Лев Савельев - Дом Павлова
В подвале появился политрук Авагимов:
— Здорово, товарищи!
Ему ответили. Из всех, кто был здесь, политрук хорошо знал только Павлова да еще коммуниста Александрова — собираясь в разведку, тот отдал Авагимову свой партийный билет. Еще четверых знал политрук, хоть они и недавно влились в седьмую роту. Это четыре земляка: Никита Черноголов, Андрей Шаповалов, Вячеслав Евтушенко и Антон Кононенко. Одновременно они ушли на фронт из Лозовой, вчетвером попали в одну часть, так вместе и дошли до Сталинграда. Остальные — новички из нового пополнения, он видел их впервые.
Авагимов начал говорить, и люди вытянулись в нестройную шеренгу.
— Вы, товарищи, в нашем полку почти все люди новые…
Павлов посмотрел на него в удивлении: обычно политрук улыбается доброй улыбкой, даже когда говорит о самом трудном. Но лицо Авагимова было серьезно, значит дело предстояло очень тяжелое.
— Мы всего пятый день воюем в Сталинграде, — продолжал политрук. — Но для Сталинграда это очень большой срок… Много нашей крови пролилось за эти дни. Мы теперь уже одна семья. Нам всем Родина дала один наказ: отстоять Сталинград… От того, как выполните вы то трудное дело, на которое идете, от того, как будете выполнять этот наказ, зависит наша победа. Ну, а победа, друзья мои… — Авагимов выдержал долгую паузу и по тому, как утвердительно кивнули головой несколько человек, понял: продолжать не нужно. Он помолчал. — Командир ваш, сержант Павлов — настоящий солдат, побывал я с ним в переплете… Так что дело свое он знает. Всего вам хорошего, друзья мои!
Политрук ушел, а сержант стал собирать группу в путь. Что это за люди? Павлов не всех знал, разве что четверых лозовчан. И то не твердо. Да еще Шаповалова, с которым разведывал дом военторга. Выступать надо немедленно, не дожидаясь темноты, долго разговаривать некогда. А все же, хоть накоротке, познакомиться нужно.
Он оглядел окруживших его бойцов. Сейчас они пойдут за ним туда — в самое пекло. Павлов хорошо знал, как тяжело — ох как тяжело! — заставить себя под пулями оторваться от земли. А как поведут себя эти люди под огнем? Ведь большинство из них впервые идут во вражеский тыл. На всех ли можно положиться?
Павлов вспомнил свой первый бой. Тогда он был такой же, как эти парни, — зеленый, необстрелянный. Это произошло в самом начале войны. Противник выбросил десант неподалеку от аэродрома, на котором он служил. Всех подняли по тревоге. Командовал немолодой офицер — капитан Трофимов. Перед тем как выступить, Трофимов собрал небольшой отряд «наземников» — бойцов, обслуживающих аэродром. И наверно, так же, как сейчас он сам, Павлов, думал тогда капитан о тех, кому предстояло первое испытание в бою… Павлову было приказано вместе с тремя-четырьмя другими бойцами осмотреть заросший кустарником ярок. Когда они стали спускаться по крутому склону, из-за кустов поднялась стрельба. По совести сказать, стало очень страшно. А когда пуля царапнула по каске — заныло сердце. Инстинктивно, не думая, Павлов прижался к земле и, так же не думая, дал из автомата очередь по кустам, откуда слышалась стрельба, за ней — другую. Стало тихо. Павлов осторожно подполз к зарослям и увидел убитого гитлеровца. Это был первый, которого Павлову довелось увидеть. И первый же был убит.
Вражеский десант был тогда ликвидирован. Многих парашютистов уничтожили, остальных взяли в плен. Капитан остался доволен своими «наземниками». Они не подвели.
Что ж, надо думать, не подведут теперь Павлова и его бойцы.
Взгляд сержанта остановился на одном ефрейторе. Он был из лозовчан. «Старичок, — подумал Павлов. — Пожалуй, за тридцать».
Ефрейтор выделялся своим молодцеватым видом. Из-под складно пригнанной шинели выглядывает аккуратный воротничок гимнастерки. Гладко выбрит. Черные смолянистые волосы, острый взгляд.
— Фамилия?
— Ефрейтор Черноголов, — последовал ответ.
Задав два-три вопроса, Павлов понял, что перед ним бывалый солдат. И действительно, Черноголов понюхал пороху. Воевал и на родной Украине и ранен уже был.
— Вот вас и назначаю моим заместителем, — сказал Павлов. — У меня тут под обмоткой приказ, — он похлопал себя по ноге. И, уже обращаясь ко всем, добавил — О нем, ребята, никому не забывать. Его надо отдать тем, кто в универмаге отбивается. — Павлов сделал значительную паузу, как бы прощупывая каждого взглядом, и заключил: — Понятно?
Это простое «понятно?» было тем единственным словом, которое, как нередко случается, окончательно растапливает ледок между малознакомыми людьми.
— Чего тут не понимать! — отозвался один из солдат.
Кто-то поинтересовался маршрутом, другой спросил об условных знаках, еще кто-то — о боеприпасах. Но за деловитым спокойствием, с которым люди задавали вопросы, чувствовалось волнение. Все отлично понимали, что им предстоит, понимали: вернутся уже не четырнадцать…
Яснее всех понимал это сам Павлов: сколько людей погибло на его глазах только за эти несколько дней уличных боев! И сколько раз казалось, что поступи солдат не так, а этак — и одной смертью было бы меньше. Да, неумолимо жесток в бою случай. Но все же главное — это выучка, тренировка и смелость. Сумей сделать то единственно правильное, что требуется от тебя именно сейчас, в эту секунду, — будь то меткий бросок гранаты, точная очередь из автомата или стремительный рывок вперед, — победителем выйдешь ты, а не враг.
Об этом он и решил сказать своим бойцам. Это прозвучало не как приказ и не напутственная речь. А просто бывалый солдат давал советы…
— Зря башку подставлять под пули ни к чему. Пользы от этого мало. Но и не мешкать. Действовать с расчетом, но решительно. А то бывает: пока станешь собираться да раздумывать, мокрое место от тебя останется.
Сержант приказал оставить в роте все лишнее, что есть при себе.
— Живы будем — вернемся назад, получим. Лучше взять побольше дисков и гранат. Предмет первейшей необходимости. А по дороге не купишь. Все ларьки закрыты на учет.
Шутке рассмеялись. Бывалый сержант. Даром что неказист на вид и ростом не вышел…
Поползли.
Уже через час противник, прочно засевший в одном из домов, открыл огонь, не давая двинуться дальше. Завязалась перестрелка. Черноголов, укрываясь в воронках, подобрался поближе и одну за другой кинул в окна три гранаты. Гитлеровцы на мгновение замолчали. Воспользовавшись этим, отряд обогнул дом и пополз дальше.
Еще метров двести. На пути — широкая улица. Хочешь не хочешь, а пересечь открытое место надо, другой дороги к универмагу нет. Павлов огляделся. Теперь их уже только одиннадцать: троих лишились в перестрелке у дома… Солдаты цепочкой расположились на развороченном тротуаре — кто в яме, кто за грудой камней. Павлов подает знак — перебираться на ту сторону.
Пример показал Александров. Он иначе не мог. Он был коммунист.
Плотно прижавшись к мостовой, Александров стал быстро-быстро работать локтями, с каждым движением продвигаясь вперед. И вот он уже пересек улицу. Ввалился в воронку. Взмахнул рукой: давай!
Но тот, кто пополз вторым, остался посреди мостовой… То был Кононенко, один из четырех лозовчан.
— Эх, Антон, Антон, и схопыло ж тебе лихо, — прошептал Евтушенко, увидев, что земляк лежит недвижим.
Секундное замешательство — и еще один солдат ринулся вперед. То был совсем молодой парень, бледнолицый, с широко раскрытыми немигающими глазами. Его тоже настигла пуля. Он громко застонал.
Но тут на мостовой появился Шаповалов. Ни секунды не задерживаясь, он схватил раненого за воротник и поволок в сторону. Тот продолжал громко охать.
— Годи тоби завываты, — прицыкнул Шаповалов. — Горлом богато не навоюешь, браток…
Только оказавшись в воронке, парень притих.
— Шо мени з тобою робыть? — как бы раздумывая вслух, спросил Шаповалов, перевязывая пробитую пулей ногу.
— Вы идите без меня… Я отвоевался… Вот дождусь, стемнеет… — уже совсем тихо пролепетали посиневшие губы. Парень, видимо, уже стеснялся своей слабости.
Остальные проскочили через улицу благополучно. А к вечеру девяти бойцам снова пришлось выдержать бой.
Развалины — прекрасное укрытие. Гитлеровцев встретили дружным огнем. Уложили немало. Но и сами потеряли еще двоих.
Когда бой стих, кто-то обнаружил лаз в подвал. Спустились. Темень. Но понемногу глаза стали привыкать. Вот в углу топчан, а на нем какой-то ворох. Кто-то чиркнул спичку.
— Это ж наши! — раздался из угла не то крик, не то стон.
На топчане лежала пожилая женщина. Рукой она прижимала к плечу окровавленную тряпку.
Пока Александров, выступая в роли санитара, перевязывал раненую, она сбивчиво рассказывала о себе. Дом ее сгорел, и вот уже несколько дней она под пулями пробирается к Волге. Утром ее ранило, и она забралась в этот подвал — когда-то здесь жили ее родичи. «Совсем уже думала, смерть приходит, да спасибо вам, сыночки, помогли». Выяснилось, что лишь вчера она проползала мимо универмага. Там теперь фашисты.
