Михаил Водопьянов - Киреевы
— Желаю успеха! — ответил тот, пожимая руку Соколову.
Андрей все время порывался спросить летчика о том, как ведут себя моторы, но не успел. Соколов уже торопливо шел обратно к самолету.
Через минуту большие четырехлопастные винты, до того стоявшие неподвижно, исчезли в ослепительном блеске. Каждому из двигателей опять по очереди был дан полный газ. Их рев слился в оглушительный могучий гул. «К-2» пошел на взлет.
На этот раз машина бежала дольше. Казалось, еще мгновение — и все девять колес оторвутся от земли, а самолет все мчался по дорожке.
— Молодец! Молодец! — не обращаясь ни к кому, приговаривал конструктор. — Выдержи еще, еще…
Тридцать шесть тысяч лошадиных сил легко оторвали тяжелый корабль от земли. Амфибия пошла в воздух. Вот уже она на высоте сто метров, двести, триста… Соколов делает первый круг над аэродромом.
С головы Киреева слетела фуражка.
— Коля! — громко закричал, забыв о своем положении и возрасте Петр Владимирович, — поздравляю!
Он первый обнял Киреева и поцеловал: «— Спасибо за хороший подарок Родине!
Все поздравляли конструктора, а самолет, сверкая в голубом небе, делал уже второй круг. Потом на высоте в пятьсот метров он стремительно прошел по прямой, вдоль взлетной полосы.
— Что я вам говорил, батенька! — оживленно сказал Стрельников, поздравляя Киреева. — Помните? Советовал не торопиться, и вот результаты. Опыт — большое дело!
— Век я вас не забуду, товарищ профессор! — искренне ответил Киреев.
„К-2“ сделал еще один круг и пошел на посадку. Машина плавно коснулась земли, пробежала по дорожке и, замедляя ход, остановилась.
Все, кто был на аэродроме, бросились к самолету» окружили его.
Соколов снова отрапортовал:
— Товарищ конструктор! Самолет «К-2» в первом полете вел себя отлично.
Радостно улыбаясь, Юрий Петрович негромко добавил:
— Поздравляю тебя, Николай!..
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Широко раскинулся Дубровский холм. Вершина его и пологие склоны густо поросли вековыми соснами. Вокруг холма на много километров тянулся дремучий, почти непроходимый лес. Дикое, глухое место… В старое время много ходило разных страшных рассказов про Дубровский холм. Редкий смельчак отваживался пойти туда.
В советское время Дубровский холм стал местом веселых молодежных прогулок. Девушки и юноши пробирались сквозь колючую лесную чащу, говором, смехом, пением разгоняя застоявшуюся лесную тишину.
Пришли гитлеровцы — и снова только птицы и звери нарушали молчание леса.
…Тася пробиралась по лесной тропинке, невдалеке от Дубровского холма. Она спешила в сторожку лесника, где лежал недавно раненный партизан. Надо было переменить ему повязку, дать лекарство.
Рассвело. Серые тучи медленно расползались прямо над головой девушки. В просветах появилось небо, голубое, чистое, словно только что умытое дождем. Наконец сквозь тяжелую хвою робко пробился солнечный луч. Вот он скользнул между деревьями и упал на росистую траву. Девушка остановилась словно завороженная: в каждой капельке искрилось и переливалось всеми цветами необыкновенной радуги крохотное солнце…
Темные крылья ресниц прикрыли глубокую синеву глаз молоденькой партизанки. На нежном лице, едва тронутом загаром, появилась мечтательная улыбка. Тася совсем оторвалась от действительности, вся перенеслась мыслями в прошлое… Совсем юная, в праздничном светлом платье, она вместе со школьными товарищами пришла сюда, к Дубровскому холму.
Ей весело, хорошо! Так приятно вдыхать нагретую солнцем смолу, слушать оживленные разговоры друзей.
Нечаянно она задевает ногой о сучок, царапает ее до крови; трещит, рвется чулок, а чулки новые.
«Что мать скалист?»
— Тася, что с тобой? Почему ты отстаешь? — Ее одноклассник Виктор Киреев с тревогой смотрит на кровь, на порванный чулок… — Чем помочь тебе?
В голосе Виктора столько искреннего желания действительно что-то сделать, что Тасе вдруг становится радостно и уже не страшит мысль, что мать рассердится.
С минуту они молча смотрят друг на друга. Бешено колотится сердце.
Тася вспыхивает, срывается с места, бежит догонять других, быстрая, легкая, словно летит на крыльях.
— Осторожнее! Разобьешься! — кричит Виктор. В его озорном голосе Тася ясно чувствует ласку.
— Тася! Виктор! Ау! Идите скорее! — слышны голоса товарищей.
Это было не так давно, но как все изменилось с тех пор. И она, Тася, стала другая. А Виктор? Страшно даже подумать…
Хрустнувшая под чьей-то ногой ветка заставила Тасю очнуться. Навстречу ей шел широкоплечий молодой человек в темнозеленой футболке и в защитного цвета кепке, низко надвинутой на лоб…
Кровь отхлынула от лица девушки — она узнала Виктора Киреева.
— До чего же хорошо здесь! — воскликнул Виктор… Прямо сказка из «Тысяча и одной ночи»!
Он сразу охватил взглядом и блестящие росинки на траве, и солнечные отсветы на деревьях. Именно в такое прекрасное утро, когда сказочным жарцветом переливается земля, и должна была произойти его встреча с Тасей.
— Здравствуй, Тася! — Виктор сделал шаг по направлению к девушке.
«Он наверняка не один, — молнией мелькнуло в Тасиной голове. — Надо скорее предупредить наших… надо стрелять…»
Дрожащей рукой она старалась вытащить из кобуры браунинг.
Подоспевший Кузьмич встал между ними.
— А ты, товарищ командир, еще хотел один идти, враз бы тебя тогда прикончили. Как видишь, с партизанами отряда Елены Цветаевой шутки плохи!
И, добродушно усмехаясь, добавил, обращаясь к Тасе:
— Знакомься с командиром!
Недоумение, растерянность и счастье, которому так хотелось верить, появились в больших Тасиных глазах.
Она продолжала крепко сжимать револьвер. На ее узкой полудетской руке Виктор увидел еще незаживший шрам. Нежность и жалость охватили его. Не будь тут Кузьмича, он бросился бы к Тасе, сказал, как любит ее.
— Я рад, Тася, что теперь мне уже можно не играть роль подлеца.
Девушка рванулась к Виктору…
— Здравствуй, Тася, мое солнышко! — он крепко обнял ее. — Я тебе все, все расскажу потом… — Он с трудом оторвал взгляд от залитого краской волнения девичьего лица и быстро ушел вслед за Кузьмичом.
…В свежевырытой землянке, несмотря на жаркие летние дни, стоял запах сырости.
Молодой, румяный, как девушка, партизан принес большую охапку еловых веток и аккуратно разложил их на земляном полу.
В землянку заглянул Егоров.
— Не жалей веток! В лесу их много. Дух лучше!
— Сейчас еще наломаю! — охотно откликнулся паренек.
— Поторопись! Командира с минуты на минуту ждем, — крикнул ему вдогонку Егоров.
Еще раз он придирчивым взглядом оглядел землянку и вышел наружу. Вокруг, под раскидистыми соснами и в тени густых кустов, сидели и стояли партизаны.
Все их внимание, и тех, кто отдыхал, и тех, кто был занят работой, было поглощено предстоящей первой встречей с командиром.
Рано утром комиссар собрал партизан и сообщил: сегодня к ним прибудет командир отряда.
Когда Кузьмич назвал настоящее имя командира, а потом коротко рассказал о деятельности Виктора Киреева в городе, воодушевлению партизан не было предела.
— Виктор Киреев, — рассказывал Кузьмич, — выполнял ответственные задания в самом логове врага. Данные, которые Киреев передавал нам, помогали пускать под откос вражеские поезда, взрывать фашистские склады с оружием. С помощью Киреева немало советских людей было спасено от фашистских застенков. Из-под самого носа гитлеровцев мы увезли наших больных вместе с доктором и сестрой…
— С таким командиром куда хочешь, в огонь и воду не страшно идти! — громко заявил молодой плечистый боец с открытым лицом. Его слова потонули в гуле одобрения.
— А у меня руки чесались его убить! — признался тот самый паренек, который сейчас так старательно заботился об уюте командирской землянки.
В этот день в отряде Елены Цветаевой был настоящий праздник.
После того как Кузьмич официально представил Виктора Киреева, партизаны плотной стеной окружили своего командира. Сторицей был вознагражден он за мучительно тяжелые часы, проведенные в роли лейтенанта гитлеровской армии. Но тем острее почувствовал огромную ответственность и за этих, с таким доверием смотревших на него людей, и за успех крупной боевой операции, которую им предстояло совершить.
Он получил общие указания, а детали должен был разработать сам, вместе со своими ближайшими помощниками.
…Виктор, Кузьмич и Егоров остались одни в землянке. Перед ними лежала подробная карта района.
— В первую очередь мы должны спасти аэродромы от разрушения и захватить самолеты, — говорил Киреев. — Фашистское командование, — продолжал он, — издало секретный приказ: в случае отступления немецких войск из района нашего города привести в негодность аэродромы, взорвать все их сооружения. Такая же судьба должна постигнуть склады с оружием, продовольствием, завод, крупные предприятия и лучшие здания города. Работа по минированию идет полным ходом. Это мне хорошо известно. Все провода подведены к общему рубильнику. На разминирование придется послать лучших людей нашего отряда, мы несем полную ответственность за сохранность ценных объектов. Сто — сто двадцать человек переоденем в форму немецких солдат и офицеров. Они займут аэродромы. Пропуска у меня с собой. В город я больше не вернусь. Пусть фашисты остаются в уверенности, что обезображенное тело, найденное в моей спальне, — мой труп.
