Георгий Березко - Дом учителя
— Чисто по-нашему говорит! — сообщил Кулик. — Один истребитель раненый докладывал: чешет, говорит, паскуда, по-нашему, как по-своему.
— Ума можно лишиться, — сказала Настя. — Подходит к тебе наш капитан, ты ничего такого не думаешь, а он в тебя из пистолета…
— По-русски хорошо говорит? — переспросила тихим голосом Ольга Александровна и почувствовала, как ее плеча легонько коснулась сзади Маша.
— Вполне допустимо, — сказал Кулик, — какой-нибудь недобитый белогвардеец.
— Ума лишиться, — сказала Настя.
Когда Ольга Александровна и Маша вернулись к брату, он уже спал. Полулежал одетый, в пальто, на Машиной постели, спустив на пол ноги; один сапог валялся на полу, второй был еще на ноге — сон свалил брата раньше, чем он разделся. И Ольга Александровна растерялась: она шла сюда с намерением задать Дмитрию еще только один вопрос: кто ты? — и получить сейчас же ответ. Но вот брат спал, и это, не такое уж серьезное препятствие, ее остановило, смутило… А в глубине души она даже обрадовалась, так как страшилась того, что могла услышать. Ольга Александровна всячески отгоняла мысль о том, что командовал немецкими убийцами он, ее брат, ее мальчик Митя, но она уже подумала об этом…
С Машей она не обмолвилась еще ни словом о своей догадке, та тоже молчала о своей и только приговаривала шепотом, пока они возвращались по коридору:
— Ради бога, ради бога! Помни о своем сердце… Тебе нельзя… Ради бога!..
И поддерживала старшую сестру за локоть. А Ольга Александровна шла неожиданно легко, словно к ней вернулись в эти страшные минуты все ее силы.
— Он спит? — прошептала полувопросительно Маша.
— Что же теперь?.. — подумала вслух Ольга Александровна.
— Я не знаю, — прошептала Маша.
— Но разве мы можем ждать? — сказала старшая сестра.
Она присела на край диванчика, рядом села Маша и тесно прижалась, положила свою холодную ладонь на ее руку.
— Я слышу, как бьется твое сердечко, — сказала слепая. — Ужасно часто.
Ольга Александровна с отчаянным напряжением вглядывалась в спящего брата — темный профиль четко выделялся на белизне подушки. И в профиль это был вылитый отец — тот же короткий, прямой синельниковский нос, слегка выпяченные полные губы. Невозможно было поверить, что эти черты родного человека принадлежали убийце, то есть нечеловеку… С постели свешивалась рука — испачканная в земле, в чердачной пыли, с набившейся под ногти чернотой, но… рука как рука, хорошей формы, пятипалая, человеческая — да, вполне человеческая! И было непостижимо, что эта рука убивала, а может быть, мучила, пытала…
— Он был маленький… — рассеянно проговорила Ольга Александровна и не кончила фразы. — Ты помнишь?
— Я помню… — шепотом отозвалась Маша.
— Марки собирал, — сказала как бы самой себе Ольга Александровна.
— Оленька, умоляю тебя!.. — жалобно сказала слепая.
И обе умолкли и не шевелились… Брат спал совсем неслышно, ни звука не вылетало из его открытого рта с накипевшей в уголках слюной, ритмично поднималась и опускалась грудь — спал глубоким, покойным сном. И самый этот тихий сон наводил на сестер оцепенение ужаса, лишал воли…
— Я не могу больше, — пролепетала Маша.
— Надо же его разбудить, — сказала Ольга Александровна, но не тронулась с места.
— Ах нет, подожди, не надо!..
И Маша сжала пальцы сестры, удерживая ее.
Вдруг, точно обеспокоенный ее неотрывным взглядом, брат задвигался, повернулся на бок, одна его нога приподнялась и повисла над полом. А на его груди разошлись лацканы пальто и стал виден воротник армейской гимнастерки. Открылись и петлицы на воротнике с красненькими прямоугольничками — пальто было надето на командирскую, капитанскую форму… И последняя слабая надежда покинула Ольгу Александровну.
— Боже, ты еще и это на нас… — выговорила она как бы даже спокойно, раздумчиво и поднялась.
— Подожди! — выдохнула Маша, но уже не пыталась удерживать ее.
Брат пробудился сразу — только Ольга Александровна нагнулась над ним и негромко позвала: «Митя!»
— Что? Что?.. — открыв глаза, давясь слюной, невнятно спросил он.
— Вставай, Митя! — сказала Ольга Александровна.
Он тут же рывком сел на постели, озираясь: рука его нырнула в карман пальто и вынырнула с револьвером.
— Без паники… — он откашлялся, — без паники, швестерн!..
— Послушай, Митя, — медленно начала Ольга Александровна. — Это правда? Ты с ними?.. Ты у них?..
Она сама удивилась, как безучастно, словно бы отрешенно, прозвучал ее голос.
— Да что такое? — нетерпеливо спросил он. — Где? Что?.. Да говорите же!..
— Это правда, что ты служишь им… им? — продолжала Ольга Александровна тем же безучастным голосом.
— А… ты вот о чем? Ну, а если… — Взявшись было за сапог, Дмитрий Александрович вновь кинул его на пол — он почувствовал облегчение. — Я уже подумал…
И его перебил альтовый, прерывистый голос Маши:
— Митя, что ты говоришь? Господь с тобой!
— Помяни меня, Маша, в своих молитвах, — сказал он, и трещинки-морщинки на его глинистом лице опять сложились в улыбку. — Ну, а если даже я служу у них?
— Как же ты можешь? Ты русский, — очень тихо сказала Ольга Александровна.
— Завтра разберемся, дорогие патриотки, завтра, — он протяжно, со стоном зевнул. — Дайте поспать, мне надо хотя бы два-три часа…
Ольга Александровна постояла, словно в задумчивости.
— Пойдем, Дмитрий! — сказала она.
— Это куда же?
— В доме у нас солдаты ночуют, они тебя отведут в штаб… Пойдем, — повторила она.
— Да ты с ума сошла! — он беззлобно изумился.
— Тебя помилуют, если ты сам придешь, — просительно сказала Маша. — Послушайся, Митя.
— Вы тут с ума посходили, идиотки! — Он был только изумлен.
— Нет, это что-то с тобой… — сказала Ольга Александровна.
И словно бы безмерная тяжесть вдруг обрушилась на нее, придавила, и, как мольба о пощаде, раздался ее вопль:
— О-о!.. Митя, убей себя!
Дмитрий Александрович соскочил с постели.
— Тише ты, дура! — сказал он.
Но и утишив голос, будто послушавшись, она затвердила:
— Убей себя! Убей!.. Как же ты мог!.. Там, на мосту, ты убивал нас!.. Ты стрелял в нас… в отца, в маму! Убей себя! Ты убивал маму… Убей себя!
— Прекрати истерику, — сказал он. — Вам тут набили голову чепухой… Ты послушай меня…
Она замолчала, как бы готовая его выслушать. И он долго еще говорил, поглядывая то на дверь, то на зашторенное окно, — говорил о богатстве и почете, ожидающих все их семейство, о блестящем будущем своей дочери, которая поедет в Берлин, в Париж, о том, что немцы страшны только коммунистам и евреям… И Ольга Александровна слушала и кивала, будто даже соглашаясь. Но как только он замолчал, она сказала:
— Пойдем же, Митя!
Он укоризненно — «вот какая упрямая!» — покачал головой.
— Если не пойдешь, я позову на помощь, — сказала Ольга Александровна.
Тяжело шаркая, она подошла к двери и взялась за ручку.
— Митя, послушайся! — тоненько вскрикнула Маша.
— Постой, постой, — сказал он, заспешив. — Не дури, Оля!
— Я закричу… — утомленно сказала она.
Он помедлил секунду, потом другим, жестким тоном скомандовал:
— Отойди от двери!
Ольга Александровна, не двинувшись, вздохнула, как бы с сожалением.
Свет лампы, прикрытой абажуром, освещал только ее грузную фигуру в старой вязаной кофте с отвисшими карманами, домашние суконные туфли на вспухших ступнях, оставляя в тени лицо; слабо светилось над ее головой облако седины.
— Я жду, Митя! — негромко сказала она.
Дмитрий Александрович сунул руку в карман пальто, где лежал револьвер.
«А что, если и ее…» — пришла ему мысль, и, как в давние времена, его пронизало дразнящее, острейшее ощущение — он улыбнулся.
Очень медленно, точно револьвер налился небывалым весом, он поднял его и навел…
— Назад, Ольга! — ровным голосом скомандовал он.
Ольга Александровна словно бы не заметила револьвера в его руке.
— Я сейчас закричу, — сказала она.
И он выстрелил… Ольга Александровна откинулась назад, стукнулась головой о дверь и тяжело сползла по двери на пол. Пуля ударила ее в середину лба, и она умерла мгновенно.
В дыму, наполнившем комнату, Дмитрий Александрович бросился к двери, толкнул ее и, переступив через тело сестры, побежал, хромая, в одном сапоге, по коридору.
Может быть, он и успел бы выскочить во двор, если б не Кулик, вставший перед ним на пороге кухни. Вскинув револьвер, Дмитрий Александрович самую малость помешкал, вспомнив, что у него остался только один патрон. И выстрелил в тот момент, когда Кулик, кинувшись вперед, ударил его снизу по руке. Его последняя пуля ушла в потолок, и они оба упали, сцепившись. Настя закричала, схватила со стола кухонный нож. А по коридору уже топотали разбуженные люди.
