Георгий Рогачевский - Сквозь огненные штормы
Захожу туда, глядь, а там еще один полуночник - командир отделения, радист из ТКА-52 Ефим Уваров.
- Ты почему не спишь? - удивился я. - Тебе свои обязанности передать или дневальным поставить? С удовольствием подремаю…
- Да вот, еду завтра в отпуск, - отвечает Ефим. - Уже и отпускной в кармане, а не спится. Растревожился что-то. Думаю…
- Что, жалко карантинских девчат оставлять? - пошутил я, имея в виду девчонок, живущих у Карантинной бухты. - Как они переживут-то?
Потолковали мы о сем о том, повеселел вроде Ефим.
- Пойду, наверное, спать, - говорит.
- Иди, иди, сынок, - шутя я ему вдогонку. [277]
- Спокойной ночи…
- Спокойной…
Сынком я его назвал неспроста. Служил Ефим на катере старшего лейтенанта А. И. Кудерского, которого за относительно солидный возраст в дивизионе звали батей, а радиста Уварова в связи с этим окрестили сынком. Ефим ушел, и мне вдруг стало как-то не по себе. Прошел к дежурному звену ТКА. Там тоже тишина. Командиры и весь личный состав - эта дружная десятка - похрапывали в своей 15-минутной готовности в палатках, разбитых непосредственно возле катеров.
Вернулся я снова в курилку. Закурил, вспомнил Глухов, своих родных. «Ну и сынок, - ругнулся мысленно, - разбередил душу своим отпуском».
Тут позвонил оперативный дежурный и объявил:
- Произвести экстренный вызов живущих на квартирах офицеров и сверхсрочников.
Так, я теперь понимаю, у нас, в дивизионе ТКА, начали действовать телеграммы и указания не смыкавших в ту ночь ни на миг глаз наших флотских начальников - и в Севастополе и в Москве.
Поднял нужных краснофлотцев, построил, раздал карточки оповещения и выслал по маршрутам. Вскоре начали появляться офицеры и сверхсрочники. Прибыл командир дивизиона. Примерно через час все были в сборе. Последовал сигнал «боевая тревога», и все разбежались по своим катерам. «Все ясно, - подумал я, - командующий флотом после короткого перерыва решил продолжить учение». Сдав дежурство старшине команды, я пошел на свой катер, который, как и прежде, стоял в ячейке, но уже на плаву - ремонт заканчивался. Поговорил с личным составом о том, что у нас готово, что нужно еще доделать, чтобы быстрее начать ходовые испытания. Хотя катер еще не в строю, не числится в боевом ядре, но сумку командира я все же взял - там хранились карты, чтобы в нужный момент сменить кодировку квадратов - иначе как ты будешь докладывать о своем местонахождении в море.
- В общем, действуйте, - сказал экипажу. - А я пошел в штаб.
В это время и нашему катеру подвезли боезапас. «Значит, скоро будем в строю», - подумал я и направился к сопке, на которой находился штаб. На территории [278] - полное затемнение. Светомаскировка, дело ясное. По радио раздается голос оперативного:
- Самолеты противника! Не стрелять!
И действительно - в районе Херсонесского мыса, Казачей и Камышовой бухт в ночном небе шарят лучи прожекторов. На ученьях - картина обычная.
И вдруг по радио раздается крик начальника штаба бригады:
- Самолеты противника! Стрелять фактически!
Смотрим: действительно прожекторы поймали самолет, летящий курсом на нас вдоль береговой черты, и ведут его к нам подключившиеся другие прожектора. Показались еще самолеты. И началась такая пальба - кошмар! Вдруг один из самолетов начал резкое снижение. В лучах прожекторов было видно, как он задымил и пошел в сторону моря.
- Видимо, этот волновой самолет - мишень, - говорю приятелю, - здорово его сшибли.
Прожекторы продолжали делать свое дело - вели еще несколько самолетов. Вдруг из них начали спускаться парашюты. А пальба продолжается.
- Их же расстреляют! - закричал мой приятель.
- А может, это манекены, - высказал я догадку.
- Наверное, - согласился он. - Не станут же по живым людям на учении стрелять!
Наш разговор прервали два оглушительных взрыва. Посыпались окна штабного здания.
- Вот это да! - воскликнул приятель и мы рванули в штаб. Там тоже обстановка неясная, но каждый четко выполняет свои обязанности, предписанные в таких условиях. Мы быстро сменили кодировку карт и вышли на улицу.
Все та же звездная ночь. На востоке светлеет. Тишина. Но отбоя боевой тревоге нет. Все на катерах. Командиры стоят группой. Обсуждаются события ночи. Кто-то из добиравшихся из противоположного конца города - в центре внимания.
- Когда я бежал по Греческой улице, - говорит он, - видел, как четыре дома словно корова языком слизала.
- Да ты что?!
- Точно. Сам видел.
- А люди?! - спрашивает кто-то.
- А что люди…
- Ну и влетит кому-то за такие дикости! [279]
Поступило приказание: «Личному составу завтракать, оставить у пулеметов дежурных». Наскоро, без аппетита поев, снова собрались и опять разговоры. Пришла свежая новость:
- На Приморском бульваре взорвалась бомба!
Ничего себе - в центре города!
Все прояснилось в полдень. По радио выступил нарком иностранных дел В. М. Молотов и объявил, что фашистская Германия, вероломно нарушив Пакт о ненападении, вторглась в границы нашей страны. А на Севастополь было совершено воздушно-минное нападение. И отделялись от самолетов не манекены, а мины. На Приморском бульваре в домах были выбиты окна. В филиале Института физических методов лечения имени Сеченова многие больные ранены и контужены. В эту ночь в Севастополе было 30 человек убито, 200 ранено и контужено. Но и воздушные пираты тоже понесли потери.
«Командование Черноморского флота с первого дня войны, - отмечал нарком Военно-Морского Флота адмирал Н. Г. Кузнецов, - взяло инициативу в свои руки. Флотская авиация наносила удары по важным объектам в Румынии. Дунайская флотилия, отбив первое нападение с румынского берега, высадила на него десант. Подводные лодки вышли к румынским и болгарским берегам, чтобы найти и атаковать вражеские корабли».
Об этих успехах писала в первые дни войны наша газета «Красный черноморец». И особенно было приятно среди фамилий отличившихся встретить тогда и четырех наших мичманов. Сверстники-выпускники вступили в бой.
Готовы были к сражениям и мы, катерники бригады. У нас состоялся короткий митинг личного состава. Сразу же поступил приказ получить на артскладе личное оружие. Командирам катеров полагались пистолеты ТТ. Катерных боцманов, старшину группы мотористов и радиста вооружили наганами. Остальные получили винтовки СВГ или трехлинейку. Получил я пистолет, боеприпасы и осознал: «Началась война…»
В связи с тем, что часть офицеров убыла к новому месту службы, два наших мичмана Анатолий Олейник и Алексей Мещанкин возглавили экипажи ТКА-82 и ТКА-122. Я же командовал ТКА-42. [280]
Штиля на войне нет
Раньше, еще до начала войны, Черноморский флот существовал для меня как-то разобщенно: вот линкор «Парижская коммуна», которым мы так гордимся; вот крейсер «Коминтерн», на котором я стажировался; вот канонерская лодка «Красная Абхазия», давшая мне путевку в морскую жизнь; родные торпедные катера. Теперь я на них посмотрел иначе, как бы с другой стороны: крейсеров - полдюжины, а подводных лодок, насколько я знал, около полусотни, полтора десятка эсминцев, а канонерские лодки, а лидеры, а тральщики, а десятки катеров-охотников и не одна сотня самолетов нашей морской авиации! А береговая артиллерия, зенитчики, другие войска! Вот что такое Черноморский флот. Силища-то какая!
И оно, это флотское могущество, уже давало о себе знать: наглухо закрыло свои береговые базы, высадило десанты в Румынии, выдвинуло подлодки к вражеским берегам для поиска противника, нанесло авиационные удары, а затем и с моря - по важнейшей базе не только Антонеску, но и самой фашистской Германии - по Констанце. Не зря же руководитель учебного центра германского флота в Румынии, находившийся 26 июня в Констанце, вынужден был все же констатировать: «Следует признать, что обстрел побережья русскими эскадренными миноносцами был очень смелым. Тот факт, что в результате этого обстрела возник пожар нефтехранилища и был подожжен состав с боеприпасами, является бесспорным доказательством успешности обстрела. Кроме того, в результате повреждения железнодорожного пути, было прервано сообщение Бухарест-Констанца; в связи с большими повреждениями вокзала, причиненными обстрелом, возникли затруднения с поставкой горючего».
Еще не известно, как бы все повернулось, если бы мы скрестили шпаги с вражескими моряками непосредственно в наших Черноморских водах. Но гитлеровским планом «Барбаросса» такой вариант не предусматривался. Весь неприятельский флот на Черном море хотя и составлял около 500 кораблей, но это были - 50 быстроходных десантных барж, 123 каботажных судна, 26 охотников за подлодками, постоянно растущее количество [281] тральщиков - около полусотни. А, например, подводных лодок за всю войну, как выяснилось позже, было максимально до 9 единиц, эсминцев - четыре… Плюс торпедные катера, быстроходные баржи, другие плавединицы. Гитлеровцы надеялись молниеносно захватить наши военно-морские базы с суши, подавить авиацией. Как подчеркивает Н. Г. Кузнецов, фашисты хвастались, что советский Черноморский флот скоро «сам умрет сухопутной смертью», лишившись всех своих баз. Но и этим коварным планам, как известно, также не дано было осуществиться. Моряки умеют и могут защищать свою честь не только на море, но и на суше!
