Василий Щур - Пограничными тропами
Прошло несколько дней.
Наряды возвращались с границы, и старшие докладывали одинаковыми уставными словами: «Никаких происшествий во время несения службы, ничего подозрительного не обнаружено»…
Но вот как-то раз в канцелярию заставы поднялся по скрипучим ступенькам рядовой Александр Киселев. Едва взглянув на него, начальник сразу подумал: «Произошло что-то не совсем обычное…»
Действительно, у Киселева появилось сомнение, правда, ничем не подкрепленное, но о нем он все же посчитал необходимым доложить.
Ничего не было удивительного в том, что сегодня на противоположном берегу реки, на чужой территории, паслась отара. Но вот что странно: как правило, возле нее находится один чабан, самое большее — два… Киселев даже успел приметить их лица, по походке может узнать. А сегодня к ним присоединился третий. Не много ли для одной отары? Конечно, может быть, какой-нибудь их приятель заглянул проведать, выпить с ними чайник-другой чаю…
Но, может быть…
— Да может быть, он не к чабанам, а к нам в гости собрался, — согласился с Киселевым капитан. — Ты правильно сделал, что доложил. На всякий случай будем ждать. Нехорошо, когда гость застает хозяев врасплох…
Следующей ночью Александр Киселев и с ним Алексей Пальчук находились в наряде. Перед рассветом на полосе были обнаружены следы, напротив того места, где накануне паслась отара.
Следы вели к нам в тыл.
Как хотелось ребятам немедленно броситься по следу, догнать, задержать…
Но когда они сообщили о своем открытии на заставу, им было приказано залечь, наглухо закрыть нарушителю обратный путь.
Скрепя сердце они подчинились. Что ж поделаешь — приказ есть приказ.
Киселев и Пальчук залегли.
Минуты прошли после их сообщения, когда с заставы, нахлестывая лошадей, выскочили трое — сержант Петр Порубаев и рядовые Михаил Панченко и Анатолий Федоренко.
Километра два бешеной скачки по пескам. Полное безлюдье. Но потом в лощине в слабом сумраке рассвета показалась одинокая фигура.
Человек в рваном халате оглянулся, заметил пограничников и отчаянно метнулся в сторону.
Все действия тревожной группы на случай встречи с нарушителем были намечены заранее.
Панченко поскакал в обход.
Федоренко свернул влево.
А Порубаев во весь опор стал нагонять нарушителя.
Расстояние между ними быстро сокращалось. И когда тот увидел, что ему никуда не уйти, он повернулся и с оскаленным ртом кинулся навстречу своему преследователю. Он бы горло перегрыз ему, если б только был в силах…
Сержант прямо с коня, бросив поводья, прыгнул на него, свалил, связал…
Задержанный катался по песку, яростно выл — так у нас на Днепропетровщине воют волки, попавшие в капкан и чующие гибель.
— Все ясно… — сказал Порубаев подскакавшему первым Анатолию Федоренко. — Наш дружок перед тем как идти через границу, для храбрости накурился терьяку…
Приехавший переводчик долго беседовал с задержанным на следующий день, когда тот отоспался и пришел в себя.
— Стоит на своем… — говорил он потом. — Иду в поисках лучшей жизни… На той стороне у меня семьи нет — денег на калым не мог собрать за всю жизнь…
Позднее выяснилось — не в поисках лучшей жизни шел он. В его задачу входило узнать, благополучно ли перебралась на нашу сторону та четверка; а если ей не удалось — сделать то, что должны были сделать они.
Капитан рассказал об этом своим солдатам и особо похвалил Киселева:
— Ты не горюй, задержали другие… Все же первым ты его заметил, первым о нем сообщил и след на полосе с Пальчуком обнаружил… А все остальное было уже совсем просто…
И Порубаев, который сам прыгнул на нарушителя и связал его, крепко пожал Киселеву руку.
— Ты о нем заранее сообщил, так мы втроем и не спали в ту ночь, ждали, ворочались с боку на бок…
И снова в наряд…
Кони неслышно ступают, погружая копыта в сыпучий песок.
Два всадника — один метрах в двадцати от другого — медленно едут вдоль границы.
Сегодня два Ивана снова несут службу.
Только к полуночи они добрались до пограничного знака на конечной точке маршрута. Отсюда наряд отправляется в обратный путь. С первыми лучами солнца солдаты возвращаются на заставу, и старший Иван докладывает дежурному офицеру с покрасневшими от бессонницы глазами и направляется разряжать оружие.
Сегодня обстановка на участке сложилась благоприятно.
А завтра?
Кто знает, не придется ли дозорам, которые выйдут на границу, преследовать переброшенных на советскую землю врагов?.. Кто знает…
Пограничники привыкли к тишине, которой нельзя доверять, к постоянному напряжению, к жизни в постоянной боевой готовности.
Такая у них служба.
Павел Ельчанинов
НЕУДАЧНАЯ МАСКА
Пограничники передали следственным органам четырех нарушителей. Все они при задержании заявили, что границу перешли в поисках лучшей жизни. А один даже назвался руководителем бедняцкого выступления против бая и организатором побега из полицейского участка.
Но в руках следователя было донесение об обстоятельствах задержания. Он обратил внимание на то, что двое из перешедших не сразу сдались пограничникам. Это была первая зацепка. А дальше выяснились подробности тщательно готовившегося нарушения.
* * *…Абдулла бросил последнюю лопату земли на выросший холмик могилы любимой жены, присел на камень, принесенный для надгробия, и, вытирая набежавшие слезы, произнес:
— Прости, дорогая, что я к тебе не пригласил доктора. Ведь у меня не осталось и монеты. А кто пойдет за пятьдесят миль даром?.. Я не мог тебе дать хорошей пиалы риса и пшеничной лепешки. Даже в могиле тебя не покинет бедность.
На лице Абдуллы, изможденном не по возрасту глубокими морщинами, лежала печать обреченности:
— Как жить-то будем? — горестно вздохнул Ахмет, присаживаясь к Абдулле. — Ты хоть немного испытал счастья. У тебя была семья. Ох, как приятно, наверно, слушать певучий голос жены и воркованье детей. Я не испытал этого. Надо много денег, чтобы уплатить калым. А у меня всегда карманы дырявые.
— Счастье? Лучше его бы не было! — в гневе проговорил Абдулла. — Пятнадцать лет копил деньги. Недоедал. Выкупил у Тимур-хана батрачку и соединил с ней свою жизнь. Родились три сына. И здесь их похоронили. А теперь вот жена… — глухие рыдания заглушили голос, и он беспомощно упал на плечо друга.
— Вчера, Абдулла, мне удалось побывать у самой границы. Тридцать лет не приходилось так близко подходить, — желая отвлечь мысли товарища, переменил тему разговора Ахмет. — Обрабатывают поля там машинами. А обед! Запах жирной баранины и румяной лепешки раздразнил мой пустой желудок. Я и не помню, когда в последний раз ел мясо. Говорят, что там нет бедняков и женятся без калыма.
— Вот бы мне туда. Хоть наелся бы вдоволь, — вступил в разговор Карим, второй близкий человек, пришедший на помощь к Абдулле. — Как только туда попасть? Граница-то охраняется и здесь и там.
— Тише, тише! — замахал на него руками Абдулла. — Ты захотел в яму и сгнить заживо?
— Будь спокоен, друг, — самоуверенно произнес Карим. — Я не одну границу уже нарушал. Был в Пакистане, Индии, плавал на английских пароходах. Только везде затрещины получал. Вот в Россию уйти! Есть у меня на примете проводник. Обойти бы только советских пограничников.
— А что они тебе сделают? — спросил Ахмет недоумевая.
Карим покровительственно посмотрел на Ахмета, схватил за козырек его фуражки, натянул ее на глаза и, лукаво подмигнув, ответил:
— Темнота ты, темнота! Мне верные и знающие люди говорили, что всякого, кто попадает в руки коммунистов от нас, они вешают, как баранов на крюк, и сдирают кожу.
— Кто они, твои верные люди? — не отставал Ахмет.
— К примеру, Мухамед.
— Это у твоего Мухамеда бараний ум, — с раздражением в голосе выпалил Абдулла, — поэтому он и говорит, что с ним будут обращаться как с бараном. Или он шпик?
— Ну, ты брось. Он такой же бедняк, как и мы, — неуверенно ответил Карим. — Он спас меня от голодной смерти, спасал от байских надсмотрщиков, страдая сам от их притеснений. Мухамед свой человек. Мы с ним окончательно решили бежать в Советский Союз от этой проклятой жизни. Хотите с нами? Не пожалеете!
— А как же с пограничниками? — ехидно улыбаясь, спросил Ахмет.
— Обойдем. Так сделаем, что и документики будут у нас самые настоящие. Жизнь станет райской. А главное — ты, Ахмет, найдешь себе красивую жену без калыма.
— Нет, с твоим Мухамедом я не пойду. Темная он личность, — высказал свои опасения Абдулла. — Если идти, то честно. Рассказать, что мы бедняки, что жизни нам нет от баев. Земли, хлеба, семьи нас лишили, шайтаны.
