Аурел Михале - Тревожные ночи
— Чересчур мешкаем! — бурчал Цигэнилэ недовольно. Пришлось мне напомнить ему о приказе командира не выступать до начала атаки наших из села. Но это мало его вразумило, и он продолжал что-то сердито бурчать про себя. Вдруг он замолчал, насторожившись, и дернул меня за рукав, указывая на двух немцев, которые неожиданно вышли из дома в лесу — этот дом нам предстояло захватить в первую очередь — и побежали, словно наперегонки, к главному входу замка, где гудела машина.
— Сейчас же нужно напасть на дом, — шепнул мне Цигэнилэ решительно. — Там их теперь на два меньше.
Я знал, что он был способен на это и крепко схватил его за плечи. Но он успокоился только когда увидел, что оба немца вернулись назад, в дом, неся в руках котелки.
— Самый удобный момент двинуться на них, — снова загорелся он. — Сейчас будут раздавать еду. Толчея, сумятица, шум — все, что надо!..
И не дожидаясь моего согласия, он дал знак своим разведчикам, и они вшестером осторожно поползли к дому.
Я сразу потерял их из виду, потому что им пришлось пробиваться сквозь густой кустарник, росший на опушке, а в местах, не покрытых растительностью, тела их почти сливались с черной землей. Вынырнули они только у самого дома, где разделились на три пары. Одна растянулась за углом с ручными пулеметами, нацеленными на замок, чтобы не подпустить подкрепление; вторая прижалась к передней стене по обе стороны окна, а третья бросилась на дверь и стала бить по ней ногами и прикладами автоматов. Когда дверь подалась, разведчики у окна разбили прикладами стекло. Зажатые с двух сторон, немцы застыли буквально с застрявшими кусками в горле и с котелками и ложками в руках.
Пришел черед выступить и нам. Когда мы подползли к дому, Цигэнилэ встретил нас, сообщив, что нам нечего бояться — с немцами покончено и их пулеметы тоже нацелены на замок.
Короткую передышку я использовал для того, чтобы еще раз тщательно, шаг за шагом, исследовать путь, который нам предстояло пройти. Прямо перед нами зиял в стене казавшийся бездонным сводчатый проем с черной дверью в глубине, которую мы должны были атаковать. Над террасой продолжали неистовствовать наши минометы, непрерывно били винтовки и пулеметы. Немцы в долгу не оставались и тоже поливали наши части свинцовым дождем.
— Сейчас самое время нам выступить, — возбужденно шепнул мне Цигэнилэ.
И в ту же минуту послышались громкие крики: наши роты из села пошли в атаку. Вместе с ними двинулись к замку и мы: я — впереди, Ефтене и Илиуцэ — за мной, один с грузом тола, другой с ручным пулеметом и гранатами. Не помню, как мы доползли до стены. Мы с Ефтене прижались к ней по обе стороны двери, а Илиуцэ стал осторожно прилаживать к ее основанию свой смертоносный груз так, чтобы он пришелся как раз посередке. Вскоре маленький зловещий огонек с треском побежал по шнуру, волоча за собой тоненькую струйку дыма и распространяя вокруг слабый запах серы. Мы смотрели на него как завороженные, позабыв об опасности взрыва. Огонек медленно приближался к толу. Мы уже хотели бежать, как вдруг меня остановил неясный шум. Из-за тяжелой дубовой двери. накрепко запертой железными костылями и скобами, доносились приглушенные крики, плач и слабые удары кулаков по дереву.
— Фитиль! — крикнул я вне себя.
Илиуттэ стрелой метнулся к двери и вырвал шнур вместе с капсюлем, когда огонь уже почти подступил к толу. Он отбросил далеко в сторону капсюль, и тот сухо треснул в воздухе… Без сил прислонились мы к сырой стене замка, еще не веря, что опасность миновала. Холодный рот выступил у меня на лбу. Ефтене дрожал всем телом. Илиуцэ, снова подхвативший тол, крепко прижал его к груди и вздохнем с облегчением, словно скинул с себя тяжелую ношу. Промедли я мгновение, и сотни невинных людей за дверью были бы превращены в прах!
Атака наших, очевидно, развивалась успешно. Шум битвы приблизился почти к стенам замка. Ответный огонь гитлеровцев становился все неистовей, и вместе с ним становились все громче койки и плач за запертой дверью. Люди, обезумев от страха, били ногами по железным скобам.
— Какого черта вы тут ждете? — услышал я рядом с собою сердитый шепот Цигэнилэ. Вместо ответа я заставил его приглушаться к шуму за дверью.
— А я подумал, что ты струсил, — шепнул мне Цигэнил на ухо.
Как раз в это мгновение послышались крики «ура». Это подходили из села наши роты.
— Айда и мы через главный вход, — с обычной своей скоропалительностью решил Цигэнилэ и пополз вдоль стены замка.
Хотя я понимал всю опасность такого маневра для нашей маленькой группы, я все же последовал за ним. Мы ползли, держась в тени стены. Возле решетчатого оконца в подвал мы остановились и заглянули внутрь. В глубине тускло горел огарок свечи, прилепленный к стенке. При слабом его свете мы разглядели ребят, лежащих на соломе. Какая-то женщина, держа на коленях голову старухи, подносила ей ко рту кружку с питьем; другая, помоложе, сидела на полу и кормила грудью ребенка… Несколько старух у стены, запрокинув головы и сложив на груди руки, молились…
Цигэнилэ и сейчас мгновенно принял решение: выхватив из-за пояса две гранаты, он знаком приказал нам спрятаться за выступ и швырнул их одну за другой в решетку оконца.
Раздались два оглушительных взрыва, свет в подвале погас, а мы, даже не дождавшись, пока рассеется дым, полезли один за другим через разбитое окно в черный провал подземелья. Навстречу неслись крики и плач женщин и детей, перепуганных взрывом, тьмой и нами, движущимися ощупью среди них… Услышав крики, ринулись в подвал и те, кто толпились наверху у дверей, пытаясь взломать ее. Все эти охваченные паникой люди, толкая друг друга, метались по подвалу. От шума и давки, казалось, дрожали своды подземелья.
И опять первым нашелся Цигэнилэ. Он зажег спичку, двинулся сквозь толпу, которая сразу смолкла и расступилась перед ним, и засветил огарок на стене. Мы все вступили в освещенный круг, и я вытолкнул вперед Илиуцэ.
— Добрый вечер, господа! — обратился он с обычным своим приветствием.
Ему никто не ответил. Наше внезапное появление поразило людей больше, чем если бы они увидели привидения. Но у нас не было времени ждать, пока они придут в себя и успокоятся. Мы оттеснили их в дальний угол подвала, знаком приказав молчать… Илиуцэ кинулся вверх по лестнице, с лихорадочной быстротой снова приладил тол к внутренней стороне двери и, связав его с гранатой, поджег фитиль. Но, когда он бежал вниз по лестнице к нам в подвал, несколько спускавшихся с первого этажа гитлеровцев выстрелили в него… Тело Илиуцэ скатилось по ступенькам к нашим ногам… Но немцам до нас добраться не удалось… Оглушительный взрыв потряс замок до основания, повалив и нас всех на землю. Прежде чем мы успели прийти в себя, наши ворвались в здание. Со всех сторон неслись крики, трещали выстрелы, с грохотом рвались гранаты… Тогда и мы ринулись навстречу немцам, катившимся, обезумев, вниз по лестнице с первого и второго этажей.
Ефтене на мгновение остановился в дверях подвала, чтобы успокоить толпу, но успел только выкрикнуть: «Вы свободны, господа!» — и упал, сраженный гранатой, с рукой, еще указывающей на дверь. Когда я нес его на руках вверх по лестнице, я услышал крики наших наступающих частей совсем близко, у самых стен замка. В этот момент я почувствовал тупой удар в правый бок и потерял сознание.
* * *Очнулся я только на следующий день. Я лежал на носилках во дворе замка. Стоял чудесный весенний день. Небо надо мной было глубокое и ясное. Ослепительно сияло солнце. Все кругом было залито светом. Со стороны леса доносилось веселое щебетание птиц, где-то совсем рядом ласково журчал ручей. Я потерял столько крови, что меня утомлял даже свет, и я вынужден был закрыть глаза.
Я попытался шевельнуться, но страшная боль вновь пригвоздила меня к носилкам. Всю правую сторону под бинтами жгло как огнем. Правую ногу я больше не чувствовал, рука, тоже забинтованная, вздрагивала, словно от уколов тысячи игл. Как сквозь сон, я услышал чей-то шепот у изголовья и почувствовал, что маленькая, словно детская, ручка нежно коснулась моего лба… Мне стало невыразимо хорошо. Как будто по лицу пробежало свежее дуновение ветерка… Три милых девичьих лица склонились надо мной — лица девушек, которых мы накануне встретили в лесу. Увидя, что я открыл глаза, одна из них, та, что гладила меня по лбу, быстро смахнула с глаз слезинку. Затем приподняла мне голову и, положив ее на свою руку, как на подушку, вытерла мне пот со лба. Другая налила из термоса горячего молока и поднесла к моим губам.
Несколько глотков подкрепили меня — я повернул голову и оглянулся по сторонам. Меня охватил ужас: вокруг меня — раненые, убитые, погибшие при штурме замка. Рядом спал вечным сном Ефтене, наш добрый верный сильный Ефтене. Казалось, он погружен был в мысли, отбрасывающие черную тень на его лицо. У его изголовья, плача, стояла на коленях четвертая из девушек-чешек, та самая худенькая, стройная плутовка, которая так шаловливо подтрунивала над ним в лесу. «Ах, какая она стройненькая, господин лейтенант!» — вспомнил я слова Ефтене, и рыдание подступило мне к горлу. А по другую его сторону лежал, вытянувшись, длинный и такой непривычно спокойный Илиуцэ. Плащ-палатка закрывала до груди его изуродованное тело. Возле него толпилось несколько женщин с детишками; одна, с ребенком на руках, всхлипывая, напомнила остальным, как он вошел к ним в подвал и крикнул: «Добрый вечер, господа!» Десятки других чешских девушек и женщин с цветами и свечками в руках стояли возле наших раненых и убитых… Глубокая печаль царила во дворе старинного замка.
