Натаниэль Фик - Морпехи
Подняв руку, тем самым остановив наше движение, он направился к нам.
— Курсанты, послушайте меня.
Я ожидал, что он опять пойдет вразнос, ругая нас за нарушение какого-нибудь вымышленного правила — ну, например, грязь в казарме.
— Террористы атаковали посольства Америки в Кении и Танзании. Взорвали их. Эти посольства охраняла морская пехота. Мои братья — ваши будущие братья — возможно, мертвы. Вы должны порвать врагов. Вы на пороге перемен. А теперь идите есть.
Мы жили в информационном вакууме: нет прогноза погоды, неизвестно, кто кого сделал в бейсболе, нет сведений о разрушении двух американских посольств.
В столовке, стоя в очереди, мы шептались, обсуждая услышанное.
— Что это значит?
— Война.
— Чушь собачья. Это ничего не значит. По крайней мере, для нас. Может, парни с флота и вмешаются, но точно не мы.
— Может, со временем?
— Да нет же. Третьей мировой войны не будет. Может, пара бомбежек… Направим на них наши ракеты, и на этом все закончится… Черт. Они опять пережарили блинчики.
Финальное испытание стартовало в десять часов вечера. После целого дня занятий сержант Олдс, как обычно, заставил нас петь гимн. Только вместо того, чтобы лечь спать, мы повесили на плечи вещмешки и вышли из казармы — нас ждал поход в лес. Мы должны были пройти десять миль. Олдс почти не кричал на нас. Он просто говорил, что нам нужно делать, и мы это делали. Сначала, разделившись на две колонны, шли вниз по дороге, посыпанной гравием. Я топал сразу после Дейва. Он улыбался и насвистывал что-то совсем не в такт. Я был наполовину уверен: он хочет слинять отсюда. Свернув с дороги, взвод пошел уже одной линией, мы начали месить грязь на тропинке. Мы двигались параллельно болоту, которое я видел еще из окон автобуса, прошли посадочную площадку для президентского вертолета. База Квантико уже не была для меня тюрьмой.
Рассветало, когда сержант Олдс сказал, что пришло время для Квигли. Я уже слышал о Квигли. Мы все об этом слышали.
Большая часть заданий в ШПО успешно держалась в секрете, поэтому каждый день нас ждали неприятные сюрпризы, но Квигли, эта борозда со скользкой грязью, была прямо иконой тренировок в Квантико. Об этом испытании обычно рассказывают генералы, вспоминая, как все начиналось.
Мы медленно передвигались по канаве. Проходив всю ночь, мы ковыляли со скоростью, вполовину меньше обычной. Уже было девяносто градусов по Фаренгейту {32°С}, и вся моя форма была пропитана потом. Фляжка с глухим стуком ударялась о мою грудь после каждого шага, а веревки от вещмешка впивались в плечи. Курсанты, идя по борозде, начинали натыкаться один на другого. Задыхаясь, я с трудом дошел до перекопанного поля и увидел: наша канава упирается прямо в болото, а там — узкий деревянный мост. Увы, предназначался он не мне. Я должен был лезть в болото, идти рядом с колючей проволокой, ограждающей мост.
Болото было вонючее, серовато-желтого цвета. Я начал входить в него, не раздумывая, и этим хотел поразить инструкторов. Однако топь оказалась глубже, чем я предполагал. Я весь ушел под воду, вернулся туда, где стоял, и медленно, обогнув глубокий участок, продолжил двигаться в сторону противоположного берега.
Передо мной, тоже с трудом, шел другой курсант. Я решил нагнать его. Неожиданно он выпрямился, начал кричать и размахивать руками. На его локте висело что-то длинное и черное: змея.
«Боже мой, — подумал я, — здесь еще и змеи водятся». Я остановился.
Толчок в спину, в область между лопатками, и я падаю в воду.
— Что встал? Ползи быстрее.
— Есть, сержант-инструктор. — Из-за грязи, прилипшей к нёбу, голос получился искаженным, раньше так было только от арахисового масла. Я пошел дальше, прошел курсанта со змеей на локте, чувствуя на себе неотрывный взгляд инструктора.
— Ты не можешь сорвать операцию, твоих людей могут убить, пока ты пялишься на солдата, которого укусила безобидная маленькая змея. Пусть даже это будет большая ядовитая змея. Дисциплина прежде всего. А теперь убирайся с моих глаз.
Понятно, что Олдс имел в виду. Нужно всегда быть начеку — и прежде всего когда ты устал, голоден и находишься в некомфортных для себя условиях.
Следующие два дня я боролся с собой, стараясь всегда быть в боевой готовности, соблюдать дисциплину. Нас разделили на команды, по двенадцать человек в каждой, мы были командирами по очереди и все шли и шли в глубь сырого леса. Тактика была немудреной: дойти до объекта и взять его штурмом, стреляя при этом (конечно же, холостыми) из M-16. Операции в ШПО были направлены больше на выработку духа войны, чем на тренировку наших навыков.
Обе ночи шел дождь, мы спали в походных палатках эры корейской войны. Дождь и изматывающее, непреходящее чувство голода (нас кормили раз в день), объединившись, не давали нам уснуть. На третий день, в обед, лица курсантов, вымазанные грязью, в полной мере отражали все те бесчисленные атаки, предпринятые нами, и весь тот путь, который мы совершили. За несколько часов до окончания нашего финального испытания я тупо рыл яму, чтобы не заснуть.
— Курсант, черт возьми, что ты делаешь? — По голосу Олдса я мог предположить, что делаю не то, что должен был.
— Копаю «лисью нору»,{3} сержант-инструктор сержант Олдс.
— Копаешь что?
— «Лисью нору». — Я перестал копать и попытался встать в стойку «вольно», одновременно держа в руках лопату и поднимая каску повыше, чтобы лучше видеть сержанта.
— Лисы роют норы, чтобы в них спрятаться. Пехотинцы роют окопы, чтобы из них убивать врагов. Ты собираешься прятаться в этой яме или использовать ее как средство для уничтожения врагов?
{Для морпеха всё на свете может служить оружием — в этом заключается совершенно иной образ мышления. Моя пластиковая ложка из «сухпая» ПГУ (Пища Готовая к Употреблению) была оружием, если я использовал её в качестве изолятора в радиоантенне для обеспечения связи с самолётами при вызове и корректировке авиаударов.}
— Средство, сержант-инструктор.
— Правильно. Кто тебя прикрывает, пока ты роешь средство для убийства врагов?
Я посмотрел на кусты, в надежде увидеть трех других курсантов, находящихся в моей группе огневой поддержки. Они храпели.
— Курсант, морские пехотинцы всё делают в парах. Мы сражаемся в парах, вдвоем ходим в разведку. Поезжай на нашу базу в Таиланд, и ты увидишь, мы даже трахаемся в парах. Морского пехотинца-одиночку легко убить. Морского пехотинца с напарником хрен убьешь. Сделай так, чтобы я больше тебя одного не видел.
«Тренируй своих солдат, чтобы они были единым целым, одной командой», — резюмировал я наш диалог. Я ругал себя: ну почему я так сильно хочу спать!
Несколько позже мы упаковали все свои походные принадлежности и отправились назад, к «парадной палубе». Громадные серые вертолеты CH-53 «Супер Стэльен»,{4} размерами превышающие школьные автобусы, ждали нас, чтобы доставить в ШОСП. Это был мой первый полет на вертолете. Мы сели на нейлоновые скамьи вдоль бортов грузового отсека, и я смотрел, как за грузовой аппарелью провалились вниз из виду «парадная палуба» и наши казармы. Пролетая над трассой I-95 я увидел машины, полные людей — это, скорее всего, были загородные жители, едущие по своим делам в Вашингтон. Они все были чистенькие, хорошо покушавшие, отдохнувшие, свободные в выборе работы и отдыха. И вдруг я осознал: несмотря на все вышеперечисленное, я бы не поменялся местами ни с одним из них.
После посадки в ШОСП, Школе основной специальной подготовки, нас разбили на группы по четыре человека. Каждую группу встречал второй лейтенант, сопровождавший ее в столовку. Мы положили в тарелки макароны и пиццу, ели медленно. В этот раз ни один сержант-инструктор за нами не следил. Никто не орал на нас за то, что мы смотрим по сторонам, или за то, что мы не поставили пятки вместе. Но через несколько секунд мы уже пришли в себя.
Поев, все пошли на построение. Мы были грязными и откровенно воняли, но тем не менее каждый из нас стоял прямо и уверенно. Ряды и колонны были идеально ровными. Сержант Олдс прошелся по всем рядам, останавливаясь перед каждым курсантом, чтобы пожать его правую руку и положить в левую холодный кусок металла. Я надеялся, Олдс скажет мне что-нибудь воодушевляющее, может, заметит мой большой прогресс в военном деле или скажет, что был рад видеть меня в числе своих курсантов. Вместо этого он посмотрел на меня неморгающим взглядом и процедил: «Для тебя на этом еще ничего не закончено».
Но наше обучение подошло к концу. Я держал в руках столь желанные «Орел, Ядро и Якорь». Олдс подошел к следующему курсанту. Кусок металла был длиной в один дюйм, анодирован черным и имел булавку, — наверное, чтобы носить его на форме. Это символ морской пехоты, увековеченный в Америке на бамперных наклейках и бейсболках. С этой булавкой в руках я мог вернуться в колледж, но если я вернусь в Квантико, то буду уже вторым лейтенантом.{5}
