Януш Пшимановский - Четыре тануиста и собака - книга 2
Переступая с ноги на ногу, потом)' что разогревшаяся под солнцем броня обжигала ступни, Янек снял с радиостанции кресты Виртути и Храбрых, вернулся на брезентовую подстилку и стал их чистить тряпкой.
— Нет, я уже нет, — ответил Павлов на вопрос Густлика, которого Янек не слышал. — Даже металл устает, а что о человеке говорить! Я тысячи раз выигрывал поединок с минами. К примеру, после освобождения Варшавы, на улице Шуха... - Он замолчал, задумавшись, потом неохотно хлопнул рукой по нагревшемуся брезенту. — Даже рассказывать нет охоты. Пусть другие разминируют, а я буду переходить улицы только на перекрестках, пить кипяченое молоко и всегда носить шарф, чтобы не простудиться. Мы уже поработали...
— И куда же вы теперь, товарищ капитан? — спросил Янек Павлова.
— Когда?
— Теперь, когда кончилась война, — уточнил Густлик, думая о том же, что и Кос.
— В свою часть. Наверно, еще на месяц-два пошлют комендантом города, потому что язык знаю, ну а потом — в Новосибирск. К своим. Я же вам показывал фотокарточки.
— Я бы еще раз посмотрел, — сказал Елень.
Он осторожно взял фотографию, посмотрел на ребятишек и круглолицую улыбающуюся женщину, покрутил головой.
— Трудно таких сынков сочинить? — спросил он не без смущения.
— Да как сказать?.
Капитан не успел ответить, его перебил Кос:
— Мы пять дней знакомы, а вы говорите — домой.
— Нам неплохо воевалось, — добавил Елень. — И в воде и в огне. Вы же сегодня «Рыжего» спасли.
— Я тоже к вам привык, — признался Павлов.
Вдруг Вихура вскочил, выдернув удилище из воды.
— Рыба? — спросил Кос с надеждой в голосе.
— Едут! К нам едут! — крикнул капрал.
Он сунул босую ногу в сапог и стал привязывать флаг к колу, служившему раньше удилищем.
— Кто едет?
— Приведите себя хоть немного в порядок!
Кос вскочил в танк и с высоты поста, откуда вел наблюдение Шарик, увидел большой резиновый понтон, подплывающий с противоположного берега реки. Течение относило его к зарослям ивняка, в которых стоял «Рыжий». В лодке сидели три американских солдата: на носу — негр, черный, как августовская ночь, на веслах — молодой парень с коротко остриженными волосами, а на корме — постарше возрастом капрал с усиками.
Овчарка зарычала на чужих. Они ее услышали, сразу все заговорили, засмеялись, а молодой парень налег на весла. Минута — и дно понтона зашуршало по песку. Все трое выскочили на берег, вытащили понтон и остановились в нерешительности.
Напротив них уже стояли четверо танкистов в форме и сапогах, только Густлик с извиняющейся улыбкой на лице торопливо застегивал воротник. Собака сидела у ног Янека и внимательно смотрела.
С минуту царило молчание. Потом молодой американец, получив от капрала удар кулаком, издал звук, похожий на шипение шкварок на сковородке:
— Ссстрассвуйче.
Павлов, вспомнив кое-что из своих школьных познаний в английском, произнес в ответ:
— Хау ар ю?11
Все засмеялись. Негр первым протянул руку, и начались рукопожатия, похлопывания по плечам, и каждый старался перекричать друг друга:
— Наци капут!
— Виктори!
— Руссиа, Америка, попеда! — кричал молодой.
— Победа, — поправил его Павлов.
— Пис, — сказал капрал, тряся руку Густлика. — Ол уорлд пис.
— Пусти руку, а то оторвешь. Какой «пис»? — нетерпеливо спросил Елень.
— «Пис», — подсказал Янек, — это мир. Он говорит, чтобы был мир во всем мире.
— А ты почему знаешь по-польски? — неожиданно спросил американский капрал.
— Ты еще меня будешь спрашивать, почему я знаю по-польски? — не на шутку рассердился Густлик. — А ты откуда?
— Я из штата Огайо, но когда-то моя матушка имела маленькую ферму под Новым Таргом.
— Ну и ну! — Густлик распахнул объятия. — До самой Лабы пришлось идти, чтобы здесь встретиться...
— Поляк? Поляк? — тыкал пальцем в грудь Вихуру и Коса пришелец. — Ты?
— Русский, — ответил ему Павлов. — Рашн.
— Хи из рашн, энд зе ол ар май кантримен. — Американский поляк объяснил своим товарищам, что, кроме одного русского, все остальные — поляки.
Пока шел этот разговор, Вихура занялся делом: расстелил на крыле танка чистое полотенце, поставил бутылку, открытую банку консервов — одну из сплющенных взрывом на станции берлинского метро, положил хлеб.
— Силь ву пле, — жестом пригласил он гостей, наливая до краев кружки.
— Польская водка? — спросил капрал и торжественно объявил своим коллегам: — Полиш водка.
— Это папа с мамой, или по-другому — спирт с водой, — пояснил Густлик.
Американцы взяли кружки.
— Френдшип, — произнес негр.
— Ноу мор уор, — добавил молодой.
— Никакой войны, только дружба, — объяснил капрал из Огайо.
Он выпил одним духом, двое товарищей последовали его примеру. Жидкость обожгла горло, перехватила дыхание.
— Крепкая, — первым смог произнести капрал.
— Надо чем-нибудь закусить, — посоветовал Густлик.
— В такую жару лучше было бы выпить чего-нибудь полегче, — недовольно буркнул Янек.
— А у вас с Собой нет? — спросил Вихура. — «Белой лошади»?
— Нет, виски нет, — с сожалением подтвердил капрал, — зато пиво есть.
Они побежали к понтону, принесли две жестяные банки с пивом и, быстро проколов в них дырки, налили полные кружки. Танкисты со смаком потягивали пиво, сдувая сверху пену. Американский капрал налил себе еще полкружки разведенного спирта и, выпив, начал философствовать.
— Здесь русские, там американцы, а поляки и здесь, и там. — Он показал на оба берега Эльбы. — Люблю я вас, ребята, а когда вернусь и матушке расскажу...
— Гуд! — одобрил негр, показав в улыбке ослепительно белые зубы.
— Я вас люблю и хочу сегодня получить от вас что-нибудь на память.
Капрал схватил Густлика за пуговицу, увидел на ней изображение польского орла и спросил:
— Можно?
— Зачем тебе? — удивился Елень, но, увидев грустную мину на лице капрала, достал из кармана перочинный нож и отрезал пуговицу. — Бери.
Американский поляк, растроганный, оторвал от своего мундира пуговицу и протянул ее Еленю:
— Тебе.
Молодой американец и негр, увидев, что делает капрал, последовали его примеру: отрезали по пуговице и протянули Вихуре и Косу. Негр схватил Вихуру за пуговицу и попытался ее оторвать.
— Погоди, нерви! — Франек достал из кармана горсть пуговиц и раздал их американцам.
Самый молодой из гостей подарил Косу перочинный нож. Янек сбегал к танку, нашел в вещмешке свои старые енотовые рукавицы и без слов вручил их ему.
— О! — воскликнул тот и обеими руками стал трясти руку Янека. Он просто не мог выразить словами, как он благодарен.
— Итс йор дог?12 — спросил он и погладил собаку по пушистому лбу.
Никем не замеченный, появился Григорий и, остановившись в нескольких шагах, с минуту смотрел на экипаж. Овчарка зарычала, обращая внимание своего хозяина на возвратившегося механика.
— Григорий, иди сюда, представься.
— Саакашвили, — три раза повторил грузин, пожимая протянутые ему руки.
— Грузия, Кавказ, — объяснил Янек. — Там, откуда Сталин.
— О, йес, — только теперь понял капрал. — Джорджа.
— Ну, что ты узнал?
— Густлик выиграл спор.
— Война кончилась, ребята, кончилась! — обрадованно воскликнул Елень и хлопнул американца по плечу, тот со смехом ответил ему тем же.
— Полная капитуляция?
— Еще нет, но на нашем участке уже конец. Все экипажи должны построиться в колонну на шоссе, — объяснил Саакашвили. — Генерал приказал немедленно двигаться.
— Едем, — решил Кос и обратился к американскому капралу: — Объясните своим товарищам обстановку.
— Раз надо, значит, надо, — нахмурил брови слегка запьяневший капрал.
Вихура сунул негру в карман недопитую бутылку, убрал остатки еды. Саакашвили вскочил в танк, открыл кран подачи горючего.
Капрал придержал Коса за руку:
— У меня еще одна просьба.
— Какая?
— Если бы я привез домой такой флаг, мама обрадовалась бы, что настоящий, польский...
— Бери, — согласился Кос, крепко пожал ему руку и вспрыгнул на танк.
Заработал мотор, «Рыжий» медленно двинулся с места. Американцы вытянули руки с поднятым вверх большим пальцем на счастье.
— Гуд лак!1 — кричал негр, приложив ко рту ладони.
Капрал отвязывал флаг от древка.
— Уот фо?13 — спросил его молодой американец.
— Фо май мазер14, — объяснил ему капрал.
Американцы толкнули понтон в воду и медленно поплыли к западному берегу, передавая друг другу из руки в руку недопитую бутылку «папы с мамой».
«Рыжий» развернулся на месте, беря направление на восток. Янек шлемофоном помахал на прощание гостям и скрылся в башне. Он низом пролез вперед и, присев на колени около механика, спросил:
