Игорь Болгарин - Расстрельное время
— Что? Опять бриллианты? — воскликнул Бушкин.
— И бриллианты тоже, — сказал Кольцов.
— Все понятно. Значит, опять начнутся неприятности, — вздохнул Бушкин.
— Почему? — удивился Кольцов.
— Как? Разве вы не знаете? Бриллианты всегда притягивают к себе неприятности. Это такой закон. Вспомните хотя бы Париж.
— Ничего! — улыбнулся Кольцов. — Те неприятности пережили, может, переживем и эти.
Глава девятая
Медленно и трудно город залечивал свои раны.
Самым первым заработал базар, хотя на нем никто ничего не продавал. Большей частью менялись. Своих денег новая власть ещё не выпустила, а в старые — николаевские, керенские — уже никто не верил. За кусок сала здесь можно было выменять слегка поношенные сапоги, за ведро картошки — нарядную женскую кофту или мужские брюки. Даже рыба, которой всегда был завален базар, сейчас стала редкостью и поднялась в цене. Хорошую пятифунтовую рыбину можно было сторговать за буханку хлеба. Но эквивалентом деньгам все же служило сало.
К вечеру город пустел. Горожане расходились по домам, закрывали ставнями окна и на все запоры и засовы запирали двери. Под городом все еще бродили небольшие, не истребленные пока банды, иногда они отваживались залететь на окраину города, слегка пограбить и торопливо раствориться в степи.
Газет еще не было, и большей частью город жил слухами.
У ворот Реввоенсовета и комендатуры денно и нощно стояли часовые с винтовками. К ночи они выкатывали еще и пулеметы, они, как легавые собаки, лежали у их ног.
Красильников вернулся из Владиславовки к вечеру. Миронова он, вопреки его нежеланию, все же отправил поездом обратно в Харьков. Лагоду Кожемякин переодел в красноармейскую одежду и снабдил документами, но от этого страх у него не прошел. Он боялся всех и всего, что имело отношение к власти. Красильников поселил его вместе с собой в гостинице и попросил его свою комнату без крайней надобности не покидать. Можно было, конечно, отправить Андрея домой, но Кольцов имел на него другие виды. Он понял, что будет вынужден выйти на тропу войны с «тройкой», н Лагода ему был нужен, как свидетель.
Ночью Кольцов поделился с Красильниковым всеми своими размышлениями.
— Это что же получается? Похужее царских застенков? — удивился Красильников. — Нет, Паша, я в это не верю.
— Верю — не верю, это что-то из дамской карточной игры. Я допускаю, что это возможно, и обязан проверить… — Ворчливо сказал Кольцов и сокрушенно добавил: — Слишком много времени мы истратили на банду Жихарева.
— И правильно сделали, — не согласился Красильников. — Иначе все ими награбленное уже сегодня было бы у турецких барыг.
— Ладно! — махнул рукой Кольцов. — Сделали — и сделали. Впредь будем умнее.
— Что ты предлагаешь?
— Проверить все рассказанное Лагодой. Я ему верю.
— Ну, веришь. А как проверять будешь? Если они обыкновенные бандиты, они с такой же легкостью, с какой расправились с арестованными, расстреляют и нас. А потом еще и докажут, что мы с кем-то там состояли в каком-то сговоре или еще что-нибудь более нелепое.
— В этом ты прав, — согласился Кольцов. — Надо хорошо подготовиться. Вернутся Гольдман и Бушкин, соберем всю нашу команду. Если понадобится, подключим Кожемякина с его бойцами.
Размышляя, Кольцов пару раз прошелся по комнате, остановился напротив Красильникова:
— Будем надеяться, всё произойдет спокойно.
— Так думаешь? — спросил Красильников. — Объясни, почему?
— Ты вот сказал: бандиты у нас под носом орудуют. Это не совсем так. Эти — не бандиты. Тут нечто другое, — Кольцов замолчал и долго так стоял, невидяще глядя перед собою, видимо, собирался с мыслями. Затем продолжил: — Понимаешь: законов пока нет, а проблем много. Решают их, кто как может: кто по здравому размышлению и по совести, а кто бездумно, но старательно и ретиво исполняет указания, спускаемые с большой или не с очень большой высоты. Инструкции всегда пишутся для людей здравомыслящих, а исполняют их зачастую дураки. К примеру, в инструкции пишут, что надо тщательно разобраться с бывшими врангелевцами, которые не отплыли в чужие страны и остались здесь, выявлять тех, кто может угрожать советскому строю. Умный будет разбираться, а бездумный дурак при власти примет эти слова к исполнению и, перестраховываясь, станет расстреливать всех подряд. Похоже, это наш случай.
— Я и говорю, они и нас всех перестреляют, — повторил Красильников.
— Не-ет! Дурак боится бумажки. Он ей молится, как иконе, потому, что дурак, — сказал Кольцов.
— Но нам-то что от этого?
— Мы — государево око! У нас есть подписанное Фрунзе право единолично решать все вопросы, касающиеся дальнейшей участи военнопленных. Для дурака эта бумага страшнее пулемета.
— Ну а если эти, которые здесь, не дураки? Если они дорвавшиеся до власти обыкновенные бандиты? — снова высказал свое сомнение Красильников. — Таких сейчас тоже хватает.
— Я и сказал: на этот случай надо хорошо подготовиться!
* * *Едва только красные войска вошли в Феодосию, здесь сразу же был сформирован уездный военно-революционный комитет. Он занял помещение гостиницы «Астория».
Комиссар Девятой большевистской дивизии Лисовский и Председатель военно-революционного комитета Жеребин в первые дни провели в городе показательные расстрелы. Прямо на железнодорожном вокзале были расстреляны раненые и выздоравливающие чины 52-го Виленского полка. Затем террор распространился на солдат и офицеров второго армейского запасного батальона, чинов Одесских пулеметных курсов, служащих Сырецкого госпиталя Красного Креста. Их пешком гнали до мыса святого Ильи и там расстреливали из пулеметов.
Военно-революционный комитет исчез также внезапно, как и появился. На его месте возникло, возглавляемое П. Зотовым, Феодосийское Особое отделение 9-й стрелковой дивизии. Оно заняло одно из самых красивых зданий города. Там же разместились местные чекисты, комендатура и морской отдел. В здании творилась полная неразбериха, часто, после удачных кровавых операций, здесь отмечались празднества с дебошами и стрельбой.
При Зотове были проведены две перерегистрации бывших белогвардейцев. Во время второй перерегистрации их задерживали и помещали в Виленские и Крымские казармы. Но из-за большой скученности вынуждены были создать ещё один лагерь, огородив колючей проволокой бывший элеватор и зернохранилище. Его заполнили бывшими белогвардейцами, свезенными из окружающих Феодосию сел и небольших курортных городков.
* * *Они дождались Гольдмана и Бушкина, которые полтора суток, без сна и отдыха, разбирали награбленные жихаревской бандой ценности. Они приехали утром, и уже утром Бушкина отправили во Владиславовку к Кожемякину с просьбой быть готовым в любую минуту выехать со своими людьми в Феодосию.
Зотов встретил Кольцова и его товарищей радушно. Широко раскинув руки для объятий, он направился навстречу Кольцову. Но Павел как-то ловко и необидно увернулся от объятий.
Был Зотов высокий, румянолицый, со светлыми кудрявыми волосами и голубыми, чуть белесыми глазами. В нем было что-то от херувима, как их изображают на дешевых иконах. При всей внешней красоте, в его дряблом лице и ускользающем взгляде проглядывалось что-то злое и вместе с тем хитрое, лисье.
— Рад! И даже очень! — сказал Зотов, ласково глядя на Кольцова. — Сколько времени здесь, и все больше во Владиславовне. Я как-то нашего друга и товарища Кожемякина даже пожурил: почему держишь дорогих гостей у себя в провинции! И вот вашего товарища Гольдмана тоже упрекнул: что вы там нашли, в той Владиславовне? Мы все же здесь столица.
— Дела! — коротко пояснил Кольцов.
— Я немного посвящен в ваши дела. По долгу службы. Ночью Гаврюхин из Судака звонил. Говорят: хороший куш сорвали.
— Говорят? — нахмурился Кольцов. — Это плохо, что говорят.
— Не на базаре же! В наших, в командных кругах! Так что не скромничайте! — Зотов по-свойски ободряюще хлопнул Кольцова по плечу. — Между прочим, вы этот жирный кусок у нас отобрали. Я когда узнал, что вы этой бандой занимаетесь, сказал своим: пусть погоняется. Понимаю, после кабинетов к настоящему делу тянет. Вот и я: после боев, после настоящей оперативной работы тут, как на выселках, прозябаю. Стыдно сказать, чем занимаюсь. Прокормом этих врангелевских недобитков. А их у меня на сегодняшний день больше трех тысяч. Попробуй, накорми!
— Говорят, больше было? — спросил Кольцов.
— Работаем. Чистим помалу вражеские ряды. Стараемся.
— И каким же способом?
— Строго индивидуально. Каждого, как этим… как рентгеном просвечиваем. Порядочно приходится отсеивать.
— «Отсеиваете», это как же?
— Ну, выявляем потенциальных врагов советского строя. Откровенных врагов, шпионов. В основном только эти в Крыму и остались.