Михаил Ильин - Ради жизни на земле-86 (сборник)
— А что в сидоре?
— Трофеи — румынские свечи-плошки. Хватит всему штабу.
Хосе написал текст выступления Фрица Мартенса. Перебежчик по убеждению, он хотел сказать однополчанам, что поражение гитлеровской Германии неизбежно и что единственный шанс спасти свою жизнь — сдаться в плен. Русские с немцами, добровольно сложившими оружие, обращаются гуманно.
До начала радиопередачи саперы отрыли в трех местах вблизи нашего переднего края укрытия для ПГУ — передвижной громкоговорящей установки.
* * *…Лес, окопы и дороги окутал мрак. Тишину, воцарившуюся на передовой, внезапно разорвал разбойничий крик филина. Ночной хищник, не боящийся самой жаркой стрельбы, ухал с вершины осины, над блиндажом начальника штаба бригады.
По солдатскому поверью считалось, что обитатели того блиндажа или землянки, над которыми кричит филин, в скором времени будут убиты. Начальник штаба подполковник Крылатое (его повысили в звании), хотя и заявлял, что не верит в предрассудки, все-таки приказал часовому уничтожить зловещую птицу.
— Отрицательно действует на нервы, — пояснил он. — Мешает сосредоточиться…
Часовой притаился у ствола осины в готовности автоматной очередью оборвать новый крик филина, но последний, словно догадавшись, что ему грозит смерть, молчал…
* * *Через полчаса после воплей филина ночную тишину нарушили звуки музыки. В весенний лес хлынула чистая, как родник, мелодия третьего Бранденбургского концерта Иоганна Себастьяна Баха… Вслед за музыкой в немецких окопах услышали речь Фрица Мартенса. Он говорил быстро, но отчетливо.
Несколько минут растерянности у противника, а потом по приказу офицеров на громкоговорящую установку посыпался град мин и снарядов. Грохот разрывов заглушил передачу.
Но ПГУ перебралась в новое укрытие, откуда продолжала работу.
До утра безуспешно охотились вражеские артиллеристы и минометчики за неуловимым пропагандистским агрегатом.
Уже со следующей ночи стали переходить на нашу сторону — по одному, по два — солдаты из того полка противника, в котором служил до сдачи в плен Фриц Мартене.
3-Й БЕЛОРУССКИЙ ФРОНТ
В Восточной Пруссии
Войска 5-й армии, форсировав 16 октября 1944 года пограничную реку Шешупе, с боями вошли на территорию Восточной Пруссии.
Наши бомбы и снаряды били по юнкерским фольваркам и хуторам. Ночное небо окрашивал кроваво-красный свет пожаров.
Отсюда грянули первые залпы фашистского нашествия.
Сюда направлен наш поход возмездия.
Пал еще один, казавшийся неприступным, вал. Прорваны долговременные укрепления, сооружавшиеся на протяжении целого столетия. Остатки гитлеровских войск, уцелевшие в Белоруссии от разгрома, и дивизии фольксштурма, сформированные из дедов и внуков, злобно огрызались, пятились в глубину своего логова, закованного в камни и железобетон, отравленного ядом милитаризма.
Гудит под ногами
Чужая земля.
Шумят под ветрами
Чужие поля.
Трещит черепица
От наших сапог.
Пылают зарницы
У черных дорог.
Лежат на дорогах
Чужие тела.
И ночь на дорогах
От света бела.
Позади нас, за голубой ниточкой, обозначающей на военной карте Шешупе, лежат многострадальные земли Литвы и Белоруссии, освобожденные от фашистских оккупантов. Мы прошли долгий и тяжелый путь — от Подмосковья до вражеского логова.
31 декабря 1944 г.В канун нового, сорок пятого года полевое управление 5-й армии занимало господский двор Раджан и деревню Ваббельн. Собственно, обычной деревни, состоящей из одной или нескольких улиц, здесь не было. Ваббельном назывался десяток хуторов, отделенных друг от друга правильными, словно прочерченными по линейке, четырехугольниками полей.
Второй отдел штаарма разместился в одноэтажном каменном доме. Дом с трех сторон окружала металлическая ограда на кирпичных столбах. У ограды росли липы. С четвертой, фронтальной стороны красовалась аккуратно подстриженная живая изгородь из туи. Верхний край темно-зеленой туевой стены обрамлялся бордюром ослепительно-белого снега.
Внутри дома назойливо лез в глаза сытый филистерский уют. В шести комнатах, оклеенных обоями цвета бордо, половину площади захватила громоздкая старинная мебель из дуба. В зале над турецким диваном висела в тяжелой золоченой раме двухметровая, отпечатанная на плотном картоне цветная репродукция с картины Рембрандта «Ночной дозор», а на противоположной стене, над пузатым комодом — миниатюры, дагерротипы и фотографии офицеров с поднятыми, как пики, кайзеровскими усами.
* * *Кухня сверкала кафельной белизной плиты и панелей стен, бронзой и никелем кастрюль, кронштейнов и ограждений. Над плитой синяя строчка готических букв — сентенция: «Радость на кухне дороже золота».
В ящиках комода хранились сотни писем — эпистолярное наследие трех поколений обитателей этого дома. Пока в бетонированном свинарнике жирели свиньи и к каждому рождественскому сочельнику превращались в окорока, колбасы и сосиски, в комнатах с обоями цвета бордо появлялись на свет и вырастали спесивые и жадные до чужого добра офицеры-пруссаки, сделавшие своей профессией грабительские войны против соседних стран.
Вот письма главы семейства, участника франко-прусской войны.
Вот письма двух его сыновей с фронтов первой мировой войны.
Вот открытка с изображением золотой подковы, ветки омелы и горящей свечи, присланная к первому января сорок четвертого года младшим отпрыском рода с восточного фронта, а потом извещение о его смерти «во славу фюрера».
Новогодний фейерверк
В полночь, когда мы сидели за праздничным столом, в окнах зала вспыхнули отсветы огней всех цветов радуги. Выйдя из дома, мы увидели, что наши войска по всей линии фронта приветствовали приход Нового года выстрелами ракет. Над нашим передним краем как будто поднялась гигантская елка, расцвеченная белыми, зелеными, пунцовыми и красными фонариками.
На нашей улице был праздник.
А фашисты сидели в кромешной тьме. На них неотвратимо надвигался час окончательной расплаты.
Испорченный обед
Дивизия вела бои у автострады Кенигсберг — Берлин, на рубеже, который гитлеровцы называли Железным.
Дивизионный КП расположился в мрачном доме господского двора Глобуненнен. Комендант штаба, непоколебимо веря в смелость и неуязвимость разведчиков, поместил разведотделение в самом опасном месте — в угловой комнате второго этажа, обращенной окнами к фронту.
Батареи противника методически долбили Глобуненнен тяжелыми снарядами. Они разрушили конюшни, а затем отбили угол у нашей комнаты. К счастью, я и мои помощники были в то время в полках.
Нам пришлось переселиться в узкую и холодную комнату первого этажа с выбитой рамой. Солдаты забили окна матрацами. По комнате перестал гулять ледяной ветер — можно было работать без перчаток.
Утром, отправляясь на передовую, я поручил помощникам позаботиться о праздничном обеде в честь Дня Красной Армии. Кроме первого и второго блюд, приготовленных полевой кухней, у нас были трофейные продукты — черный окорок, плавленый сыр и две бутылки виноградного вина.
Возвратившись с передовой, я застал помощников за столом, уставленным закусками. Они с явным нетерпением ожидали моего прихода.
Я занял свободный стул. И вдруг…
Под окном разорвался снаряд, свечка, освещавшая комнату, потухла, над нашими головами просвистели осколки, с потолка что-то посыпалось. При свете вновь зажженной свечки мы обнаружили, что сноп осколков, пробив матрац, косо ударил в потолок, не задев никого из нас. Куски штукатурки и известковая пыль засыпали стол и безнадежно испортили праздничный обед.
Охота на «пантер»
Оперативному дежурному по КП дивизии из 449-го стрелкового полка, занимавшего боевой участок западнее Кройцбурга, сообщили:
— В расположение полка ворвались немецкие танки — «пантеры». Два подбиты, а два на полном ходу перескочили через окопы и движутся в вашу сторону.
По сигналу тревоги — ручной сирены — вступило в действие расписание обороны штаба.
За три минуты штабные офицеры, вооружившись гранатами и бутылками с зажигательной смесью, перекрыли развилку дорог у хутора, где находился КП.
Из-за поворота на дорогу выехали два наших противотанковых орудия на конной тяге и направились к хутору.
