Франтишек Фрида - Опасная граница: Повести
— На улице холодно. Не хотите чая с ромом? — спросила Стейскалова.
— Пожалуй, не откажемся...
— Ганка, принеси воды!
Девушка нежно провела рукой по лицу Юречки и отошла к печи. Наполнив кофейник водой, она поставила его на плиту.
— Пойду посмотрю, — сказал Юречка и вышел в сени.
Он намеревался сменить Марвана, который довольно долго пробыл на улице и, наверное, замерз. Он прошел к залу ожидания и остановился.
— Идите погрейтесь, — предложил он Марвану, когда тот подошел.
— Мне не холодно.
— Стейскалова готовит чай с ромом...
— Тогда, пожалуй, пойду. На свету зря не показывайся, больше полагайся на слух.; Если кто появится на платформе, сразу услышишь.
— Идите-идите, в случае чего я дам знать.
Стейскалова раздала всем чашки с чаем — рома она не пожалела. Поставила на стол тарелку с бутербродами:
— Берите, вы же голодные.
Мужчины ели и разговаривали.
— Что же все-таки случилось с остальными отрядами? С фуковским, например? — поинтересовался Марван.
Село Фуков было расположено в пограничной зоне, на узком выступе, глубоко вдававшемся в территорию Германии. На самой границе стоял трактир. Войти в него можно было в Чехии, а вышел — и ты уже в Германии. Отряд местной охраны располагался в лесу, неподалеку от села. Подходы к лагерю были оцеплены колючей проволокой.
— Интересно, как обстоят дела там? Жаль, Что телефонной связи между лагерями не было, господа из Праги на такие расходы не согласились, — проговорил Пашек, откусывая большой кусок хлеба с маслом.
— Если они отступили, то должны быть где-то недалеко от нас.
— Они могли перейти железную дорогу в лесу или у Йиржикова, а оттуда станцию не видно.
— Но стрельбу-то они слышали! — не унимался Марван,
— А кому хочется во что-то ввязываться? — усмехнулся Пашек. — Может, они в отличие от нас сразу сдались и теперь посиживают себе где-нибудь преспокойно.
— Вы хоть представляете, что с нами было бы, если бы мы сдались? — с раздражением спросил Марван. — Вы что, не слышали о разгромленных жандармских участках? О том, как разъяренная толпа добивает раненых? Поймите же вы, наконец, что немцы не желают вести никаких переговоров. Вы сами в этом убедились. Они скорее с нас кожу сдерут, чтобы доказать миру, будто самостоятельно освободили свой фатерланд и что насильственное присоединение к рейху есть самое верное решение судетского вопроса.
Пашек ничего не ответил. Его молчание свидетельствовало о том, что он не согласен с Марваном.
Стейскал в спор не вмешивался, а этот Пашек его просто раздражал. Раньше он считал его решительным и смелым человеком, но теперь... Конечно Марван прав. Тот, кто следил за событиями, понимал, что скрывается за все возрастающими требованиями судетских немцев. И вот наступила кульминация. Наверняка фашистская Германия предпримет решительные действия. Кто же встанет на защиту маленькой Чехословакии? Союзнические обязательства намерен выполнять только СССР.
В дом вбежал Юречка:
— Пан Стейскал, эти шпалы меня беспокоят. Представляете, если с той стороны за них спрячутся немцы! Они же перестреляют нас, как зайцев.
— Хочешь их убрать? Знаешь, какие они тяжелые?
— Убрать не хочу, а поджечь можно. Они бы всю ночь горели.
— Они мокрые. Дождь идет уже несколько дней.
— У вас есть керосин, а в сенях я видел промасленную ветошь.
— К мы у немцев как на ладони, — возразил Стейскал.
— Зато мы будем видеть луг, железную дорогу и шоссе. А при свете они не осмелятся на нас напасть.
— В этом что-то есть, — поддержал парня Марван.
— Сейчас я устрою костер! — воскликнул Юречка, радуясь своей идее.
Ему никто не возражал. Даже Пашек, к всеобщему удивлению, промолчал.
Стейскал вышел в сени, молодой таможенник последовал за ним. В щели между сложенными шпалами они засунули ветошь, облили ее керосином и подожгли. Сначала загорелся маленький огонек, но он быстро набрал силу и вскоре весь штабель был охвачен пламенем. Тьма отступила. Яркий свет залил рельсы, дом и все вокруг. Ветер гнал по платформе едкий дым.
— Вряд ли это разумно, — проговорил Пашек. — Теперь мы и на платформу не сможем выйти, а нас видно со всех сторон.
— Будем дежурить в зале ожидания. Оттуда можно все увидеть, оставаясь незамеченным. Зарево освещает даже подступы сзади. Смотрите! — показал Марван в окно.
Красное зарево разливалось лавиной. Было освещено и шоссе, и деревья по обочине.
— Если бы так горело всю ночь..
Пашек положил голову на руки. Через мгновение все услышали его похрапывание.
Ганка включила старый радиоприемник, стоявший на комоде.
— Что ты хочешь поймать? — спросила Стейскалова. — Да еще ночью! Прагу даже днем не слышно.
— Я давно вам говорила, чтобы купили новый приемник, — бросила девушка.
— Кто будет его слушать? Нас он только раздражает.
— Хотите спрятать голову под крыло? — насмешливо спросила Ганка. — Хоть узнаем, что делается в стране. — Она начала крутить ручку настройки, но на всех волнах звучала только музыка. Наконец она поймала волну, на которой диктор читал сообщение, но по-немецки. Слышно было плохо, и они разбирали лишь отдельные слова.
— Стой! Кто идет? — закричал вдруг снаружи Юречка.
Мужчины вскочили, схватили оружие и выбежали из дома.
— Руки вверх! — послышался голос Юречки.
В красном зареве, освещавшем платформу и железно-дорожные пути, они увидели человека с поднятыми руками.
— Добрый вечер, пан старший вахмистр, — произнес человек на хорошем чешском. Правда, произношение у него было несколько тверже, чем положено.
— Что вы здесь делаете, Гентшель? — спросил старший вахмистр.
— Тише, пан командир. Никто не должен знать, что я к вам пришел, — усмехнулся тот.
В свете пламени все увидели его поцарапанное лицо, синяк под глазом, разорванную одежду.
— Как вы сюда пробрались? — спросил Марван.
— Так и пробрался. Кое-где пришлось ползти.
— С чем же вы к нам пожаловали? — спросил старший вахмистр.
— Мои соплеменники здорово меня отделали, заперли в сарае и пообещали утром повесить на каштане у костела. Прекрасная перспектива, не правда ли?
— Вы вступили в драку с ними?
— Вообще-то я бы с удовольствием им хорошенько всыпал, но их оказалось слишком много. Эти синяки от палки старого Мебиуса. Он все пытался выбить мне глаз: мел, очень уж дерзко я смотрю.
От гигантского костра в небо взлетали снопы искр, черный дым ел глаза, и люди вынуждены были отойти к дому.
— Чего же вы хотите? — спросил Пашек.
— Я всегда там, где происходят главные события.
— Опустите руки и пройдемте в дом, а то мы наверняка хорошо видны издали, — сказал Марван.
Они вошли в дом, только Юречка остался в зале ожидания.
Нельзя сказать, чтобы Пашек обрадовался появлению Гентшеля. С ним у старшего вахмистра были связаны разного рода неприятности. Как коммунист и антифашист, побывавший в Испании и вернувшийся оттуда после серьезного ранения, Гентшель находился под надзором полиции и должен был регулярно отмечаться в жандармском участке. Когда Для укрепления отрядов местной охраны в них стали набирать местных антифашистов, Гентшель откликнулся одним из первых. Пашек воспротивился этому: он не хотел иметь среди своих людей заговорщика. Свое нежелание взять Гентшеля в отряд Пашек мотивировал тем, что тот был ранен и еще не долечился. Теперь же этот буян, который наверняка имел отношение к недавней стачке в Шлукнове, пришел к ним, потому что его отколотили земляки. «Поделом», — злорадствовал старший вахмистр.
Они вошли в кухню. Пашек указал Гентшелю на стул:
— Так в чем дело?
— Возьмите меня в отряд.
— Четверо таких, как вы, уже дезертировали.
— Вы подобрали плохих людей.
— Коммунистов мне не надо. В лагере агитаторов не требуется.
— Коммунисты никогда не были дезертирами.
— Глупости все это, Гентшель.
— То же самое вы мне говорили, когда допрашивали после забастовки на текстильной фабрике. Помните, вы тогда еще разбили мне лицо, но это было, так сказать, в рамках закона. В протокол же вы записали, будто я поскользнулся и упал, потому что боялись, что не все ваши коллеги одобрят подобные действия. Особенно молодые коллеги...
— Молчать! — загремел Пашек.
— Идите умойтесь, у вас все лицо в крови, — сказала Стейскалова.
Она поставила на лавку у печи таз с водой, приготовила полотенце. Гентшель опустил разбитое лицо в воду. Было слышно, как он постанывает, дотрагиваясь до больных мест. Потом он осторожно вытерся полотенцем и сел за стол. Стейскалова поставила перед ним чашку чая с ромом и намазала маслом большой кусок хлеба.
Пашек нервно ходил по кухне. По нему было видно, что он с удовольствием выставил бы Гентшеля.
