Богдан Сушинский - Флотская богиня
Лейтенант на какое-то время умолк, и даже приуныл, но затем доверительным голосом поинтересовался:
— Надеюсь, теперь вы попросите командира, чтобы меня не расстреливали?
— Просить будете вы, я же старательно все переведу. Но только после того, как правдиво ответите на все вопросы.
— Мне и рассказывать-то особо нечего.
— А вот такими заявлениями советую командование мое не огорчать. Оно рассчитывает, что мы приведем вполне приличного «языка». Если же окажется, что никакого интереса вы не представляете, тут же может занервничать. И хотя пленных у нас обычно не расстреливают, фронт, как вы понимаете, все спишет. Поэтому выкладывайте, что знаете…
— Что-то ты, парень, уж слишком хорошо по-ихнему шпрехаешь, — неожиданно вклинился в разговор Крюков. — Лучше самого фрица… Уж не земляка ли встретил, а, младший сержант? Сам небось тоже из этих, из волжских каких-нибудь, немцев?
— Если ты еще раз поинтересуешься, кто я, откуда и почему говорю по-немецки, — сухо парировала Евдокимка, — те, «кому надо», тут же заинтересуются тобой. Причем интересоваться будут всю твою недолгую жизнь.
— Просто я к тому, — стушевался Крюков, — что, если уж ты такой грамотный, языки знаешь, то почему до сих пор не в офицерах?
— Тебе ведь уже все сказали! — почти взревел Корзюков. — Поэтому заткни уши и сопи в портянку.
Как только они оказались в подвале барака, где уже был установлен полевой телефон, тут же Корзюков, не дожидаясь ни вопроса комбата, ни доклада Гайдук, выпалил:
— Этого языка младший сержант взял самолично, факт. Один на один пошел; разоружил и взял. Отчаянный парень. Мы в это время в сторонке оставались.
— Так и было, подтверждаю, — неохотно проворчал Крюков, прежде чем ефрейтор успел подтолкнуть его локтем.
Корягин уважительно осмотрел рослого, крепкого с виду лейтенанта и спросил:
— Думаешь, заговорит?
— Уверен. Считайте, уже заговорил, — подтвердила Евдокимка.
— Неужто знает русский?
— Пока не знает, но это не имеет значения. Я достаточно хорошо владею немецким, чтобы говорить с пленным на любые темы.
Корягин удивленно уставился на Евдокимку, но затем хлопнул себя по лбу, давая понять, что запамятовал, и принялся звонить комбригу. Узнав обстоятельства, комбриг почти обиделся:
— Какого ж ты черта скрываешь, что у тебя сержант-переводчик завелся?
— Стал бы хвастаться — давно бы увели.
— Тоже верно.
— Кстати, отныне младший сержант Гайдук будет командовать у меня отделением разведки. Кроме того, за проявленную храбрость, за мужество, представляю его к званию сержанта.
— Да представляй хоть к чину генерала, — в сердцах обронил комбриг, — только поскорее давай его сюда, вместе с этим твоим пленным. Высылаю машину, объясни, где тебя искать.
* * *Штаб располагался в здании школы, устроенной в бывшем помещичьем особняке. Сама же деревня притаилась посреди небольшой равнины, с трех сторон, словно сторожевыми башнями, охваченной безлесными холмами.
Прикрытия у штаба хватило только для того, чтобы выставить на этих холмах небольшие заслоны, в самой деревне солдат видно не было. Как оказалось, полковник оставил в ней всего лишь одно отделение комендантского взвода. Очевидно, поэтому на фоне все усиливающегося грохота передовой штаб, как и вся деревушка, показались Евдокимке совершенно беззащитными. «Если только немцы прорвутся где-нибудь на фланге…» — с тактическим осуждением покачала она головой, выводя связанного по рукам лейтенанта на миниатюрное плато, посередине которого высился обезлюдевший штаб.
Однако широкоплечий коротышка комбриг, так и не сменивший общеармейский мундир на флотский, никаких страхов перед близостью фронта не ведал. Он вел себя так, словно бригаду бросили сюда не для того, чтобы попридержать противника, пока эвакуируют заводы из ближайшего города, а чтобы раз и навсегда остановить его перед своими бессмертными батальонами.
— Вот это уже другое дело, — ворчал он, с ног до головы осматривая пленного с такой придирчивостью, будто ему обещали привезти не «языка», а циркового борца. — А то воюешь тут, не зная, ни кто перед тобой, ни какими силами противник располагает. Ты действительно шпрехаешь по-немецки? — спросил полковник у Евдокимки, не отрывая взгляда от лейтенанта. — Поговори с ним.
Евдокимка произнесла несколько фраз. Лейтенант грустно улыбнулся и ответил.
— Что ты ему сказал? — насторожился присутствовавший при допросе начальник штаба — чуть выше росточком, нежели командир бригады, зато худой и угловатый, словно подросток.
— Объяснил пленному фон Кранцу, что полковник не верит в мое знание германского языка. Тот ответил: «Нам придется вместе разубеждать его в этом». Он уверен, что смогу.
Полковник и майор многозначительно переглянулись.
— Немец, похоже, понимает его, — развел руками начштаба. — Тем более что нам с этим гансом любезностями не обмениваться, всего-то пару вопросов.
33
Пленный отвечал охотно и обстоятельно. Евдокимка почувствовала, что между ними пролегла некая нить доверительности, поэтому старалась говорить с ним предельно вежливо.
Выслушав последний ответ, полковник вопросительно взглянул на майора:
— Что будем делать с ним?
— А что панькаться? Куда его отправлять? Сержант брал его в плен, сержанту и пускать в расход.
— Я не могу расстреливать его, товарищ полковник. Всю дорогу убеждал, что пленных у нас не расстреливают и что если он ответит на все вопросы… Как видите, он ответил.
— Что вы тут антимонию разводите, товарищ младший сержант?! — возмутился майор. — Вы что, отказываетесь выполнять приказ?
— Приказа пока что не было, — недобро блеснула глазами Евдокимка, поправляя ремень висевшего через плечо карабина. — Если же он последует, то будет противоречить приказу товарища Сталина об обращении с пленными, — она и представления не имела о том, издавался ли такой приказ Верховного главнокомандующего на самом деле, но, что сказано, то сказано…
— Нет, ты видел этого грамотея? — слегка поостыл майор.
Однако Гайдук обратила внимание, что к полковнику тот обратился на «ты», и это ее покоробило.
— Приказ пока что отдан не был, — потупив глаза, осадил его комбриг. — Сержант прав.
— Они что, хотят расстрелять меня? — с каким-то странным безразличием в голосе спросил лейтенант, вклиниваясь в эту перепалку.
— Я пытаюсь отговорить их от этой затеи.
— Тогда они расстреляют нас обоих. Это уже смешно.
— О чем вы там лопочете? — исподлобья взглянул полковник на Евдокимку.
— О жизни и смерти. Лейтенант просит вас как офицер офицера — пощадить его.
— А ты спроси этого своего лейтенантика: они наших бойцов часто щадят? На землю нашу они пришли из чувства сострадания?
— Ответ вам известен, товарищ полковник. Может, он в штабе корпуса понадобится? Офицер как-никак, прямо с фронта.
— Что ты цену ему набиваешь, словно старой лошади?
— Если мне позволена последняя просьба, — вновь заговорил пленный, — то я прошу вас лично исполнить приговор. Вы — настоящий солдат, в вашем поведении есть что-то рыцарское.
— Только не надо льстить мне. На вашей судьбе это все равно никак не отразится.
— Я ведь не о помиловании прошу, а всего лишь высказываю свое пожелание. Жаль, что вы до сих пор не удостоились звания офицера.
«Сама об этом жалею, — согласилась с ним Евдокимка, но вслух ничего не произнесла. — Война не завтра кончается, еще удостоюсь». Она задумчиво покряхтела, взглянула сначала на пленного, затем на полковника.
Нет, сам процесс расстрела ее не страшил. За то время, пока она работала в госпитале, на ее глазах, а порой и на ее руках, ушло из жизни столько раненых бойцов, она повидала столько крови… Тут дело заключалось в другом. Евдокимка понимала, что сейчас этот пленный смотрит на нее, как на заступницу, и здесь уже — вопрос чести. Хотя что Евдокимка могла противопоставить воле этих высоких чинов, кроме жалости к пленному да своего упрямства?
— Пленный просит, чтобы я лично расстрелял его.
Майор крутил ручку аппарата и словно бы не слышал слов Евдокимки, но полковник как-то странно встрепенулся и спросил:
— Из уважения к храбрости, что ли?
— Наверное, на войне это тоже имеет значение — кто именно лишает тебя жизни.
— Тогда уводи и стреляй. Везти его в штаб корпуса — далеко и не на чем. Устраивать ради него лагерь военнопленных, что ли? Отведи подальше и не вздумай пожалеть его. Метрах в двухстах отсюда — кладбище.
— Мимо проезжали, видел…
Они с лейтенантом встретились взглядами, и тот все понял без перевода. Евдокимка достала из кармана пистолет пленного и проверила его.
