Станислав Олейник - Без вести пропавшие
— Махмуд, это внук старейшины кишлака. Он рассказал, что ты мог его убить, но не сделал этого.
Теперь Николай вспомнил этого мальчишку, и внутренне содрогнулся, вспомнив детали этой встречи.
— Теперь все мне понятно, — кивнул он головой и, посмотрев внимательно на собеседника, спросил:
— Рашид, откуда ты так хорошо знаешь русский язык? Ты что, учился в Советском Союзе?
— И не просто учился, а и родился, и жил там всю жизнь. — Рашид весело рассмеялся. — Тебе, наверное, интересно знать, как я оказался здесь? Хорошо, попробую рассказать…
Он отрезал кусок мяса, неспеша отправил его в рот, затем вытер его рукавом халата и неторопливо продолжил:
— Я незаконнорожденный сын советского офицера. Родился в Таджикистане, в приграничном с Афганистаном кишлаке. Рядом была погранзастава, где и проходил службу мой отец. Там он и соблазнил мою мать. А когда узнал, что она беременна, трусливо сбежал, попросив у начальства перевода. Отец матери, мой дед, узнав о позоре дочери, хотел ее убить, но, пожалел и выдал замуж за нищего слабоумного Акбара. Ему тогда было немногим более сорока, а маме всего семнадцать. А когда я родился, все были удивлены — как у такого никчемного юродивого, может родиться такой здоровый мальчик. Но, посчитав, что это воля Аллаха, все пересуды закончили.
Видимо отец у меня был умным, и я унаследовал его гены. Школу я закончил в Душанбе, куда переехала моя мать после смерти отчима, с золотой медалью. Потом учеба в университете на филологическом факультете. А потом советские войска вошли в Афганистан. И я, как лейтенант запаса, был призван на два года, и отправлен на эту войну. Прошло какое-то время, и я понял, что героем на этой войне быть нельзя. Задача была дожить до дембеля. Через полгода у меня заканчивался двухгодичный срок службы. Но очередной бой с моджахедами все перечеркнул. Когда во взводе в живых кроме меня остался только один тяжелораненый сержант, я решил, что все… Амба… Вот так я и оказался у моджахедов. Заранее я к этому не готовился, как-то само получилось. Умирать уж очень не хотелось…
— А теперь, ты бессмертным стал, что ли? — усмехнулся Николай.
— Нет, конечно, — качнул головой Рашид, — но если это случится, то меня будут считать настоящим интернационалистом, который бескорыстно сражался за чужую свободу, а не за великодержавные интересы.
— И что же ты совершил, чтобы тебя моджахеды посчитали героем? — язвительно поинтересовался Николай.
— Видишь ли, я уже давно полевой командир, и у меня в подчинении, по нашим меркам около взвода моджахедов. Например, недавно мы разгромили два советских поста на дорогах. А сейчас вот, автоколонну….
— И тебе никого не было жалко? — тихо спросил Николай. — Их ведь тоже призывали, как тебя, куда ж им было деваться — то?
— В Америке, те, кто не желал идти на войну во Вьетнаме, сжигали повестки, — глухо ответил Рашид, и, пряча глаза, отрезал и отправил в рот очередной кусочек мяса.
— Ты, наверное, и мне решил предложить стать настоящим интернационалистом? — задумчиво жуя лепешку, осторожно поинтересовался Николай.
— А это уж тебе решать, да и подлечиться сначала надо, — Рашид усмехнулся, продолжая жевать мясо.
— А если откажусь…
— Отправим за кордон, — невозмутимо ответил Рашид. — А если нет, шариатский суд решит, что делать с поджигателем кишлаков и убийцей детей и стариков…
Тогда у него не было с собой никаких документов. Одет он был в афганку, на погончиках которой не было никаких знаков различия. Мустафа, контрразведчик, который его допрашивал после памятного разговора с Рашидом, все допытывался, кто он по воинскому званию. На тот период Николаю уже исполнилось двадцать шесть лет, и контрразведчик никак не мог поверить, что этот высокий, крепкий, спортивного вида человек не офицер, и даже не прапорщик, а простой гражданский водитель.
— Ты уже больше месяца с нами, Абдурахмон, сказал ему однажды Мустафа, — я видел, что ты изучаешь нас, но и мы изучали тебя. Мы проверили через своих людей, ту часть, к которой, как ты говоришь, был приписан. Но там никаких сведений о тебе нет. Может ты разведчик, и у тебя офицерское звание. Кто ты? Старший лейтенант? Капитан? Может и имя у тебя другое?
— Нет, Мустафа, — ответил тогда Николай, — то, что я рассказал тебе о себе, правда.
Позднее, когда он оказался высоко в горах, в семейном лагере моджахедов, с ним пожелал переговорить даже сам Ахмад Шах. По русски он говорил безукоризненно. Спросив откуда родом, чем занимался в Афганистане, он, окинув его фигуру оценивающим взглядом, поинтересовался, какими видами спорта тот занимался. Николай честно ответил, что увлекается восточным единоборством. Ахмат Шах понимающе кивнул головой и без предисловий предложил Николаю пойти к нему в личную охрану. Тот отказался, и уже месяц спустя, оказался здесь, в этом лагере.
Жалеет ли он, что отказался от предложения самого Ахмад Шаха. Конечно, нет. И хотя он жил в семейном лагере моджахедов около полугода и имел возможность свободного перемещения, всегда чувствовал, что за ним ведется негласное наблюдение. Возникали ли у него мысли о побеге. Да, возникали и довольно часто. Но он был реалистом и видел, что одному это не под силу, тем более, что лагерь находился высоко в горах, и дойти до него и выйти из него, можно было только по одной горной тропе, которая всегда была под усиленной охраной моджахедов.
Николай оказался способным к изучению афганского языка, в основном это были, дари и фарси, и уже через пару месяцев довольно бегло говорил на том и другом. А старейшина лагеря, мулла Саттикула, взялся его учить основным принципам шариата. Отказаться Николай не мог. Это вызвало бы у окружающих подозрение. Он отпустил бороду и усы, одет был в афганскую одежду, и практически ничем не отличался от обыкновенного афганца.
Читая, теперь уже самостоятельно, Коран, он стал ловить себя на том, что больше и больше начинает верить истинам этой полуторатысячелетней мудрости. Но заложенное в нем советское воспитание, пионерское, а потом и комсомольское прошлое, помимо его воли, останавливало его.
Дни тянулись томительно. Имея возможность свободного перемещения по лагерю, он постепенно познакомился со стариками, живущими здесь со своими семьями и детьми, с молодыми моджахедами, периодически появляющимися в лагере, чтобы повидаться со своими близкими. Часто виделся он и со своим «крестником» Махмудом.
Общаясь с этими людьми, Николай все больше погружался в их житейский быт, узнавал их нравы и обычаи, и постепенно начал осознавать, какой страшной трагедией обернулась война для афганцев. Ему становились известными факты, когда старший брат был командиром роты правительственных войск, а младший — полевым командиром моджахедов, когда дети воевали против отца. Много он узнал и о героическом прошлом афганского народа, о котором не найдешь и слова ни в одном учебнике по истории…. Например, все, даже дети, с гордостью говорят о победах афганского народа над английскими колонизаторами в ХІХ веке и начале XX века. В 1839–1842 годах был разбит 16-тысячный отряд колонизаторов. По преданиям корпус был вырезан в ночное время. Спасся тогда только один человек. В 1880 году у местечка Майванд, англичане снова потерпели поражение. Тогда была уничтожена бригада колонизаторов. И самая жестокая битва произошла в 1919 году, когда 60-тысячная афганская армия, разбила наголову 160-тысячную армию англичан.
И чем больше Николай узнавал об Афганистане, его народе, тем чаще стал задумываться, зачем, такая великая держава, как СССР, находится здесь.
Однажды с ним снова пожелал встретиться мулла.
— Ты уже довольно долго живешь в нашем лагере, Абдурахмон, и рана твоя уже зажила, и я хотел бы испытать тебя — примешь ли ты Ислам? Николай от неожиданности растерялся. Сразу на память пришла мать, которая перекрестила его перед самым отъездом, и подарила крестик. Он и сейчас был на его груди. Моджахеды, к его удивлению, проявили благородство и оставили его. Николай не знал, что и ответить. С одной стороны он был христианин, а если посмотреть с другой стороны — атеист…
— Можешь подумать, Абдурахмон, — понимающе качнул седой бородой мулла.
Но Николай уже решил. Он твердо сказал «нет».
Отказ принять мусульманскую веру и отказ идти в телохранители к Ахмад Шаху, и предопределило его дальнейшую судьбу. Вскоре он был переправлен в Пакистан, и доставлен в учебно-тренировочный лагерь моджахедов.
По прибытии в лагерь, в котором было уже около десятка советских военнопленных, администрация, в лице Рахматулло и его заместителя Абдурахмона, к Николаю отнеслись довольно настороженно. Видимо сыграло свою роль его знакомство с самим Ахмад Шахом, о чем вероятно рассказали им доставившие пленного моджахеды. Рахматулло лично побеседовал с Николаем, посетовал, что тот отказался принять Ислам, и был очень удивлен его отказом от очень выгодного предложения, о котором мечтает большинство моджахедов — стать личным телохранителем самого Ахмад шаха Масуда. В заключении высказал надежду, что Абдурахмон пересмотрит свои взгляды на Ислам, и станет правоверным мусульманином.
