Валентин Бадрак - Офицерский гамбит
«Ну посуди сам. Если преступник, убийца на клеточном, на молекулярном уровне себя запрограммировал на такие действия, как ему изменить свой внутренний код?! Изменения внешней обстановки тут не помогут, что доказывали многие примеры из жизни. А для изменения внутреннего кода, для того чтобы сдвинуться, надо полностью изменить свою жизнь. Выстроить по-иному все приоритеты. Отказаться от всех привязанностей. Поменять всю систему мироощущений и мировосприятия».
Он ничего ей не ответил, только подумал, что ведь это и его напрямую касается. Его жизнь обусловлена привязкой к своему Центру, который стал для него много большим, чем просто структурой, дающей ему задания и ресурсы для их выполнения. Он врос в нее, а она вросла в него. Он словно пес на поводке. Он даже не может иметь своего мнения. Фактически ему позволено лишь одно – пытаться своими убеждениями на тот или иной счет влиять на последующие задания Центра. Но на деле эта возможность призрачна, ее сила – эфемерна. И он убеждался в этом много раз. И как он ни рассматривал теперь ситуацию, выходило, что он тоже запрограммирован определенным образом.
«Ну нет! – Артеменко громко крикнул сам себе и сжал кулаки. – Я-то совсем другой человек. Я смогу отвязаться. Или перерезать веревку. Я смогу измениться!»
«Остынь! Тебе нечего и трепыхаться – ты увяз навсегда, и ты сам это хорошо знаешь, – так со злорадством и сардоническим оттенком отвечал ему из глубины голос разума. – Так что побереги лучше пыл и энергию для выполнения задач Центра». Этот голос казался Артеменко зловещим. Но он дал себе слово не сдаваться. Если где-то был вход в эту зону, значит, должен быть и выход! Если можно написать программу для такого, как он, значит, обязательно существуют возможности ее коррекции! Он так просто не сдастся! И ощущение готовности меняться растеклось по всему телу, как во время приема горячей ванны.
Глава шестая
(Киев, октябрь 2008 года)
1С некоторых пор работа, как говорили у них в ведомстве, «по Украине» продвигалась в двух параллельных направлениях, практически независимых, но незримо связанных прочной тетивой единого лука. У одного места крепления этой тетивы поставлена была группа политиков и специалистов по публичным экзекуциям, идущая на открытый конфликт, конфронтацию с украинской верхушкой. Эти же циклично меняющиеся лица получили четкое неукоснительное задание запугивать народ войной, разделением и всевозможными ужасами, дискредитировать любой акт украинской власти, конвейером запускать промывающие мозги статьи, книги, фильмы, проводить симпозиумы и научные исследования. И даже засылать известных российских артистов и певцов, которые между номерами должны приперченной шуткой невзначай вспоминать о выросшем ворохе проблем в отношениях между готовым к братским объятиям россиянином и нерадивым украинцем. Одним словом, с помощью этой группы, используя все возможные формы прессинга, должно было достичь эффекта показательного отлучения от Москвы той части украинского народа, что пренебрегает идеей российско-украинского братства. На противоположном месте крепления лука было намечено иное, более тонкое, изящное, театрализованное представление. Его результат должен был проявиться в небывалом, неслыханном по масштабу массовом стремлении изнутри Украины отвергнуть движение страны на Запад, опрокинуть мысли о различии украинского национального с общим русско-российским. Задача политического отряда особого назначения состояла в том, чтобы заставить Украину вернуться под крыло России. Силой пробудить братскую любовь, принудить к ней нацию. Тут порой необходим был хороший вкус и еще больший артистизм, чем у обличителей, требовалась подлинно азиатская хватка и коварная игра, результатом которой должно стать понимание всеми и каждым: Украина – это сумасшедший дом со взбесившимися пациентами. Тут каждый номер становился сложнее балетного, каждый выход был на пуантах, с невиданной хореографической подготовкой.
Главное отличие двух групп, участвующих в представлении, состояло вот в чем. Первую представляли авторитетные лица России – от президента до любого желающего публичного россиянина. Вторую – исключительно украинские лица, решительные и страстные обличители, умелые, обладающие острым умом стратеги, способные вынудить нацию к реверсу. И вся могучая, великолепно отлаженная информационная машина России по единому сигналу включилась в работу на авторитет представителей обеих групп. Строился новый стереотип, обновленный образ славянского родства, возведенный в абсолют.
Алексей Сергеевич ясно представил себе, как натягиваемую тетиву исполинского лука прочно удерживает крепкая, тренированная рука кремлевского монарха, в котором он давно угадывал не столько завышенную самооценку и тщательно маскируемую помпезность, сколько отсутствие традиционной сентиментальности и жажду мести. Он физически ощутил, как во время домашних размышлений на его лбу появился сложный рисунок из складок, и удивился этому, потому что раньше ничего подобного не происходило. К своему удивлению, его разум принимал необходимость расширения влияния России за счет ослабления всего окружающего мира; сердце же по-прежнему протестовало против искусственного порождения напряжения между обычными людьми, которые теперь уже не могли жить мирно. Разговор о разобщенности народов становился все более частым гостем в домах и россиян, и украинцев, сея смуту и сомнения в головах.
Алексей Сергеевич был включен одновременно в состав двух групп. И он ясно улавливал, что именно более всего раздражает московских вождей. То, что нынешняя украинская власть вознамерилась положить конец вековому хуторянству Малороссии, что, в отличие от прежних функционеров, выросших из выскочек коммунистического режима, ни у кого не подрагивают коленки во время встреч и переговоров. То, что, идя на переговоры, украинцы почему-то тоже надевают галстуки сочно-красного цвета, раздражающие тех, кто привык видеть властно-красное исключительно в своем отражении в зеркале. Одним словом, кучка зарвавшихся провинциалов, говорящих о себе как о новой элите, желает выставить Украину европейской державой, а это многими рассматривалось не иначе как «выше России». Потому что каждый россиянин знает: Европа живет лучше России, там надежнее и безопаснее. Кто не верит, может поехать и убедиться, что даже в Польше или Чехии уж давно совсем иная аура. И это-то бесило, вызывало раздражение и ярость Белокаменной. Алексей Сергеевич даже слегка смутился, когда ему дважды повторили: «Не Украина сама должна быть наказана, но ее политическое руководство, эти отступники!» Лица инструктирующих оставались непроницаемо добродушными, даже доброжелательными: просто как украинцу ему напоминают, что мишень – не Украина, а ее руководство. Это как перед прыжком с парашютом должно быть сделано напоминание о нештатных ситуациях и применении запасного комплекта. Артеменко помалкивал – он давно с тоской смотрел на телепередачи центральных каналов России, где вовсю обсуждали, как быть с украинскими врагами.
Он давно заметил, что внутри него медленно, но неуклонно возрастала напряженность. Ему все чаще отводилась роль подстрекателя, провокатора, подрывника неустойчивого сознания тех неопределившихся, которых он сам в глубине души если и не презирал, то уж точно не уважал. Он все еще оставался одним из лучших и наиболее послушных винтиков системы, но вовсе не ржавчина точила этот винтик, а более искусная, филигранная лазерная заточка стала препятствовать его разрушительной роли. И хотя набранная годами инерция предопределяла привлекательность невидимого фронта, воодушевления у Алексея Сергеевича при выполнении замысловатых и всегда двусмысленных задач заметно поубавилось. Действовать он, конечно, не разучился, исповедуя свой прежний принцип: если уж ввязался в дело, исполнить его нужно отменно, красиво и без задоринок.
2Чтобы хорошо представлять себе число и качественные возможности потенциальных сторонников, Алексей Сергеевич некоторое время чрезвычайно пристально следил за киевскими средствами массовой информации. Наблюдателю за его образом жизни, если бы такой появился, могло даже показаться, что его modus vivendi чрезвычайно воздушный, даже, пожалуй, праздный. Он посещал театры, выставки, приемы, конференции, фестивали и между тем увлеченно и неотступно следил за местными теленовостями, не пропуская ни одной из центральных газет, ни одного из стоящих хоть что-нибудь событий. Мозг его постоянно пребывал в напряженной работе; он присматривался, принюхивался, отмечал любые политические колебания и, особенно, новые лица, которые стремились оказаться в эпицентре этих колебаний. Он давно сформировал базу данных перспективных для дела людей, куда попали, прежде всего, народные депутаты второго эшелона, набирающие обороты представители публичной жизни страны, журналисты, шоумены, руководители мозговых трестов, консалтинговых агентств, социологических служб. Алексей Сергеевич заполнял свою базу не без мер предосторожности, хотя контрразведывательный режим казался идеальным для его деятельности. Но он не позволял себе хоть сколько-нибудь обмануться на этот счет и расслабиться. Имена и фамилии заносились в портативный компьютер по ассоциативному ряду, с обязательным изменением пола и указанием особенных признаков или акцентуации. К примеру, попавший в его поле зрения тележурналист с корнями из Житомира и русской фамилией Осипов, с которым они познакомились во время какого-то бизнес-форума, значился как подруга Мандельштама, любящая апельсиновый сок и предметы роскоши. Это означало, что попавший в прицел представитель четвертой власти с периферии имел проблемы с употреблением алкоголя и весьма нуждался в деньгах. Однако больше всего Алексея Сергеевича интересовали представители законодательной власти и близкие к ним персоны. Верховная Рада давно представлялась ему неким универсальным отстойником, в котором создавались политические кланы, совершались перегруппировки сил, депутаты невозмутимо трудоустраивались в противоборствующих фракциях, сами политические силы находили новых приверженцев. Тут царил апофеоз хаоса, тут все сливали всех, все боролись со всеми, и это было подлинной идиллией для человека его профессии. Наконец, именно тут совершались те оргиастические манипуляции, которые сами народные избранники называли терками, – в результате них на свет божий являлись новые министры и их заместители, рождались бойкие политические персонажи и закатывались былые звезды украинского политикума. Тут было где разгуляться, потому что подавляющее большинство не имело никаких иных принципов и целей, кроме собственного продвижения и укрепления политического рейтинга. И великая Россия всегда присутствовала тут незримой тенью, как бы покрывая часть темных личностей своим вороньим крылом, создавая светотени, ретушируя одних и вырывая других из мрака пучком ослепительно яркого света. Самому Алексею Сергеевичу порой крайне неприятно становилось от вида и атмосферы этого веселого, не утруждающего себя даже скудными моральными нормами сообщества. Но, как заядлый рыбак, он готов был сидеть в грязной тине, чтобы выловить увесистую рыбину с блестящей чешуей. Он, и правда, долго старался, прежде чем год тому назад в его файле появилось несколько заманчивых записей. Одного депутата, как он знал точно, некогда близкого к спецслужбам, он обозначил как Седого Кузнеца. Артеменко очень сомневался в перспективах работы с ним, но решил таким образом по меньшей мере проверить своих. И в самом деле, когда Алексей Сергеевич отправил в Москву подробную характеристику и предполагаемый план работы с Седым Кузнецом, он получил поспешный и очень уверенный отказ. Это означало, что человек либо уже с кем-то работает, например с представителями конкурирующего ведомства, либо уже когда-то ему были предложения коллег по работе. «Вот и славно, – думал он, – что у нас все так четко централизовано и скоординировано».
