Павел Гусев - В тылу врага
Владимир дополнил супругу:
— У нас есть раскладушка на случай, если теща останется ночевать. — Показал мне детскую комнату, потом продолжил: — Поужинаем, как говорят в народе, чем Бог послал. Наш скромный паек со своего огорода дополняет теща. Поедим да и уляжемся спать. В поезде я плохо переношу ночь, не спится из-за грохота колос и скрипа в вагоне.
— Я тоже, — признался я.
Утром хозяева не отпустили меня без завтрака. Поблагодарив их за гостеприимство, я поспешил в военкомат, чтобы встать на учет.
Женщина, дежурная в военкомате, сообщила мне, что военком в райисполкоме, скоро вернется.
Через полчаса быстрой походкой прошел в свой кабинет военком, козырнувший на мое приветствие. Дежурная сразу зашла к нему, вскоре вышла и обратилась ко мне:
— Товарищ Гусев, зайдите к военкому, он приглашает вас.
— Его фамилия Комаров? — спросил я ее.
— Да, его фамилия Комаров. Вы его знаете? — спросила она меня.
— Осенью 1939 года он отправлял нас, призывников, в армию.
Войдя в кабинет, я представился.
— Товарищ капитан, военнослужащий штаба партизанского движения Брянского фронта Гусев. Представляюсь по случаю прибытия в краткосрочный отпуск по семейным обстоятельствам в село Карповское. Там живет моя тяжелобольная мать.
— Здравствуйте, товарищ Гусев, присаживайтесь, — он показал мне на стул. — Я припоминаю, что осенью 1939 года я провожал команду новобранцев на срочную службу в Красную армию. В той команде был Гусев, главный бухгалтер Кукобойской МТС. А запомнил я это потому, что тогдашний директор Кузьмин уж очень просил меня об отсрочке от призыва своего главного бухгалтера, проработавшего около двух лет и за это время наладившего бухгалтерский учет и финансовую дисциплину. Но доводы директора нельзя было принять во внимание, в тот год призывались учителя и агрономы, пользовавшиеся отсрочками по пять и более лет. — Улыбнувшись, продолжил: — Так это вам я вручал гармонь перед строем призывников?
— Так точно, товарищ капитан. Целую неделю мы под эту гармонь распевали песни в товарном вагоне эшелона, от Бакланки до Проскурова на Украине.
Рассматривая мои документы, капитан спросил:
— Из тыла врага вам дали краткосрочный отпуск?
Я догадался, что военком сомневается в такой возможности. Я объяснил ему:
— Нет, не из тыла врага. После расформирования Курской партизанской кавалерийской бригады имени Котовского, это было в середине июля этого года под Конышевкой Курской области, я был отозван для дальнейшей службы в город Елец Орловской области, в штаб партизанского движения Брянского фронта, который сейчас дислоцируется в городе Орле. Там я служу на офицерской должности, представлен к присвоению офицерского звания.
— Товарищ Гусев, я понял, где вы служите, чем занимаетесь. Поезжайте домой, помогите больной матери, видимо, надо ее определить в больницу. Если потребуется продлить срок отпуска, обращайтесь.
Спасибо, товарищ капитан. Но я дал обещание своему начальнику отдела вернуться из отпуска в срок. У нас предстоят важные мероприятия, не исключено что будет новая передислокация нашей базы МТО ближе к фронту, а я заведую этой базой.
— Товарищ Гусев, желаю Вашей матери быстрейшее выздоровления. Надеюсь, ваш отпуск поможет ей в этом. До свидания. — Он пожал мне руку.
— Товарищ капитан, можно сейчас сделать отметку в моем отпускном удостоверении о прибытии и убытии, чтобы мне не терять время на посещение военкомата еще раз?
— Этого сделать нельзя. Сейчас дежурная сделает отметку только о вашем прибытии. Так что еще раз встретимся. Всего вам доброго. До свидания.
После посещения райвоенкомата я решил зайти в контору МТС, где перед призывом в армию я проработал около двух лет. Надеялся повидаться с моими бывшими руководителями и с работниками бухгалтерии. К моему удивлению, в МТС все руководство уже было обновлено: летом и осенью 1941 года почти все сразу были призваны на фронт. Новый директор оказался в отъезде в один из колхозов, в конторе в этот час оказался лишь главный инженер Белозеров. Он мне сказал, что работает здесь недавно, только три месяца прошло, как выписался из Ярославского госпиталя, в котором лечился несколько месяцев после ранения под Смоленском. Его ранение было заметно по висевшей левой руке.
С Белозеровым мы раньше не встречались, поскольку он работал в другом районе, тоже в МТС. Побеседовав со мною с полчаса, он позвонил куда-то:
— Мария Ивановна, здравствуйте, это Белозеров. Передайте на конюшню Ивану Степановичу, чтобы он положил в сани побольше сена и подъехал на Воронке к конторе. Скажите, что ему предстоит поездка в Карповское, туда он отвезет нашего бывшего главбуха, едущего в отпуск к больной матери.
Положив телефонную трубку, он обратился ко мне:
— Павел Васильевич, извините, через полчаса я должен быть в машинно-тракторной мастерской, заслушать доклады бригадиров о ходе ремонта тракторов и автомобилей. На обратном пути заходите, обещаю отвезти на Бакланку на грузовике. До свидания! — он ушел, а я остался в конторе ждать подводу, чтобы добраться до родного села.
Вскоре приехал Иван Степанович, и мы тронулись в путь.
Иван Степанович был опытным возницей. Он то и дело то кнутом, то вожжами поторапливал Воронка, уже не молодого мерина, объяснив это мне тем, что ему надо к утру вовремя вернуться в Кукобой, чтобы напоить и дать сена директорской Майке. Если ее вовремя не напоишь и не наполнишь ясли сеном, то она будет бесконечно голосить. И не дай Бог об этом узнает директор…
Уже поздно вечером мы добрались до Карповского. На восточной окраине села промелькнула колхозная кузница, ранее принадлежавшая Ивану Николаевичу Соколову. Как началась коллективизация, он вступил в колхоз, передал ему в собственность кузницу, с год проработал колхозным кузнецом, после чего уехал в Рыбинск и устроился там на крупный завод бригадиром кузнечного цеха.
— Иван Степанович, кузницу проехали, сейчас будут ворота и начнется село, — объяснил я ему.
— А вот уже и ворота. Куда дальше? — спросил он меня.
— Четвертый дом справа, поворачивайте Воронка, это наш дом, Иван Степанович.
Лихо подкатив по еще не глубокому ноябрьскому снегу к дому, Иван Степанович пробасил: «Ттпру!» Воронок остановился, как вкопанный.
В окне кухни появился слабый свет керосиновой лампы. Вскоре открылась дверь из крыльцовой пристройки, женщина спросила:
— Кто там? К кому приехали?
Я сразу узнал голос тети Марьи, жены дяди Ивана, младшего брата моего покойного отца.
— Тетя Марья, здравствуй! Это я, Павел.
— Здравствуй, племянничек! — она поспешила ко мне. Оба бросились друг другу в объятия, поцеловались. — А моего сыночка Евгения не встречал там на фронте или в партизанах?
— Нет, тетя Марья, не встречались мы. Да и были-то мы с ним с начала войны далеко друг от друга: я в Западной Украине, а Женя — в Карелии. Иди, тетя Марья, в дом, а то простынешь, легко одета, а уже зима наступила. Как только Иван Степанович задаст коню сена и привяжет его к воротам, мы тоже придем. Как мама-то?
— Плохо, Паша. Давно она болеет. В больницу бы ее надо отправить, она все не соглашается.
Вскоре и мы, вслед за ней, пришли в дом, вернее, в одну отапливаемую зимой комнату, являющуюся для мамы одновременно кухней, столовой и спальней. А дом трехкомнатный, не считая отдельной кухни, в которой сейчас и жила мама.
Войдя в комнату, я увидел маму, лежащую в кровати под ватным одеялом. Как только мы появились, она попыталась привстать, чтобы сесть в кровати, но пока я не помог, сесть она не смогла. Мы обнялись и долго были в объятиях. Она без конца целовала меня, гладила голову и спину. Из ее глаз, не переставая, текли слезы, не то от радости, не то от горемычного своего одиночества или страха за нас, сыновей. Ведь из четырех нас одного уже нет в живых, второй вернется из госпиталя калекой, а двое еще на войне, и неизвестно чем все обернется.
— Насовсем приехал, сынок, али на побывку? — спросила она меня.
— Нет, не насовсем. Отпуск дали всего на десять суток с дорогами, так что дома я пробуду не больше шести дней и ночей.
Немного помолчав, как бы собираясь с мыслями, она сообщила мне:
— Недавно фершал приезжал. Об этом сноха Клава его попросила. Он послушал через трубку мои легкие, посчитал пульс, потрогал живот. Сказал, что мне надо лечь в больницу, чтобы обследоваться и полечиться под присмотром докторов. И еще сказал, что меня в больницу возьмут, если со мной приедет женщина, чтобы быть при мне сиделкой. Паша, попроси Клаву, чтобы она побыла со мной в больнице. Она не откажется, она хорошо ко мне относится. — Я ей сказал:
— Мама, завтра утром я отправляюсь в Новинку, уговорю Клаву побыть с тобой в больнице. Потом попрошу в колхозе подводу, чтобы отвезти тебя в больницу.
