Дмитрий Медведев - Сильные духом (Это было под Ровно)
— Это очень мило с твоей стороны, — сказал фон Ортель. — Все? Ну хорошо, убирайся…
Науменко как ни в чем не бывало поклонился и отошел.
— Не представляешь, что за субъект? — спросил фон Ортель. — Это из наших, так сказать, местных союзников. Надо отдать справедливость русским: если среди них найдется предатель, это обязательно такая шваль, что руки не подашь. Потому я не люблю иметь дело с этими субъектами. Ты знаешь, зачем он подошел?
— Конечно. Ему нужны деньги.
— Мы платим за услуги, Зиберт. Этот сделал слишком мало. Пошел к партизанам, побыл там месяц или два и сбежал. Вот и весь толк. Теперь напрашивается ехать со мной, а деньги просит вперед, подлец! Взять его, что ли?
— Ты сказал, что предпочитаешь с такими не связываться!
— Вообще — да, но тут особый случай… В том деле, на которое я еду, эта шваль может пригодиться.
Зиберт оставался верен своему обыкновению ни о чем не спрашивать. И собеседник ценил в нем эту скромность.
— Послушай, Пауль, — предложил он вдруг, — а что, если тебе поехать со мной? О, это идея! Клянусь богом, мы там не будем скучать!
— Из меня плохой разведчик, — уклончиво сказал Кузнецов.
— Ха! Я сделаю из тебя хорошего!
— Но для этого нужно иметь какие-то данные, способности…
— Они у тебя есть. Ты любишь хорошо пожить, любишь удовольствия нашей короткой жизни. А что ты скажешь, если фюрер тебя озолотит? А? Представляешь — подарит тебе, скажем, Волынь или, того лучше, земли и сады где-нибудь на Средиземном море. Осыплет всеми дарами! Что бы ты на это сказал?
— Я спросил бы: что я за это должен сделать?
— Немного. Совсем немного. Рискнуть жизнью.
— Только-то? — Кузнецов засмеялся. — Ты шутишь, Ортель. Я не из трусов, жизнью рисковал не раз, однако ничего за это не получил, кроме ленточек на грудь.
— Вопрос идет о том, где и как рисковать. Сегодня фюрер нуждается в нашей помощи… Да, Пауль, сегодня такое время, когда надо помочь фюреру, не забывая при этом, конечно, и себя…
Пауль молча слушал.
И тогда фон Ортель сказал ему наконец, куда он собирается направить свои стопы. Он едет на самый решающий участок фронта. Тут Пауль Зиберт впервые задал вопрос:
— Где же он, этот решающий участок? Не в Москве ли? Или, может быть, надо на парашютах выброситься в Тюмень? Черт возьми, мне все равно, где он!
— За это дадут тебе, Зиберт, лишний Железный крестик. Нет, мой дорогой лейтенант, решающий участок не там, где ты думаешь, и не на парашюте нужно туда спускаться, а приехать с комфортом, на хорошей машине, и что особенно запомни — нужно уметь носить штатское.
— Не понимаю. Ты загадываешь загадки, Ортель! — В голосе Кузнецова прозвучала ирония. — Где же тогда этот твой «решающий» участок?
— В Тегеране, — с улыбкой сказал фон Ортель.
— В Тегеране? Но ведь это же Иран, нейтральное государство!
— Так вот именно здесь и соберется в ноябре Большая тройка — Сталин, Рузвельт и Черчилль… — И фон Ортель рассказал, что он ездил недавно в Берлин, был принят генералом Мюллером и получил весьма заманчивое предложение, о смысле которого Зиберт, вероятно, догадывается. Впрочем, он может сказать ему прямо: предполагается ликвидация Большой тройки. Готовятся специальные люди. Если Зиберт изъявит желание, он, фон Ортель, походатайствует за него. Школа — в Копенгагене. Специально готовятся террористы для Тегерана. Разумеется, об этом не следует болтать. — Теперь-то ты понимаешь наконец, как щедро наградит нас фюрер?
— Понимаю, — кивнул Зиберт. — Но уверен ли ты, что мне удастся устроиться?
— Что за вопрос! Ты узнай сначала, кому отводится одна из главных ролей во всей операции.
Зиберт промолчал.
— Мне! — воскликнул фон Ортель и рассмеялся, сам довольный неожиданностью признания.
Он был уже порядком пьян…
В ту же ночь Кузнецов разыскал Николая Струтинского.
— Как у тебя с машиной?
Никогда еще он так не спешил в отряд, как сегодня. Будь у него возможность, он умчался бы тотчас же, немедленно. Но предстояло еще одно дело, которое нельзя было откладывать, дело неприятное, но необходимое — встреча с майором Гителем.
Прежде чем ехать на вечеринку к Лидии Лисовской, где будет Гитель, Кузнецов заглянул к Вале. Встреча с ней — это было единственное, что могло хоть как-то скрасить томительные часы пребывания в городе.
Он застал Валю в тревоге.
Она узнала, что генерал фон Ильген, командующий особыми войсками, похвастал в своем ближайшем окружении, что в скором времени в районе Ровно не останется ни одного партизана. Ильген сказал, что он вызвал специальную карательную экспедицию под командованием генерала Пиппера — знаменитого «мастера смерти», как его называли фашисты. Ильген заявил, что он не успокоится до тех пор, пока не поговорит с командиром партизанского отряда у него в лагере.
…На вечеринке у Лидии Лисовской, к удивлению Гителя, не оказалось никого, кроме Лидии, Майи да Зиберта, который уже ждал майора и, судя по всему, был рад возможности познакомиться. Был он не один, а с денщиком, которого почему-то прихватил с собой на вечеринку.
Вечеринка длилась недолго. Гителя связали, заткнули рот тряпкой и черным ходом вынесли во двор, где стояла наготове машина. Денщик сел за руль, и машина, проехав несколько улиц и миновав заставу, оказалась на шоссе, а там, после нескольких километров пути, свернула в лес.
Первое, о чем сказал мне Николай Иванович, явившись в отряд, — это о своем намерении убить фон Ортеля.
— Я едва сдержался и не убил его там, в казино.
— И прекрасно сделали, что сдержались, — сказал я. — Вообще надо подумать: нужно ли убивать Ортеля?
— Товарищ командир, — решительно, с дрожью в голосе промолвил Кузнецов, — этот гестаповский выродок хочет посягнуть на жизнь нашего главы правительства! Как вы можете меня удерживать!
— Вы только что сказали, Николай Иванович, что Ортель возглавляет целую группу террористов, предназначенных для Тегерана. А вы знаете эту группу? Нет. Здесь, в Ровно, вы сможете убить одного только Ортеля, а в Тегеран поедут те, которых мы не знаем и знать не будем. Ортеля надо не убивать, а выкрасть его из города живым. Здесь мы от него постараемся узнать, что за молодчики готовятся к поездке в Тегеран, их приметы, возможно, и адреса в Тегеране… Понимаете?
— Понимаю.
— Садитесь и напишите пока подробные приметы самого Ортеля. Все то, что рассказали, и эти приметы мы сегодня же сообщим в Москву.
Кузнецов взял бумагу и тщательно, обдумывая каждое слово, писал приметы своего «приятеля». Портрет был так полон, что Ортель, как живой, вставал перед глазами.
— Вы представьте, — кончив писать, сказал Кузнецов, — этот прожженный шпион еще до войны пытался работать в Москве!
— В Москве? На него похоже. Надо думать, ему там не очень сладко пришлось.
— Еще бы! Он говорит, что ходил, как по раскаленному песку. Они не понимают, что в Советском Союзе весь народ — разведчики!
Я подумал: какая глубокая правда заключена в этих словах. Весь народ — разведчики! Да, это именно так. Взять вот хотя бы самого Кузнецова. Рядовой инженер, человек, по существу, сугубо гражданский, никогда не помышлял стать разведчиком, а между тем в поединке с ним, с мирным человеком, потерпел поражение крупный фашистский разведчик-профессионал, прошедший не одну школу… Я вспомнил о Гнидюке… До войны Гнидюк работал слесарем железнодорожного депо, а теперь «Коля — гарни очи» водит за нос опытных гестаповцев. А братья Струтинские? А дядя Костя? А Марфа Ильинична? Старая женщина, не получившая никакого образования, отдавшая всю жизнь заботам о своей большой семье… Каким мужеством, каким высоким сознанием своего долга перед Родиной надо было обладать, чтобы в ее годы вызваться в тяжелый, изнурительный и опасный путь; какое умение, сообразительность и даже — я не ошибусь, если скажу — какой огромный талант понадобились для того, чтобы сделать то, что сделала она в Луцке.
Много дорогих лиц прошло в ту минуту перед моим мысленным взором, много лиц и судеб, характеров и биографий. И всем им были свойственны одни и те же черты — горячий патриотизм и природная одаренность. Вот что делает наш народ непобедимым! Это и имел в виду Николай Иванович, объясняя поражение фон Ортеля.
Теперь нам уже не приходилось беспокоиться по поводу удивительных успехов наших разведчиков. Мы поняли наконец, чем объясняются эти успехи, доставившие нам в свое время столько опасений и тревог.
Гитлеровцы, оккупировавшие огромную территорию, держались на ней при помощи жесточайшего, беспримерного в истории террора. Но все живое на этой земле сопротивлялось врагу, и не было такой силы, которая могла бы подавить это сопротивление, бесстрашие и непобедимую волю к жизни.
На чью же поддержку рассчитывали Гитлер и его банда на нашей земле? Люди, пошедшие к ним на службу, составляли жалкую кучку предателей и отщепенцев своего народа. Это были ничтожества, моральные уроды, жестоко ненавидимые в народе и презираемые даже самими гитлеровцами. Это были мертвецы, загнившие души. Всю эту мразь, конечно, можно было зачислить в свой «актив», но ее нельзя было сделать реальной силой.
