Юлий Анненков - Штурманок прокладывает курс
Только по вызову генерала я пошел в кабинет.
— Входите, Шоммер, — сказал Раухенберг. — В лесу вы смелее.
Одного взгляда на карту, висевшую на переборке, было достаточно, чтобы понять: эшелоны корпуса — с запада и с юга — идут через Ворожбу в район Курска. Линия фронта советских войск врезалась широким выступом в территорию, занятую немцами. Очевидно, именно тут противник наметил фланговые удары. И наше командование, конечно, предвидит такую возможность. Но известны ли нашим сроки немецкого наступления? Судя по торопливости немцев, оно начнется очень скоро. Может быть, ждут именно этот танковый корпус.
Раухенберг был чем-то недоволен. Он спросил начальника штаба:
— Вы гарантируете прибытие этого эшелона в Во-рож-бу (ему с трудом давалось это слово) через тридцать часов?
— Так точно. По графику движения, послезавтра в три утра пройдет Ворожбу эшелон 2906. Мы проследуем в три сорок пять, а еще через пятьдесят минут пройдет эшелон 2908. По плану оберкомандо вермахта...[104]
Раухенберг перебил его:
— Наша болезнь — фетишизация планов с красивыми названиями, например «Зимняя гроза», но русские вносят свои поправки.
Никто не посмел возразить ему. Я подумал, что Сталинград и битва при Эль-Аламейне, в которой принимал участие Раухенберг, научили его сомнению в непогрешимости планов оберкомандо.
Послезавтра на рассвете у Ворожбы при любой задержке может создаться нежелательная для немцев концентрация составов с танками. Но немцы, как говорил Веденеев, аккуратисты. Вряд ли они допустят такую оплошность. Эшелоны пройдут Ворожбу, через сотню километров разгрузятся где-то в лесах, а потом танковые дивизии ударят во фланг наших войск, если об этом не узнает своевременно Советское командование.
Эшелон тронулся. Раухенберг буркнул:
— Наконец-то!
— В четыре часа будем в Южнобугске, — сказал начальник штаба.
— И простоим до вечера, — проворчал Раухенберг.
— К сожалению, эксцеленц, — ответил начштаба, — график спланирован так, чтобы возможно меньше двигаться в дневное время.
— Его составляли вы, — сказал Раухенберг. — Мы уже оценили вашу осторожность в Африке, когда танки подошли к линии Марет с опозданием на сутки. Примите меры для сокращения стоянки.
Вероятно, я выбрал неподходящее время, чтобы попросить разрешения отлучиться в Южнобугске за новым обмундированием.
— И повидать какую-нибудь даму? — ехидно спросил командующий.
— Вы видите насквозь, эксцеленц, но главное — обмундирование.
Раухенберг угадал. Мне необходимо было повидать именно женщину. Мы прибыли в Южнобугск на рассвете, а в восемь часов я уже завтракал в офицерской столовой на вокзале. Софранская сама подала мне кофе. Вместе с чаевыми она получила записку: маршрут эшелонов и время прибытия на станцию Ворожба.
— Ваш чемодан здесь, у меня, — шепнула Дарья Денисовна, — а летняя форма СС будет через час.
— Добро. Через два часа — здесь.
Конечно, я не собирался ехать с Раухенбергом на фронт. Связи с Центром у меня не будет, даже если удастся продержаться некоторое время под именем Шоммера. Я решил остаться в эшелоне до его отправления, чтобы попробовать узнать количество боевых машин и время их выхода на рубеж сосредоточения. Потом, не появляясь в городе, сяду на первый же поезд, идущий на юг, и в качестве корветен-капитана Вегнера приступлю к выполнению моей главной задачи. Ее никто не отменял. Явки в Новороссийске указаны, а личное дело, наверно, уже там.
Эти планы нарушил начальник контрразведки. Я не смог прийти к Софранской через два часа, потому что полковник Траумер вызвал меня к себе, и, хотя разговор шел в непринужденной форме, было ясно, что это проверка.
Траумер уже успел связаться с южнобугским отделом службы безопасности. Он сказал, что обо мне сложилось наилучшее мнение, и вдруг огорошил неожиданным вопросом: знаю ли я об исчезновении машины, на которой приехал в Меринку.
— Как? Пропала?! Там были отличные люди. Боюсь, машину перехватили партизаны на обратном пути.
После этого разговора надо было уходить отсюда немедленно. Я вышел на перрон. Платформы, товарные вагоны... Обойду поезд с хвоста — и прощайте эксцеленц!
Погрузка снарядов заканчивалась. Раухенберг торопится. Эшелон уйдет раньше назначенного срока.
Сзади послышались торопливые шаги. Меня догонял адъютант:
— Герр оберштурмфюрер!
Может быть, он следит за мной? Сейчас нужны выдержка и полное спокойствие. Я остановился.
— Вас хочет видеть шикарная дама, — сказал он.
— Кто она такая?
— Не знаю. Важная особа. Ее провожал комендант станции.
К нам шла по перрону высокая блондинка в белом костюме, с букетом роз. Эта девушка с розами показалась мне страшнее целого батальона эсэсовцев. Эвелина фон Драам! Официантка Надя говорила, что она должна приехать. Успела все-таки!
Эвелина приближалась. Я пошел ей навстречу:
— Добрый день, фройляйн фон Драам!
— Простите, не припоминаю...
— Друг вашего жениха, — сказал я очень тихо и, почтительно взяв ее под руку, повел в сторону от офицеров. — Бальдур поехал в город. Он будет ждать вас в отеле «Риц».
— Ничего не понимаю! В отеле еще вчера я узнала, что он уехал. Позвонила на службу — послали сюда, на вокзал, а тут указали в ту сторону, где стояли вы!
— Все верно. Бальдур встретил вчера генерала и с эшелоном приехал сюда. Выяснилось, что поезд задерживается, и он...
— Решил уехать в город? Вы что-то путаете!
Я стоял на своем:
— Фройляйн, не теряйте времени. Бальдуру хотелось провести с вами время в отеле, а не тут, среди солдатни. И я его отлично понимаю. Он поехал обеспечить номер и заказать обед.
Она наконец улыбнулась:
— Благодарю вас. Сейчас снова позвоню в отель.
Я поцеловал ей руку и получил белую розу из букета.
— Простите, фройляйн, не могу проводить вас. Служба!
Эвелина пошла к станционному бараку, а оттуда уже бежала ко мне девушка-судомойка. Она несла знакомый фибровый чемодан. Вероятно, Софранская подумала, что я не могу вырваться, и послала мне форму СС вместе с вещами Вегнера. Это была серьезная ошибка, потому что у меня оставалось всего несколько минут, пока Эвелина говорит по телефону.
— Ваши вещи, господин офицер! — Запыхавшаяся девушка поставила передо мной чемодан, а в конце перрона появился комендант станции, который безусловно знал Бальдура в лицо.
Вместе с ним шел начальник штаба Раухенберга.
Я пошел в обратную сторону и снова столкнулся с адъютантом, устроившим мне свидание с Эвелиной. Он хитро подмигнул мне:
— Почему она покинула вас и унесла с собой букет?
— Узнала об одной интрижке. Потом расскажу.
— Непременно! За рюмкой коньяка. Эй, ты! — окликнул он солдата. — Отнеси чемодан оберштурмфюрера в четвертый вагон! — Услужливый адъютант вырвал чемодан у меня из рук и отдал его солдату: — Побыстрей! Мы скоро тронемся. Четвертый вагон.
Солдат унес чемодан, а мне пришлось идти за солдатом, вернее, за вещами и документами Вегнера, чтобы они не уехали на станцию Ворожба.
В купе я надел новенькую летнюю форму СС, достал из чемодана документы Вегнера и пошел по вагонам к хвосту поезда.
Легкий толчок. Это прицепили паровоз. Офицеры уже поднимались в вагоны. Я оттолкнул одного из них:
— Прошу извинить! — спрыгнул с подножки и неторопливо пошел.
Вслед за мной соскочил лейтенант из штаба:
— Герр оберштурмфюрер, вас вызывает командующий!
Пришлось идти в вагон Раухенберга. Времени уже не оставалось.
— Прошу разрешения войти, эксцеленц.
— Послушайте, — сказал генерал, — говорят, вы поссорились с вашей невестой.
Эшелон вздрогнул. Вагоны и платформы передали друг другу толчок. Два паровоза с трудом тронули с места тяжелый состав. Люди на перроне, столбы, станционные бараки поплыли за стеклами. Из дверей барака вышла на перрон Эвелина. Она увидела меня в окне вагона и в отчаянии махнула рукой. Букет упал на землю.
— Эксцеленц, смею вас заверить, что у нас наилучшие отношения. Просто она огорчена моим отъездом.
— А все-таки у вас какое-то недоразумение, — заметил Раухенберг. — Может быть, поэтому вы так стремитесь на фронт?
Я поклонился, отдавая дань его проницательности. Когда я выходил из купе, генерал крикнул вдогонку:
— Приходите ужинать, Шоммер, и захватите бутылку «мартеля».
Поезд набирал скорость. Скрылась за лесом верхушка башни — давние детские мечты и недавние бои в родном городе.
3
Час за часом, без остановок эшелон подминал под себя километры пути. А впереди и сзади шли такие же эшелоны, груженные тысячами тонн брони и надеждами немецкого командования на успешное наступление.
За сгоревшими полустанками, за разрушенными домами вставали июньские леса, разворачивались поля и луга. Скорее, скорее... Они спешат, и я спешу. Мне нужно как можно скорее отделаться от этого грохочущего потока немецкого железа.
