Петр Михин - «Артиллеристы, Сталин дал приказ!» Мы умирали, чтобы победить
Сорок лет не могу забыть ту огненную скачку, и сегодня — пишу, а буквы скачут и сами собой меняются местами. А ведь длилась та скачка всего полминуты, может, сорок секунд — не более! Но нам эти секунды казались нескончаемой вечностью!
Позже, анализируя случившееся, я понял, почему пули не попадали в нас. В наступивших сумерках немец плохо видел мушку и наводил пулемет на коней и наши с ездовым головы не по мушке, а по огненной трассе своих пуль. Вершина светящейся траектории виделась ему на брюхе правой лошади, но сами пули в хвосте трассы опускались вниз и проскакивали под животами коней. Рука у фашиста была твердая, и он точно удерживал вершинку огненной траектории на животах лошадей и на наших головах, хотя мы неслись по дороге во весь опор. Но, к его удивлению, целей не поражал. Озверев от неудачи, фашист рубанул по моему туловищу — и опять не достиг цели.
Какие же добрые силы отводили от нас пули? Этими силами были ураганный попутный ветер и сила тяжести. Сильнейший ветер дул нам в спину по низине хребта. Пули на излете, за вершиной траектории, сносились на каких-то пять сантиметров вперед-вниз от наших голов. Немец этого не учел. И мы остались живы. А немец-пулеметчик посчитал нас, наверное, не иначе как заколдованными — кого и пули не берут!
«Спасибо тебе, что выручил!»12 февраля 88-тысячная группировка немцев, окруженная в Будапеште, была ликвидирована. А нас продолжали держать в обороне. Стоявшие против нас венгерские войска по приказу немцев каждый день атаковали наши позиции. Рано утром на моих глазах выставляют на окраине села пяток станковых пулеметов, ложатся в цепь и по команде вскакивают, чтобы бежать на нашу оборону в атаку. Делаю по ним артиллерийский напет, и они в дыму разрывов отползают в деревню. Если бы они добежали до нашей опушки леса, то беспрепятственно пошли бы в глубь нашей обороны, биться с ними у нас было некому. У меня в домике лесника три связиста, и у комбата Морозова всего двое солдат, да еще перед домиком лежит боец с ручным пулеметом. Больше вправо и влево на видимость глаза никого нет.
Попробовав, лениво и безрезультатно, на нас наступать, венгры стали целыми подразделениями сдаваться в плен: идут к нам строем, с оружием, во главе офицер. У нас уже и сопровождать их в свой тыл некому, а они все переходят и переходят нейтралку. Вот идет очередной взвод венгров. Морозов сам выскакивает в окно и бежит к ним навстречу. Грубо отбирает автомат у офицера. Тот оскорблен, дает команду, солдаты окружают Морозова, хватают за руки, и все вместе ведут пленного комбата к себе в деревню. Я не растерялся: положил четыре снаряда перед венграми. Мощные разрывы бросили их на землю. Они поняли, что путь к себе им прегражден. Вскочили, построились, и уже Морозов ведет их в свой плен.
Разоружив и передав венгров своему конвойному, Морозов, бледный, как лист бумаги, вскочил обратно ко мне в окно и повалился без чувств на тахту.
Когда пришел в себя, крепко выругался и сказал:
— Ничего себе — в конце войны попасть в плен! Спасибо тебе, что выручил!
Девочка с простреленной ладошкойИтак, германское наступление на советские войска в районе озера Балатон было остановлено. 16 марта мы перешли в наступление западнее Будапешта. С боями захватили города Бокод, Дад, Коч, Моча. Город Коч знаменит тем, что там впервые в мире появились кучера — ездовые, которые сидят на скамеечках в передке повозки.
То, о чем я хочу рассказать, случилось где-то между городками Дад и Коч, западнее Дуная. Стоял март сорок пятого. Было уже по-весеннему тепло, но дожди шли прохладные. Мы наступали вдоль магистрали, идущей на север. Слева от дороги стоял одинокий фермерский домик с дворовыми постройками. Немцы отступали стремительно; вслед за ними, не останавливаясь, быстро бежали и мы. Пробежали и мимо этого домика. Но через пару километров немцы заскочили в заранее оборудованные окопы и встретили нас огнем. Мы вынуждены были остановиться и залечь. Я приказал по телефону подтянуть поближе к нам все три батареи своего дивизиона. Гаубичная батарея остановилась как раз возле упомянутого мною домика. Там же расположился мой штаб с тылами и кухней. По всему было видно, что до следующего утра мы никуда не двинемся, нет у нас сил, чтобы сбить немцев.
Звонит старшина Макуха:
— Где ставить кухню управления дивизиона?
Я посоветовал укрыть кухню от дождя в том самом домике.
— В домике находиться невозможно, — отвечает старшина, — тут в сенях и комнатах полно обезображенных трупов.
— Убери их и занимай помещения! Что ты, впервые убитых видишь?!
— Я лучше под дождем, в затишке у задней стенки дома притулю кухню, а трупы трогать не буду. Вы не представляете, что тут делается.
Обстановка у нас на передовой окончательно прояснилась: немцы на ночь глядя дальше отступать не собирались — придется и нам с пехотой окапываться где залегли. Я решил сбегать в свои тылы посмотреть, что же это за трупы такие, что бывалый старшина боится их касаться. Явно какая-то диковина стряслась, да и старшину надо приструнить.
Домик этот находился глубоко в тылу у немцев, когда мы сбили их с очередного рубежа обороны. Было это ранним утром, и убегавшие от нас фашисты заглянуть в домик не успели. Скорее всего там поразбойничали вчера или сегодня ночью немецкие тыловики, наверное эсэсовцы.
Оставив за себя на наблюдательном пункте командира подручной батареи, я сначала отполз, потом короткими перебежками переместился в низину, а дальше пошел пешком во весь рост к злополучному домику. Подхожу к усадьбе, меня встречает старшина. Кухня дымится под дождем. На мокрой земле лежат продукты.
— Ну и чего ты тут мокнешь? Трупов испугался? — взыскательно говорю старшине.
— А вы сами посмотрите, — не сдается Макуха. Шустрый бывший колхозный бригадир, лет на десять старше меня, ему уже за тридцать, всякого повидал на своем веку, да и на войне не первый год, его трудно чем-то удивить.
Захожу в сени. Четыре по пояс обнаженных мужских трупа расшвыряны по полу. Средних лет и молодые мужчины в гражданских брюках сплошь изуродованы кинжалами, весь пол залит загустевшей и уже почерневшей кровью. В комнатах еще пять трупов в таком же состоянии. Да, подумал я, возиться в этом кровавом месиве никому не захочется.
Выходим во двор, берусь за ручку дощатой двери приземистого шалашика-погребца:
— Ну, а сюда-то ты мог сложить продукты, чтобы не мокли под дождем? — продолжаю начальственный напор, открывая шалашик.
Дверца распахнулась, и нашим глазам предстала еще более ужасающая картина. В полумраке мы увидели обнаженные колени лежавшей на спине изнасилованной женщины. Во лбу и оголенной груди зияло несколько пулевых ранений. Стремясь побыстрее избавиться от чудовищного зрелища, я быстро прикрыл дверцу. Но когда дверца почти закрылась, мне показалось, что за ней что-то шевельнулось. Я заглянул внутрь в сторону движения. От моей головы отшатнулось и спряталось в темноту угла детское тельце. Девочка лет двух сидела слева от матери, оттопырив в сторону повернутую вверх ладошку. Середина ее была темно-красной. Говоря успокаивающие ласковые слова, я попытался взять девочку на руки. Но она тут же стала пугливо и настойчиво прятаться, забиваясь все дальше в угол. Когда я все же вытащил девочку наружу, то увидел простреленную насквозь ладошку и застывший страх в ее широко открытых глазах. Значит, насильники расстреляли женщину и выстрелили в сидящего рядом ребенка. Видно, девочка успела ускользнуть за притолоку, и пуля попала в ладошку.
Поднял ребенка, держу на руках и не знаю, что с ним делать. Как, куда определить сироту? В домике нет ни одной живой души. И населенных пунктов поблизости нет. Городок Дад, в котором располагается штаб нашего полка, километрах в десяти позади нас. Пока перевязывал девочке ладошку, пришел посыльный из штаба полка. Помню его фамилию — Копейкин. Передал девочку на руки Копейкину и сказал:
— Девочку отнесешь в Дад, отдашь кому-нибудь из местных жителей.
— А если не возьмут?
— Посади на стол в каком-нибудь побогаче домике и уходи. Пусть они о ней заботятся, она же мадьярка. Нам, к сожалению, девать ее некуда.
На следующий день мы все же выбили немцев из траншеи. К счастью, на гаубичную батарею подвезли бризантные снаряды.
В ходе дальнейшего наступления мы освободили на той же трассе точно такой же домик, как недавно нами покинутый. В нем проживали две пожилые женщины. На моем плохом немецком я все же выяснил, кто проживал в том злополучном доме. Оказалось, там жил местный фермер с женой и маленькой дочкой. У него проживало несколько русских пленных. Как они попали к фермеру, старушки не знали. Но фермер кормил их, а они на него работали.
Так и осталось для нас загадкой, что за трагедия разыгралась той ночью, перед самым нашим приходом, в домике у дороги. Мы увидели лишь тела десяти зверски убитых и изуродованных людей и девочку с простреленной ладошкой.
