Владимир Попов - Сталь и шлак
Ирина решила обратиться к Пфаулю. Он принял ее с какой-то нагловатой любезностью, которая заставила сразу насторожиться.
Комендант города выслушал ее просьбу о предоставлении работы с выражением полной готовности помочь.
— Это очень просто сделать, — сказал он, улыбаясь. — У нас есть, ну, как бы сказать… увеселительное заведение, для господ офицеров…
Ирина вскочила со стула.
— О нет, нет, вы не подумайте ничего плохого! — замахал руками Пфауль. — Вы будете просто хозяйкой, украшением салона.
— Вы забыли, — вспыхнула Ирина, — вы забыли, что я… что я…
Комендант города издевательски усмехнулся:
— Вы сами забыли об очень многом, моя милочка, и стоит ли вспоминать об этом?
Ирина повернулась и выбежала из кабинета. На улице было сыро, туманно, и Ирина ничего не видела впереди.
После того как Ирина ушла к Вехтеру, Смаковский запил. Как все люди его типа, наглеющие в дни удач и теряющие почву под ногами при первом ударе судьбы, он начал быстро опускаться. Квартира пустела — вещи обменивались на самогон.
Неожиданно явился Пивоваров. Вид Смаковского ему не понравился — обрюзгшее лицо, мутные глаза, мятый костюм. Пивоваров начал разговор издалека, прикидывая в уме, может ли этот неудачник чем-нибудь помочь ему. Но в конце концов он рассказал Смаковскому все, умолчав, однако, о своем визите к Вальскому.
Смаковский мгновенно протрезвел. Крайнева он давно терпеть не мог, а в последнее время боялся и ненавидел. Работая на заводе управляющим, он избегал встреч с Крайневым и никогда не заглядывал в механический цех. Теперь представляется отличный случай разделаться со своим недругом и снова возвыситься в глазах у немцев.
— Доказательства! — нетерпеливо сказал Смаковский.
— Ну какие там еще доказательства! — почти рассердился Пивоваров. — Лобачев ждал немцев и остался не для того, чтобы вредить им. Ведь у него в Берлине на текущем счету сто тысяч марок. Он мне сам говорил об этом.
Пивоваров рассказал, что во время командировки в Германию Лобачев должен был заключить договор на поставку оборудования с фирмой «Демаг», но получил взятку и заключил его с фирмой «Бамаг».
— Да что тут доказывать! — воскликнул Пивоваров. — Лобачев много лет знал, что я — белый офицер, выдающий себя за красноармейца, и никому об этом не сообщил.
Смаковский слушал его с возрастающим интересом.
— Одна беда, — продолжал Пивоваров, — боюсь идти к немцам. Вам они больше поверят. Помогите, Владислав Григорьевич.
— Помогу, — решительно ответил Смаковский и выпроводил Пивоварова, стремясь остаться один, чтобы лучше все обдумать.
Идти в гестапо он не рискнул. При одном воспоминании о замороженных глазах Зонневальда его пробирала дрожь. Смаковский явился в комендатуру к Пфаулю и подробно рассказал ему обо всем, что узнал от Пивоварова. Комендант слушал с таким видом, будто не придавал словам Смаковского никакого значения, но после его ухода поспешил к начальнику гестапо. Зонневальда не оказалось на месте. Он явился только к вечеру и, выслушав Пфауля, вызвал к себе начальника агентурного отдела. На столе появилась папка с фамилией Крайнева.
Зонневальд внимательно просмотрел донесения осведомителей об активной работе инженера Крайнева во время эвакуации, об отправке сына на Урал, рапорт начальника охраны электростанции о странном поведении начальника русской охраны.
— Арестовать и немедленно доставить сюда, только связанного по рукам и ногам, — приказал Зонневальд, закрывая папку.
Начальник отдела, выходя из кабинета, добавил: — Это крупный зверь, ваш протеже, господин комендант. Пфауль стоял угрюмый, но не сдавался.
— Позвольте, на него же было сделано покушение?..
— Это спектакль…
— Не может этого быть. Нельзя так играть… — Пфауль возражал горячо, он защищал не Крайнева, а самого себя.
Зонневальд усмехнулся.
— Это объясняется очень просто. В городе было тогда несколько, к нашему счастью, разрозненных партизанских групп. Одна не знала, что делает другая. Вот и все.
21
Гитлеровский офицер осмотрел бомбу, потом один из солдат по его приказанию куда-то удалился и долго не приходил. Рабочие уселись на глыбах антрацита и закурили. У Крайнева кончились сигареты. Он подошел к рабочим и попросил закурить. Никто и не подумал исполнить его просьбу. Глаза смотрели куда-то мимо, словно люди не понимали языка, на котором Крайнев обратился к ним.
Сергей Петрович отошел в сторону и сел на бревно. Атмосфера ненависти становилась уже привычной: чем острее ненавидели его рабочие, тем больше он их уважал.
Вернулся солдат с набором гаечных ключей, осторожно вывинтил взрыватель. Офицер махнул рукой, — теперь делайте с бомбой, что хотите, — и ушел. За ним удалились и солдаты.
Крайнев вздохнул с облегчением и начал распоряжаться. Погрузив бомбу на сцеп вагонеток, рабочие отвезли ее в тупик и там оставили. В том месте железнодорожная колея шла под уклон; переведя стрелку, можно было спустить вагонетки с бомбой прямо в котельную электростанции.
Уже темнело, когда все разошлись. Надо было ждать наступления полной темноты. У глыб антрацита валялось несколько окурков, Сергей Петрович собрал их, выпотрошил в руку и скрутил цигарку. Едкий дым защекотал ему горло, но он не заметил ни запаха, ни вкуса.
Несколько раз он подносил к уху часы — ему казалось, что они остановились, что остановилось время и никогда не кончится этот серый зимний день.
Наконец стемнело. Сергей Петрович осмотрелся — никого. Он обошел склад кругом. Было тихо, только из открытой двери котельной доносились звуки закрываемых топок. Он пошел по рельсам и перевел по дороге стрелку.
И тут обычная выдержка оставила Крайнева. Он почувствовал, как дрожат у него руки и ноги. С бешено бьющимся сердцем он подбежал к бомбе и начал набивать аммонитом полость удаленного взрывателя. Вот детонаторы со шнурами уже внутри бомбы. Как ни лихорадочно быстры были его движения, ему казалось, что он теряет очень много времени.
Достав из кармана одновременно и спички и зажигалку, Крайнев зажег шнуры — они вспыхнули.
Сергей Петрович забежал назад и толкнул вагонетки — они не сдвинулись с места. Напряг все силы, но вагонетки не поддавались. Смазка в буксах успела замерзнуть.
Страшная слабость овладела им, и он опустился на землю, но через мгновение вскочил и снова исступленно, рывками стал толкать вагонетки…
Горел шнур, огонь приближался к детонаторам… У него было такое чувство, словно горит его собственное тело… Вагонетки стояли на месте.
Внезапно скрипнула дверь конторы угольного склада, и два человека вынырнули из темноты.
Их фигуры показались Крайневу знакомыми, и, когда уже они были совсем близко, он узнал Сердюка и Петра Прасолова. Сердюк подбежал первым и уперся в вагонетки. Сцеп сдвинулся с места и покатился под уклон, слегка вздрагивая на стыках, а Крайнев мчался за ним следом, потом отстал, но все еще продолжал бежать, пока не увидел, как бомба скользнула в открытую дверь котельной.
— Назад! — закричал Сердюк. — Назад, сумасшедший!
Сердюк не отрывал глаз от стрелки часов. Шнуры были рассчитаны на восемь минут горения. Из окна конторки, где они с Прасоловым следили за работой, он засек время запала и теперь видел, что до взрыва осталось три минуты.
Втроем они побежали по шпалам пути, который вел из завода в открытую степь.
— Ложись! — крикнул Сердюк и упал на землю.
Рядом с ним свалился Крайнев, поодаль — Прасолов.
Земля дрогнула под ними, и воздух, твердый, как резина, ударил в спины. Оглушенные взрывом, они не слышали, как гремели сорванные листы железа, как звенели выбитые стекла и грохотали по крышам падающие вниз кирпичи, но, обернувшись, увидали огромный черный столб, который поднимался вверх и расплывался во все стороны.
Сергей Петрович сидел на земле и счастливо улыбался.
— Пошли, — сказал Сердюк и тронул его за плечо.
Они побежали напрямик по сугробам, перебрались через заводскую стену и вышли в степь.
— Вот и окончилась твоя работа в тылу, — произнес Сердюк, — а наша только начинается. Передавай привет Большой земле. — И он обнял Крайнева. — Явку помнишь? Иди. Будем живы — встретимся.
— Выживем. Встречать тебя будем вместе с Красной Армией, — твердо произнес Прасолов, по-дружески крепко пожимая Крайневу руку.
И они разошлись в разные стороны.
Крайнев шел через степь, туда, где начинал светлеть от всходившей луны край неба, и острое, давно забытое ощущение счастья переполняло его.
Необъятная ширь Родины раскрывалась перед ним.
1948Примечания
1
