Иван Дедюля - Партизанский фронт
— Воздух! — крикнул кто-то.
Все бросились в ближайшие кусты, а кое-кто и прямо на землю. Как горох, посыпались в воду и те, кто был на плотах. Однако было поздно. Разведчик, низко пролетев над водой, скрылся за перелеском. Но гул не утихал, и вскоре, переваливаясь с крыла на крыло, самолет вернулся и на бреющем полете устремился к плотам, за которые уцепились бойцы. Я был уверен, что по ним ударят смертоносные пулеметные очереди. К счастью, самолет, взмыв над оцепеневшими бойцами вверх, описал круг и удалился. Не ожидая такой благополучной развязки, все облегченно вздохнули. Стало тихо, но это оказалось затишьем перед бурей. Плоты медленно приближались к тому берегу. Внезапно воздух прорезал звенящий свист снарядов, и сразу же на противоположном берегу раздались сотрясающие землю разрывы. Вслед за ними где-то далеко бухнули артиллерийские залпы. «Перелет», — мелькнуло у меня в голове… И тотчас прямо перед нами взметнулись черно-красные у основания и серебристые вверху высокие водяные смерчи. Берег задрожал от мощных взрывов. Вода в реке вспенилась, закипела. Воздух наполнился мелкой водяной пылью. За первым залпом последовал второй… Реку будто вывернуло наизнанку. Переправу стало заволакивать сизым едким дымом.
— Плотно садят, гады, видно, из бронепоезда, — прижимаясь к земле, бросил бывший артиллерист Николай Мазур.
В стороне натужно выл «костыль», корректировавший огонь.
Снаряды ложились все ближе к плотам. Вот один из плотов резко метнуло в сторону, бревна расползлись.
Обстрел прекратился так же внезапно, как и начался. Переправу мы продолжили и вскоре были на той стороне. Даже те, кто был сброшен взрывной волной в воду, остались живы и благополучно добрались до берега.
— Ну, братцы, и страху было, когда нас тряхнуло с плота, — рассказывал Севастеев. — Я думал сначала, что на Луну лечу. Потом плюхнулся в воду и камнем пошел ко дну. Попытался кричать — воды нахлебался. Вот, думаю, отвоевался, крышка! Глотнул еще водицы и вспомнил бабушкину сказку про лягушку. Вот она-то, сердечная, и спасла меня, почти утопленника.
— Ну-ка расскажи, дружище, как это тебя царевна-лягушка спасла, — попросил Мазур.
Сияющий Севастеев охотно рассказал:
— Однажды две лягушки упали в горшок со сметаной. Одна решила, что ее песня спета. «Зачем зря мучиться!» — подумала она и, перестав барахтаться, захлебнулась. Вторая рассудила иначе: «Умереть никогда не поздно. Надо найти выход, чтобы побороть смерть». Захлебываясь, она все быстрее барахталась в сметане, борясь за жизнь. Когда ей уже показалось, что наступил конец, она вдруг почувствовала под ногами твердый, сбитый ею ком масла. Опершись на него, она выскочила и на радостях проквакала: «Раньше смерти не умирай!»
— Раньше смерти не умирай! Хорошо сказано. Жилицкого надо послать к лягушке на выучку, возможно, смелее станет, — пошутил Вышников.
Партизаны одобрительно загудели, продолжая свои несложные дела. В ожидании результатов разведки, высланной вперед, одни полоскали портянки, мылись, другие улеглись спать, третьи бережно выбирали из вещевых мешков затерявшиеся среди патронов и взрывчатки последние сухари.
— Все подчищено, — удрученно бросил Урупов, вытряхивая мешок. — Теперь, хлопцы, переходим на подножный корм.
Да, к сожалению, он был прав. С этого дня отряду питаться действительно пришлось лишь тем, что находили в пути. Человеку, который хотя бы неделю не жил впроголодь, это, пожалуй, трудно понять. Даже солдаты, видавшие виды, не изведали этого, так как были порой хотя и на скудном, но все же регулярном снабжении.
В полдень снова двинулись в путь. Без продуктов вещевые мешки стали легче, но в долгой дороге, как известно, иголка и та тянет. Длительный марш, отсутствие еды и жара заметно подтачивали силы партизан. Даже балагур Мазур и тот приуныл. Местные крестьяне оказать помощь нам не могли. Они сами сидели без хлеба и соли, питались лебедой, крапивой и щавелем. Их примеру пришлось последовать и нам. Бойцы грустно шутили: «Нам, заядлым вегетарианцам, мясо и иной харч противопоказаны…» Как мы ни «нажимали» на вегетарианство, силы наши таяли с каждым днем. Говорят, китайцы из трав умеют готовить сотни вкусных блюд, но мы, кроме одного невкусного варева, изобрести ничего не могли. Первое время мы жадно набросились на свежий щавель, но скоро, набив оскомину, могли и его есть только вареным. Отряд совершал скрытый и быстрый марш, и поэтому ни о какой охоте, конечно, не могло быть и речи. Вместо хлеба в пищу партизан шли еще не созревшие колосья зерновых. Да и их удавалось собирать довольно редко: наш путь обычно лежал по лесистой местности вдали от селений.
Но и это было не все. Как говорится, беда беду погоняет. Нам предстояло еще одно неожиданное испытание. Впереди лежала полоса деревень, в которых, по данным местных партизан, встретившихся нам еще у железной дороги, можно было достать кое-какие продукты. В нашем воображении то и дело появлялись эти желанные деревушки, мы даже чувствовали запах свежеиспеченного хлеба и парного молока. Но увы! Наша разведка установила, что в деревнях, на которые мы так надеялись, свирепствовала эпидемия сыпного тифа. Медицинской помощи не было, и смерть беспощадно косила людей.
— Теперь никто о нас не думает, — жаловались крестьяне разведчикам. Они рассказали, что когда обратились за помощью в район, то оттуда в деревню приехали немецкие врачи. Поговорили между собой, дали какие-то пилюльки и укатили. Вскоре почти все, кто принял эти пилюли, умерли.
Зато крестьяне от всей души хвалили молодого врача из партизанской бригады Воронянского. Он разъяснял населению, как бороться против тифа народными средствами. Невзирая на опасность, он день и ночь помогал крестьянам и спас сотни жизней.
Мы обошли зону тифа стороной.
В двадцатых числах июля отряд приблизился к непроходимым паликовским болотам. На запад и восток от Домжерицких высот раскинулись необъятные лесные массивы, подернутые сизоватой дымкой. Казалось, что этим заболоченным лесам нет конца и края. Местные жители говорили, что по ним нельзя ни проехать, ни пройти. Однако жизнь вносит свои коррективы. Вскоре мы стали очевидцами того, как сотни людей, преследуемые немецкими карателями, всего за одни сутки ухитрялись пробираться через паликовскую глухомань.
Оставив высоты у деревни Домжерицы, отряд вскоре вышел к старинному, затянутому зеленой тиной каналу, разрезавшему топкие болота на две части. По его правой стороне проходила полузаброшенная и заросшая насыпная дорога, связывающая Домжерицы с затерявшейся в лесах деревней Крайцы, до которой было километров десять с гаком… Крайцы, расположенные в лесной глуши на перекрестке проселочных дорог в 20—25 километрах от вражеских гарнизонов, были подходящим местом для отдыха. Здесь мы запланировали остановку на сутки. Нужно было связаться с местным партизанским отрядом, разведать путь к центру Палика селу Пострежье и деревне Броды у Березины, запастись продовольствием. Партизаны напрягали последние силы, чтобы поскорее добраться до села.
По сторонам дороги были топкие болота, заросшие острой осокой и почерневшими ольхами. Вдали синел густой хвойный лесок. Заболоченные леса, полные черники и брусники, при Советской власти были превращены в заповедник, и туда почти не ступала нога человека. Вблизи от насыпи топкая трясина болот буквально ходила под ногами и казалась бездонной. Эти болота даже звери обходили стороной. Неподвижный знойный воздух был перенасыщен тяжелыми испарениями. Невольно вспоминались далекие детские страшные сказки о зловещей зыбучей трясине, поглощавшей разбойников и других злых людей.
Отряд медленно продвигался вперед. Нестерпимая жара и духота, смрад, голод и жажда мучили бойцов. Часа через два пришлось сделать привал. Устало опускаясь у обочины на землю, Кисляков и Соляник увидели довольно заметную «свежую» тропинку, выбитую в густой траве.
— Здесь недавно прошли немцы! — воскликнул лейтенант Соляник, показывая на песчаных местах отпечатки множества немецких кованых солдатских сапог.
— А мы беспечно несемся даже без разведки и охранения, — возмутился Ерофеев.
Действительно, получалось как-то так, что, вступив в заболоченный край, мы не приняли должных мер предосторожности. Неприятная новость быстро облетела партизан и как рукою сняла усталость. Без промедления были высланы разведка и боковое охранение.
Безжалостно палило солнце, и все живое попряталось в тени деревьев. Усталые и потные, мы шли и жадно смотрели на гнилую воду канала, затянутую зеленой ряской. Некоторые, облизывая сухими языками запекшиеся губы, не выдержали и, спустившись к каналу, через плотно сжатые зубы цедили густую протухшую воду. Однако двоих тут же стошнило, и это удерживало других от искушения.
