Илья Вергасов - Крымские тетради
Не скуп, заразительно смеется: закинет голову назад и хохочет. А что касается душеизлияний — не умеем и не желаем.
Было ему десять годков, когда в холодный осенний рассвет поднял его с постели отец:
— Иди, сынок!
Мальчишка пришел к богачу немцу Янсону. Тот поглядел на крепыша, сказал:
— Путешь, как фсе! Ити рапотай!
Парень был смышлен: скидки на малолетство не жди!
В голодный двадцатый год в один месяц похоронил отца, мать и старшего брата. Шестнадцать неполных годков, и на руках восьмеро ребят мал мала меньше.
В 1942 году, в студеный февральский вечер, в партизанской землянке Михаил Андреевич признавался нам:
— Чуть не надорвался. Приду с поля, гляну на братишек, сестренок волком выть хочу. Мне казалось, что с пятипудовым мешком иду по узенькой улочке, а по сторонам — дубы-гиганты! И все они под корень подпилены. Дунет ветер — бац! — и от меня мокрого места не останется. Вот так и тащил своих желторотых!
Заработка едва хватало на еду, ребятня бегала в чужих обносках.
Пропала бы вся семья и сгинул бы и сам Михаил, да тут вовремя сельхозартель подоспела. Взяли туда парня со всей ребятней.
Дотянул до призыва; уходил в солдаты с душевным покоем: подросли младшие, да и артельный народ сказал:
— Служи, в обиде твои не будут!
Три года в эскадроне червонных казаков. Научился не только скакать на коне, лозу рубить, из карабина стрелять, но и вынес со службы точное понятие: где свои, а где чужие. А чтобы все и всем было ясно, подал заявление в партию большевиков.
В родную степь вернулся в горячее, беспокойное время.
Македонского — молодого коммуниста — избрали председателем сельского Совета.
Бывший батрак хорошо знал земляков, знал, как они любят сообща лепить мазанку, молотить пшеницу. Его не удивляло их стремление объединить не только земельные наделы, но и труд. Раздражало другое: неумеренная ретивость некоторых наезжавших в село уполномоченных. Один из них и подступился к Македонскому:
— Почему не вывез хлеб?
— Нет его, дорогой товарищ!
— А в амбаре?
— Там семена.
— Гони вчистую, а придет сев — потряси мужичков.
— Голову снимешь, а семена не дам!
— И сниму!
Человек этот был зол на Михаила и воспользовался случаем, чтобы отомстить за старую обиду. Сумел доказать в районе, что Македонский умышленно утаивает от государства зерно.
Македонского вгорячах сняли с работы и исключили из партии. В тридцатых годах вновь получил Михаил партийный билет.
К тому времени братья и сестра вышли на свою жизненную дорогу. Михаил ходил по Крыму: в одном месте обрезал деревья, в другом поднимал плантаж, в третьем таскал мешки с зерном. Но годы шли, и надо было как-то определяться в жизни. Отец мечтал хоть одного сынка вывести в люди. Предел его мечтаний — воспитать в роду своем счетовода. Может, это и было толчком, а может, вспомнились минуты, когда он, двенадцатилетний парень, стоял у конторского окошка янсоновского имения и следил за старичком в толстовке, усердно щелкающим костяшками счетов. Он, батрачонок, старику тогда здорово завидовал. Во всяком случае, поступив на бухгалтерские курсы, учился усердно и кончил с отличием.
Сестра жила в Бахчисарае, хвалила городок, его покой и тишину.
Вот и напросился туда, нашел службу, женился. Но всегда чувствовал в себе избыток сил; казалось, что походит на машину, энергию которой искусственно сдерживают. Дай простор — любая работа не страшна!
В Бахчисарайском райкоме партии приглядывались к бухгалтеру строительного участка. Заинтересовался им молодой секретарь Василий Ильич Черный. Он бывал на партийных собраниях строителей, слушал два раза Македонского. Весомо человек говорил, да так, что сам начальник участка казался на три головы ниже его.
Вызвали Македонского в райком партии.
— Работой доволен?
— Не жалуюсь.
— А все-таки? — Черный заглядывал в глаза.
Молодой секретарь нравился Македонскому и своей откровенностью, и веселостью. Михаил часто видел его среди молодежи и поющего, и танцующего, и серьезного: выступал не краснобаем, а всегда говорил слова нужные…
— Не знаю! Чего-то мне не хватает, — признался честно.
— Давай вдвоем подумаем, а?
Но подумать не успели — война!
2Нежданная, как пропасть, которая разверзлась вдруг под ногами.
На долины надвинулась давящая тишина. А косогоры, как нарочно, выстилались урожаями, на кустах искрились гроздья сладких-пресладких мускатов. Душно было у душистого дюбека и далматской ромашки, так и не убранной с долин.
Затих городок, с главной улицы исчез дым шашлычных, позакрывались винные погребки, только старцы по-прежнему терли сухие спины о каменные стены.
Райвоенком принес к секретарю список коммунистов, подлежащих немедленной отправке на фронт. Василий Черный внимательно изучил его и перед некоторыми фамилиями ставил маленькие отметинки-птички. Такая птичка появилась и перед фамилией Македонского.
— Пока этих не трогайте, товарищ военком.
Рапорты, заявления, личные просьбы… На фронт, на фронт; Трудно сказать, кого было больше в приемных военкомата: тех, кого вызывали по повесткам, или тех, кто пришел по личной воле…
Я не так давно обнаружил в архиве заявление нашего совхозного секретаря партийного бюро Дмитрия Ивановича Кузнецова. Он был ходячая смерть, на наших глазах чахотка сжигала его. И вот строки из его просьбы: «Я знаю: больше года не протяну, чахотка спалит. Но я хочу умереть с оружием в руках. Умоляю: дайте мне такую возможность!»
Дмитрий Иванович добился своего: защищая Севастополь, был смертельно ранен и умер солдатом.
Пять рапортов Македонского лежали на столе секретаря райкома. Литые строки: я хочу на фронт, я обязан быть там!
— И ты считаешь, что в райкоме не знают, где сейчас место каждого коммуниста? — спросил Черный.
— В данном случае — нет, не знают. — Македонский был категоричен.
— Объясни!
— Бухгалтер не нужен — строительство заморожено. Я здоров, стреляю, умею и с саблей, и за пулеметом лежал!.. Немцы под Перекопом! Так где же мое место, товарищ секретарь?
Василий Ильич молчит, думает. Он вчера был на бюро обкома партии, и там предложили срочно сформировать партизанский отряд, найти командира.
Но… согласятся ли с такой кандидатурой члены бюро? Черный помнит, как кто-то уже бросал фразу: «Этого Македонского из партии исключали, не забывайте!»
Черный спросил:
— А если райком поручит тебе эвакуацию скота?
Македонский почуял: секретарь райкома имеет в виду другое. Он ответил так, как отвечает человек, которому выбора не дано:
— Прикажут — погоню и скот.
Черный улыбнулся:
— С тобой не соскучишься. Сядь поближе. — Черный подал список. Прицелься к каждому и скажи: подходящий народ для партизанства или нет?
Быстро, но придирчиво оглядел список, сразу же увидел и свою фамилию, и самого Черного, и многих, многих, которых знал лично… Не то что глазами, а вроде руками каждого прощупывал…
Два секретаря райкома партии — Черный и Андрей Бережной, все заведующие отделами райкома и райисполкома, цвет партийного актива: агрономы, механизаторы, учителя, председатели колхозов и сельских Советов… Девяносто коммунистов района! Вот так костяк отряда!
Македонского определили в заместители командира. Отряд дали Константину Николаевичу Сизову. Он командовал местным истребительным батальоном, был ловок, быстр, не робел в любом деле. Не признавал невозможного.
Отряд сразу как бы поделился на две части. Кто пошел в лес из истребительного батальона — держался поближе к Сизову, кто держал власть в прифронтовом районе, угонял скот, спасал добро, эвакуировал семьи — к Македонскому.
И даже стояли группы в разных местах, а связывал их только комиссар Василий Черный.
Сизов спешил, хотел сразу же взять фашистов на абордаж. Его партизаны на кургузых лошадках врывались в села, через которые уже прошли передовые немецкие части, но куда не дошли оккупационные власти. Под руку попадались обозники, тыловики, они бежали от первого выстрела, и Сизову казалось, что он на коне. В села заходил как хозяин, поднимал над сельским Советом красный флаг и говорил:
— Советская власть жива!
Македонский начинал с мелочей: учил партизан наматывать портянки, натягивать на них сыромятные постолы, вспоминал, как в летних лагерях на войсковом учении быстро строили шалаши, показывал, каким манером разжечь бездымный костер, как ходить по тропам…
Народ у него был равнинный, горы видал только издали Все было интересно и нужно.
Македонский с оглядкой приближался к шоссе Бахчисарай — Бешуй, по которому двигались немецкие обозы — правда, не густо, но с охраной. Присматривался. Разобьет отряд на пятерки, скажет старшему:
