикос. — А кричат, чтобы не нарваться на неприятности.
— Но у них нет ничего с собой.
— У каждого свой склад. Если удается поймать клиента, они ведут его туда. Многие просто хулиганы и бандиты, они заманивают людей на какой-нибудь пустырь, а там раздевают и грабят.
Они вошли в магазин. Андрикос поздоровался с хозяином и, не говоря ни слова, развернул на столе скатерть.
— Чья это сегодня? — спросил владелец магазина, не поднимаясь со стула.
— Розалии, дорогой Василакис!
Василакис изумленно покачал головой.
— Ай да Розалия, неистощима, как тысячеголовый дракон! — сказал он и рассмеялся. — Что она дала тебе на этот раз?
Опухшие веки его на секунду приоткрылись и снова упали, как бы изнемогая от усилия. Глаза у Василакиса были налиты кровью.
— Три платья, скатерти…
— Ладно, оставь. Поди на склад, возьми немного фасоли, масла.
— Пожалей ее, господин Василакис! Ведь это все, что у нее осталось.
— Вещам Розалии нет ни конца, ни края, уж я-то знаю это лучше, чем ты.
— Дай ей по крайней мере хоть один золотой, господин Василакис!
— Ну что я могу выручить за этот хлам? И так беру только ради Розалии. А ты еще толкуешь про золотой! Иди, говорят тебе, и возьми немного фасоли.
* * *— Вот мерзавец! — сказал Андрикос, когда они вышли из магазина. — Боюсь, что придется нам снова вернуться к этому негодяю! А как не хотелось бы! И не потому, что сам рассчитываю что-нибудь перехватить, а просто жалко ее, бедняжку, ведь это и вправду ее последние вещи.
— Но чем же он торгует? — спросил Космас. — Полки совсем пустые.
— Он и душу свою продаст, предложи только денег побольше, — сказал Андрикос. — А насчет полок не удивляйся. Все сделки он заключает по телефону, а товар держит на складах. Этот Василакис до оккупации спекулировал на театре: начал билетером, а кончил театральным предпринимателем. В люди его вывела Розалия, добрая душа. А этот Ставиский {[21]} обобрал ее до последней нитки. Говорят, когда-то был ее любовником.
Андрикоса окликнули из маленького магазинчика:
— У тебя есть что-нибудь, старина?
— Скатерти!
— А мадзария?{[22]}
— Мадзария? Иок!{[23]} Скатерти, платья… чистый шелк!
— Валяй дальше! Они пошли дальше.
— Была у меня дома кошка, — рассказывал Андрикос. — Зимой, когда умирал племянник, зарезал я ее, принес на рынок и променял на масло. Я всучил кошку за зайца, а мне тоже подсунули вместо масла травяную настойку. Обнаружил это я уже дома. На другой день опять пришел на рынок и сплавил ее тому самому, что окликнул меня сейчас. А через несколько дней столкнулись мы с ним в трамвае. Меня аж в жар бросило. «Ну, — думаю, — сейчас он мне задаст…» Но куда там! Падает мне на грудь чуть не с поцелуями! «Твоим маслом, — говорит, — я жену спас, она уже опухла вся, чуть-чуть не умерла». Вот так штука!
Они вышли к Монастыраки. Здесь сплошными рядами стояли баулы, столы, шкафы, стулья, полки, шифоньеры, комоды, бюро, огромные трельяжи, буфеты с тарелками и кастрюлями, матрацы, диваны, одеяла, ковры, швейные машинки, керосиновые лампы, груды одежды — все, что только можно было сыскать в голодном городе, все продавалось здесь.
— Нам нужно где-нибудь пристроиться, — сказал Андрикос, — и разложить свой товар.
Они постелили на землю несколько газет, и на них Космас собрался разложить скатерть.
— Нет, давай-ка сюда шаль, — остановил его Андрикос, — она понаряднее.
Они развернули шаль, а платья и скатерти, перекинув через плечи, демонстрировали поочередно.
— Если нам повезет и нарвемся на какого-нибудь толстосума, авось что-нибудь да выйдет, — сказал Андрикос. — Иначе придется бросить якорь у этого паршивца Василакиса.
До вечера никто по-настоящему так и не клюнул: подходили какие-то женщины, ощупывали платья, разглядывали их и с лицевой стороны, и с изнанки. Две или три женщины предлагали деньги. Но Андрикос денег не брал.
— Пока мы донесем их до Розалии, они наполовину обесценятся. И что она будет делать с деньгами? Уж лучше поищем для нее что-нибудь съедобное.
К вечеру, когда начало темнеть, Андрикос оставил Космаса на месте, взял в руки одно из платьев и смешался с толпой.
— Я покружу тут немного. Может, и найду клиента, — сказал он, уходя. — А ты смотри в оба, а то как бы тебя не утащили вместе со всем товаром.
Сумерки уже сгущались, когда Андрикос вынырнул из толпы, ведя за рукав клиента, огромного усатого мужчину в высоких овечьих сапогах. За другой рукав гиганта тянула грузная женщина, похожая на трехпалубную шхуну, мчащуюся на всех парусах.
— Прошу вас! — воскликнул Андрикос. — Прошу вас, хозяин! — И он вытянул руку, будто приглашал клиентов зайти в его магазин под открытым небом. — А ты, мой милый, покажи господам платья.
Космас отложил скатерть и развернул платья. Покупатель застыл на месте, как истукан. Он даже не взглянул на товар.
— Ну, что скажешь, Ангело? — спросил он женщину. Ангело вцепилась в шаль. Она вертела ее из стороны в сторону, раза два набрасывала себе на плечи и, судя по всему, осталась довольна.
— Да что тут говорить!
И еще раз накинула на себя шаль.
— Ну что она может сказать, хозяин? — вмешался Андрикос и принялся разглаживать шаль на могучих плечах Ангело. — Стоит ли спрашивать? Да ты сам посмотри, хозяин.
Но хозяин и на этот раз не взглянул. Он закрутил ус, поднял брови и снова спросил жену:
— Тебе нравится? Скажи только одно слово!
— Нравится, еще как нравится!
— Принеси-ка нам, мальчик, шелковую скатерть! — снова крикнул Андрикос.
Космас взял скатерть и расстелил ее перед клиентом.
— Ну как, Ангело?
— Ой, с ума сойти!
Тут хозяин наклонился и одним глазом взглянул на скатерть.
— Слишком уж она затейлива!
— А мне нравится!
— А теперь покажи нам платья с гирляндами! — закричал Андрикос.
— Да погоди ты! — Хозяин принял великое решение. — Сколько просишь за весь товар?
— Что же мне запросить? — И Андрикос почесал за ухом.
— Только смотри без обману! По-честному!
— По-честному, хозяин. Вот те крест.
— Креста ты лучше не трогай, не марай. Отвечай, сколько хочешь?
— Вот мой ответ, хозяин: подавай четыре золотых и забирай с богом весь товар.
Хозяин пришел в бешенство:
— Что ты сказал, антихрист? Да ты понимаешь, что говоришь?
— Посмотри, что я тебе даю, хозяин…
— Эй, Ангело, пойдем!
Но Ангело никак не могла расстаться с шалью и скатертью.
— Павлис!
— Пойдем, говорю! Обманщики чертовы!
— Погоди, хозяин, одну минуту! Погоди, договоримся!
— Погоди, Павлис!
— Сколько даешь, хозяин?
— Три золотых и ни гроша больше!
— Прибавь, дорогой, еще один золотой!
— Ничего не прибавлю. Пойдем!
— А ну, господь с тобой! Три так три!
Голос хозяина покрывал базарный шум:
— Нет, ты видела, Ангело? Мошенники чертовы! Кого провести хотели, прощелыги?
* * *От радости у Андрикоса выросли крылья.
— Каков дьявол! — говорил он. — Но больше всего я рад, что не пошел к этому иезуиту и не отдал ему все вещи за горстку фасоли. Вот, пожалуйста, три золотых. А ты знаешь, что это значит для бедняжки Розалии? Трех золотых она не выручила за всю свою мебель, которую раздавала направо и налево ни за что ни про что…
Его возбуждение было так заразительно, что понемногу передалось и Космасу. Он тоже радовался, что они выгодно продали вещи Розалии. Но вместе с тем он думал, что сейчас Андрикос от радости готов сделать сальто, а если бы года два назад, когда он был служащим солидной компании — в галстуке, в отутюженном костюме и с полным желудком, — если б ему кто-нибудь сказал тогда, что он будет старьевщиком на толкучке, Андрикос решил бы, что этот человек сумасшедший. А если бы поверил в пророчество, то предпочел бы скорее провалиться сквозь землю, чем выносить этот позор. Теперь же Андрикос мирится со своим ремеслом, порой оно даже доставляет ему удовольствие. И, кто знает, может быть, за всю его жизнь не так уж много выпадало минут, когда бы он переживал радость так сильно, как сейчас.
Но хорошее настроение держалось недолго. Улицы как-то сразу опустели, словно вместе с сумерками к городу протянулась чья-то сильная рука, хорошенько встряхнула его и на улицах не осталось никого, кроме патрулей да пьяных молчаливых женщин, выползавших с наступлением темноты, как улитки после дождя.
Еще не совсем стемнело, когда Андрикос и Космас натолкнулись на итальянский патруль. Сначала они услышали топот и крики. Еще не сообразив, откуда доносится шум, они увидели мужчину в штатском — он выскочил из переулка и побежал прямо на них. Итальянцы догнали его. Один из солдат ударил его прикладом, и тот со стоном упал на землю. Тогда итальянцы набросились на него и принялись топтать ногами. Упавший кричал, звал на помощь. Солдаты били и ругались — все сразу, возбужденно и беспорядочно, было похоже, будто они топчут виноград. В стремительном потоке итальянской брани нельзя было разобрать ни одного слова. Впрочем, один солдат стал ругаться по-гречески. Он беспрерывно повторял: «Рогоносец, рогоносец, рогоносец!» — и что было сил колотил упавшего.
