Эрвин Ставинский - Наш человек в гестапо. Кто вы, господин Штирлиц?
Когда спустя несколько минут они зашли в кабинет Судоплатова, Павел Анатольевич, впервые за время их общения, позволил себе некоторую вольность.
— Садись, Саша! — проговорил он, устало присаживаясь за свой стол. — Дел навалилось, а людей совсем нет. Я что хотел тебе сказать. Я согласен с Павлом Матвеевичем, нас очень беспокоит Кобулов. Ты понимаешь, что послан он не нами. Поэтому будь осторожен, с ним не конфликтуй, почаще пиши нам. А мы чем сможем, будем тебе помогать. Ну все, давай прощаться!
Судоплатов вышел из-за стола, подошел к Александру, и они, неожиданно для обоях, крепко обнялись…
… Время летело незаметно. Пора было собираться, через час поезд прибудет в Берлин. Александр рассчитался и не спеша направился к своему купе.
Берлин встретил Короткова изнуряющей августовской духотой, роскошными, со вкусом убранными витринами магазинов, потоками автомашин, двухэтажных автобусов, трамваев, многочисленными прохожими на улицах. Правда, как он потом убедился, все это разительно менялось к вечеру: гасили свет после десяти, закрывали ставнями окна магазинов. Боялись налетов английской авиации.
В городе появилось много маленьких сквериков на месте разрушенных британскими бомбардировками зданий.
Александра встретили на вокзале и разместили в одной из гостевых квартир полпредства на Унтер-ден-Линден. Через пару часов он открыл дверь так хорошо известного ему кабинета резидента на втором этаже в левом крыле полпредства.
Амаяк Кобулов принял его очень любезно. Наконец-то он дождался человека, на которого можно опереться и за спиной которого можно уверенно командовать. Было отчего радоваться.
Для Александра начались оперативные будни.
Это произошло в начале сентября 1940 года. Леман только вернулся из очередной командировки со своим новым шефом Вальтером Шелленбергом, еще не успел раздеться, как раздался телефонный звонок.
— Вас слушают, — по служебной привычке сказал он, взяв трубку.
— Говорит коллега Прайс из Кенигсберга. Я в Берлине проездом и хотел бы вас увидеть, — человек свободно говорил на немецком с едва уловимым венским акцентом.
— Пожалуйста, завтра жду вас в бюро.
«Наконец-то — подумал Вилли и облегченно вздохнул. Связной из Москвы дал о себе знать, когда он потерял уже всякую надежду. — Значит, мое письмо они все-таки получили». Вилли сел в кресло и задумался.
Еще летом прошлого года у него на службе начались перестройки. Гиммлер принял решение объединить СД с гестапо и назвал новообразование — Главным управлением имперской безопасности — ГУИБ, немецкая аббревиатура РСХА. С этой идеей он носился еще с тридцать шестого года и вот теперь, наконец, смог ее реализовать.
Первым результатом стало усиление контроля со стороны штаба войск СС над всеми полицейскими службами. РСХА, состоящее из семи управлений, рассматривалось как главное управление в составе Министерства внутренних дел и одновременно как одно из двенадцати управлений войск СС. Возглавил РСХА группенфюрер СС Райнхард Гайдрих.
Теперь новые сотрудники при поступлении были обязаны стажироваться четыре месяца в криминальной полиции, три месяца в СД и три месяца в гестапо. Считалось, что только таким образом они смогут получить общее представление о функционировании всех служб. Все сотрудники главка носили на рукаве шеврон, указывающий на принадлежность к СД, как специальному эсэсовскому подразделению.
Гестапо значились в РСХА управлением под номером четыре и состояло из шести отделов. Возглавлял управление оберфюрер СС Генрих Мюллер. Отдел контрразведки, в котором работал Леман, входил в гестапо под номером четыре — Е. Возглавить его должен был оберфюрер СС Валътер Шелленберг, об этом в отделе, пошли разговоры сразу после подписания декрета об образовании РСХА в сентябре тридцать девятого года.
Гестапо осталось единым исполнительным инструментом, самым грозным организмом, осью машины, которая приводила в движение все остальные механизмы. В нем получала завершение информация, обобщения сведений разного рода, статистика, исследования, проводившиеся другими управлениями РСХА. Статистические данные и списки, подготовленные в других организациях, превращались в гестапо в конкретных людей, за которыми охотились, которых мучили, вешали, расстреливали или превращали в рабов.
Тогда, в сентябре, Вилли пригласил к себе на беседу начальник гестапо Мюллер.
— Присаживайтесь, Леман, — любезно предложил начальник управления. — Курите. Бразильские сигары. Зная мою слабость, мне доставляют их из внешней СД.
Как всегда, Мюллер был одет в светлый френч с рыцарским крестом на груди. Он заметно изменился за последний год: пополнел, на лице разгладились морщины. Только маленькие, карие глазки по прежнему зорко всматривались в собеседника из-под слегка припухших век. Короткая стрижка, все черты лица делали его похожим на итальянца, но уж никак не на чистокровного арийца. На этот раз Мюллер был, по-видимому, в хорошем настроении.
Вилли сел в кресло напротив, но от предложенной сигары вежливо отказался.
— У нас идут перестройки, — начал Мюллер. — Ваш отдел объединяется с другим и войдет в четвертое управление. Начальником у вас будет Вальтер Шелленберг. Он еще молодой, опыта работы в контрразведке не имеет, и мы решили, что у него должно быть два опытных заместителя: один по военной промышленности, другой — чистая контрразведка. Заместителем по промышленности я предложил вашу кандидатуру. Что скажете?
— Не знаю даже, что сказать, оберфюрер. Предложение так неожиданно, что я просто в растерянности…
— Я давно за вами наблюдаю, — продолжил Мюллер. — Вы профессионал и прекрасно понимаете, что прежде чем сделать вам предложение, я обязан был вас хорошенько проверить. Я просмотрел ваше личное дело и признаюсь, у меня возникло несколько вопросов, на которые я не нашел там ответов.
Мюллер замолчал и смотрел на Лемана, ожидая, что он скажет. Но тот тоже молчал.
— Первый вопрос касается вашей дружбы с Отто Штройбелем, — продолжил Мюллер. — Я знаю, что сейчас он правая рука у Геббельса. Но тогда, в девятнадцатом году, у вас были одинаковые, прокоммунистические взгляды, не так ли?
— Нет, не так, господин оберфюрер. Я тогда политикой вообще не интересовался. Со Штройбелем иногда встречался только потому, что мы вместе служили на флоте, об этом всегда можно спросить у него самого, — спокойно парировал доводы Мюллера Вилли.
— Допустим, такое тоже бывает, — согласился Мюллер. — Ну, а как вы объясните такое положение вещей. Вы довольно долго занимались оперативным обслуживанием советского дипломатического представительства. Почему же вы не поймали ни одного шпиона?
О, господин оберфюрер! Вы не работали в Берлине в те годы и вам трудно представить, какая была тут обстановка! — живо воскликнул Леман. — Мы обнаруживали и шпионов и агентов, но нам запрещали их арестовывать. Тогда все было подчинено интересам рейхсвера. Военные подписали с русскими соглашения и ради их выполнения на все проделки дипломатов требовали закрывать глаза.
— Понятно. А скажите, Леман, почему вы так часто отказывались от повышений по службе, от заграничных командировок? Вам что, не хотелось уезжать из Берлина? У вас что, совершенно нет честолюбия?
— Нет оберфюрер, — улыбнулся Леман, — Молодым я тоже был честолюбивым. Но возраст и болезнь сделали свое дело.
Поэтому от ряда предложений пришлось отказаться.
— Как дела со здоровьем сейчас? — поинтересовался Мюллер.
— Стараюсь держаться. Соблюдаю строгий режим, диету…
— Мне все не верилось, что у вас нет тайных слабостей, — прервал его Мюллер. — Я неоднократно поручал внешней службе проследить за вами. Они ничего не обнаружили. Вы, видимо, такой человек, каким и должен быть настоящий полицейский, а? — Мюллер улыбался, но глаза его по-прежнему внимательно вглядывались в Лемана.
— Не знаю, оберфюрер, я над этим не задумывался, — с улыбкой ответил Вилли.
Мюллер некоторое время молчал, задумчиво попыхивая сигарой.
— Ну так что Леман, вы принимаете мое предложение. Вашу кандидатуру поддержало и управление кадров, Бест особенно…
— Я думаю, можно попробовать, оберфюрер.
— Ну вот и хорошо. Начните с разработки предложений по усовершенствованию оперативного обслуживания промышленности. Ваши предложения представите Шелленбергу. Успехов вам! Держите со мной связь, не стесняйтесь обратиться, если посчитаете нужным. — Мюллер крепко пожал ему руку.
В октябре Вилли вместе с Шелленбергом выехал в Дортмунд, в центр германской сталелитейной и металлургической промышленности, который наряду с Дюссельдорфом и Эссеном, был важнейшим арсеналом, гигантской оружейной мастерской Рура. Леман знал, что в Дортмунде, пять чиновников гестапо, опираясь на небольшой штат помощников и канцелярских служащих, осуществляли контрразведывательное обслуживание более четырехсот военных заводов. Более двух недель делегация из Берлина изучала дела, беседовала с директорами заводов, после чего родился, план по усовершенствованию контрразведки в Руре. В этот план Вилли заложил все идеи, которые он выстрадал за годы обслуживания военной промышленности.
