Петр Михин - «Артиллеристы, Сталин дал приказ!» Мы умирали, чтобы победить
Однако хватит горевать, войну никто не отменил. Немцы по-прежнему стреляют, маневрируют, еще, чего доброго, решат дальше двинуться. А у меня всего одна батарея. Надо, несмотря ни на что, собраться, в обстановку вникнуть. Что там командир батальона делает? Тоже хорош гусь. Сбежал со своими солдатиками и притих тут на опушке, никто его не беспокоит. Он батареи не терял.
Утром звонит по телефону генерал:
— Я в курсе дела. Верю, что ты сделал все возможное. Но все равно тебя судить будут. Готовься. Однако я знаю тебя как находчивого офицера. Попытайся вытащить от немцев пушки. Докажи прокурору, что они поломаны и не могли стрелять. Может, и смягчишь свою участь. В штаб армии я еще не докладывал. Даю тебе двое суток. Попытайся вытащить пушки.
— Товарищ генерал! Я честно бился. Вы же знаете, что четыре полка сняли. На нас сорок танков шли. Девять мы подбили. Я же не виноват, что сам живой остался. Как же я вытащу пушки? Немцы сплошную траншею роют. Их танки взад-вперед по передовой ходят. А мои пушки на той окраине городка лежат, смятые в лепешку. Да у меня ни людей, ни коней нет.
Генерал больше ничего не сказал.
Что же делать? А вот и Иван Акимович, новый парторг дивизиона, ему я обрадовался. Он посочувствовал мне, сели и начали думать: что же делать? Я и говорю:
— Давай, Иван Акимыч, наденем белые маскхалаты, и ты влево, а я вправо вдоль переднего края поползем с разведчиками. Может, какую брешь в обороне немцев и нащупаем? А ночью и проникнем к ним за родными пушечками.
Ползем мы с Коренным по снегу вправо, вдоль опушки леса — нашей передовой. Немцы за ночь уже отрыли сплошную траншею вдоль своего переднего края. Это метрах в трехстах от нас. Немецкая траншея своим правым концом упирается в густой кустарник, который тянется от нас к противнику вдоль небольшой речки Антал, что течет с гор в Пустовам. Речка скована сплошным толстым льдом. Хотя немцы и замаскировали свежевырытую траншею снегом, но все равно грязноватый край ее выделяется на фоне остальной белизны.
Через кустарник мы вылезли на лед речушки. Осмотрели ее правый берег, так же поросший густым кустарником. Он перекрывает немцам вид на речку с правой стороны. А вражеская траншея продолжается и за речкой. Но ведь на льду траншеи нет, мелькнула у меня счастливая мысль, и самой речки не видно ни слева, ни справа. Это же прекрасная дорога от нас к немцам через их передний край!
* * *К обеду мы вернулись из разведки. Иван Акимович ничего полезного на своем участке не нашел. Решили к вечеру в маскхалатах вдоль берега речки ползком пробраться к немцам в тыл. Связался по телефону с командирами 2-го и 3-го дивизионов и попросил у каждого по паре пушечных передков, запряженных трофейными короткохвостыми битюгами. Коллеги, сильно сочувствовавшие моей беде, не отказали, обещали к сумеркам прислать передки с ездовыми на нашу опушку.
За час перед заходом солнца втроем, с Коренным и разведчиком Копыловым, прихватив трофейный ручной пулемет, поползли вдоль кустарника к немцам. Двигались по внутренней, обращенной к речке стороне. Ни слева, ни справа немцам мы не видны. Благополучно миновали вражеский передний край и поползли в глубь их территории. Видели, как в свежевырытой траншее, переминаясь с ноги на ногу, стояли у пулеметов дежурные немцы. Углубившись метров на четыреста в немецкий тыл, выбрались на высокий левый берег речки и зарылись в снегу как раз напротив нашей 2-й батареи, из пушек которой я стрелял по атаковавшим нас танкам. Теперь, раздавленные, они лежали недвижно на снегу. Сразу защемило сердце: боевая батарея превращена немецкими танками в груду металлолома. Наших людей, ни живых, ни мертвых, не видно: тела убитых батарейцев с помощью местных жителей были убраны. Посылаю Копылова в обратный путь, к опушке леса, куда соседи должны пригнать передки. Как стемнеет, он должен привести их сюда. Озираемся с Коренным вокруг.
— Товарищ капитан, — толкает меня Коренной, — люди какие-то.
Действительно, человек десять немцев цепочкой по одному шустро спускаются по тропинке с горы и уже направились к нашим пушкам. Автоматы на шее, а в руках каждый несет по небольшому ящичку. Вот они подошли к орудиям и стали укладывать ящички на казенники пушек. Я сразу же догадался: хотят взорвать наши пушки, чтобы легче было отправить как металлолом в свой тыл. Приказываю Коренному:
— Ну-ка, уложи их, Яша, из пулемета!
Ни один подрывник не успел спрятаться, Яшка короткими очередями всех замертво уложил на землю. Никакой посторонней реакции на нашу стрельбу не последовало. Немцы не обратили внимания на выстрелы своего пулемета у себя в тылу. Хорошо, что мы догадались взять с собою не свой пулемет!
С нетерпением ждем пушечные передки. Уже стемнело. Неужели подвели соседи, не выслали коней с передками?! Ан нет: едут. Тихо так, крадучись, подъехало четверо передков во главе с Копыловым. Теперь нас семеро. Подогнали передки к орудиям. Хорошо, что ездовые догадались прихватить с собою гибкие стальные тросики, ими привязали за что попало орудия к передкам и поволокли их на лед. Станины у орудий свести не удалось, и кони потянули пушки со станинами враскорячку. Хотя станины и пахали лед, но бельгийские битюги справились с делом, повезли орудия по льду в наше расположение.
Мы с Коренным остались на месте, ждать возвращения коней, чтобы ехать на западную окраину городка за орудиями 1-й батареи. Мороз крепчал. Взошла луна. Нам она только помеха: далеко видно. Слава богу, одну батарею отправили, полдела сделали. Ждем передки обратно. А их все нет и нет. Я заволновался: неужели немцы на передовой их заметили и задержали или еще что?.. Но никакого шума слышно не было. Должны приехать, успокаиваю себя. А вот и они! Едут! Но как! — тихо, деловито, вроде и не в тыл к немцам едут, а за соломой к колхозному омету.
Я повел коней по загородной дороге на 1-ю батарею. В лунном свете далеко все видно. На окраинах и в самом городке безлюдно — ночь, тишина. Это хорошо. Подъезжаем к орудиям 1-й батареи. Та же картина. На мерзлом грунте не стоят, а лежат сплющенные пушки. Шестеро солдат принимаются за работу, а я поднялся метров на пятьдесят на пологий бугор к дороге, что идет мимо нас в городок, чтобы наблюдать за местностью. По-прежнему никого нет, тихо, немцев не видно. До ближайших домов метров двести. Оглядываюсь назад — наблюдаю за быстрыми действиями ездовых и разведчиков, привязывающих пушки к передкам. Пока я смотрел на своих людей, у крайних домиков вдруг раздался шум многих человеческих голосов. Смотрю, на дорогу вываливается беспорядочная толпа людей. У кого на шее, у кого за спиною висят автоматы. Это ватага немецких солдат. Скорее всего после попойки по случаю взятия городка они направляются в свои блиндажи на прежних позициях, чтобы отдохнуть за ночь, а на передовой оставили только дежурных у пулеметов. Немцы громко разговаривают, смеются, настроение у всех разгульно-приподнятое. По развязной манере поведения и по отдельным донесшимся и понятым мною словам решаю, что офицеров среди них нет. Всего их человек двадцать. Они застали меня врасплох, появились так неожиданно и, конечно же, меня заметили. Быстро соображаю, что предпринять. Если побегу к своим солдатам или упаду на землю, заподозрят неладное, прибегут сюда разбираться. В лунном свете они видят и коней, что стоят сзади меня. Если останусь на месте и буду продолжать стоять, могут пройти мимо. Но могут и подойти, тогда сразу же поймут, что я не немец. Вступать с ними в бой невыгодно — люди с передовой, бывалые, боевые, у меня же только два разведчика, а четверо стариков-ездовых — не сможем оказать должного сопротивления. К тому же немцев втрое больше. Ну побьем мы их даже с десяток, а что будет с нами, неизвестно, самое ужасное — будучи раненным, попасть к ним в плен. А главное, пушки не вывезем. Нет, мимо они не пройдут. Люди подвыпившие, такие за что угодно готовы зацепиться, чем угодно могут заинтересоваться: нами, лошадьми, пушками. С другой стороны, могут постесняться своего непотребного вида и пройдут мимо начальника. А что перед ними стоит начальник, заметно: сам ничего не делает, праздно стоит и наблюдает за работой подчиненных. Стою ни живой ни мертвый. И не из страха за собственную жизнь. Ее ресурс уже давно иссяк. Сколько можно быть «неубиваемым»? Страшно за срыв важного мероприятия. Да еще: что подумают наши, если не вернемся? Без вести пропали? Сдались в плен? Предателем могут посчитать. А это ужасно. Про меня уж точно скажут: суда военного трибунала испугался. Нет, мне обязательно надо вернуться к своим, даже трупом! Все эти мысли проскакивают в голове со скоростью молнии, за долю секунды. Решаюсь стоять на месте. Будь что будет. Только не плен! Пистолет я давно уже вытащил из кобуры, держу его в руке, прижимая к бедру. Могу быстро выстрелить несколько раз, но надо успеть и застрелиться.
