Юрий Слепухин - Ничего кроме надежды
Будь ребята постарше, они поняли бы, что героические дела совершаются не только на фронте и что неприметное будничное подвижничество их матерей заслуживает едва ли не большего преклонения, чем боевые подвиги отцов и старших братьев. Но они действительно были очень молоды и поэтому ровно ничего героического в жизни и работе тыла не видели – в тылу им было попросту неинтересно, они жили мечтой о фронте, о том самом переднем крае, про который столько написано книг, сложено песен и снято фильмов. И вот теперь их мечта наконец исполнилась!
Им повезло – младшим лейтенантам, прибывшим в полк осенью сорок четвертого года, к началу нашего большого наступления в Венгрии. Война теперь была не та, какой начиналась, да и выглядела совсем по-другому – словно сама природа позаботилась о роскошных декорациях для здешнего «театра военных действий». Сказочно прекрасны были Трансильванские Альпы, одетые в золото и багрянец осенних лесов, и грозно, победно и торжествующе перекатывались по горным долинам орудийные громы, возвещая начало великого освободительного похода в Европу. Сколько неведомых стран лежало там, за этими перевалами, сколько людей с надеждой прислушивалось сейчас к рокоту советских пушек, ожидая скорого уже избавления от долгого ига! Казалось, сбываются самые дерзкие мечты, самые прекрасные сны становятся явью. Мальчики в новеньких лейтенантских погонах жалели лишь об одном: что второй фронт все же открылся и им не придется закончить поход на берегах Атлантики.
Она казалась им прекрасной, эта заграничная война сорок четвертого, и лейтенанты с сожалением думали о том, что хватит ее ненадолго – самое большее, на полгода; но пока она шла, и вертелся грохочущий калейдоскоп стремительного наступления – улицы чужих городов, зажмурившиеся гофрированными шторами закрытых витрин, непонятные вывески, горящие «тигры» да «пантеры» и ползущие навстречу вереницы пленных, придорожные распятия и мимолетные обжигающие взоры чернооких мадьярок, крестьянские дома, парки, прочерченные аллеями вековых буков, и замки магнатов, где со стен смотрели из тускло мерцающих золотых рам надменные усачи в венгерках и лихо заломленных меховых шапках с соколиными перьями.
На офицерских пирушках по поводу чьей-нибудь очередной награды лейтенанты пили коллекционный токай из подвалов Андраши и Эстерхази, хором пели «Много верст в походах пройдено», читали лихие стихи вроде «Мы не от старости умрем, от старых ран умрем, так разливай по кружкам ром, трофейный рыжий ром»; они чувствовали себя чуть ли не гусарами той, первой Отечественной, гусарами-победителями накануне вступления в завоеванную столицу Буонапарта...
А потом они поднимали в атаку свои взводы, мальчишескими голосами крича: «Вперед! За Родину!!» – и умирали на холодной венгерской земле, в театральном великолепии трансильванской осени. Потому что война, даже такая романтичная с виду, не была игрой, в сорок четвертом году пули и осколки обладали той же убойной силой, что и в сорок первом.
В середине октября дивизия, в состав которой входил 441-й гвардейский мотострелковый полк, оказалась на главном направлении контрудара эсэсовских панцер-гре-надеров, предпринявших отчаянную попытку задержать наше наступление между Дебреценом и Ньиредьхазой.
Взрывная волна, хотя и ослабленная расстоянием, настигла комбата у самого входа в блиндаж, и по ступенькам он не сбежал, а скатился; оглушенный падением, еще сидел на полу, когда кто-то обхватил его сзади под мышки, помогая подняться.
– Вы живой, товарищ капитан?
– Убитый, не видишь, что ли! – зло ответил Дежнев, выведенный из себя дурацким вопросом. – Чем спрашивать хреновину, давай связь со второй ротой!
– Нема связи, – виновато сказал телефонист. – Верно, опять порвало...
– Так что? – еще злее спросил комбат. – Мне, может, на линию идти?
Телефонист с новой энергией завертел ручку индуктора, крича в трубку отчаянно и безнадежно: «Але, але!». От нового взрыва поблизости блиндаж снова тряхнуло, сквозь разошедшуюся обшивку на потолке посыпалась земля. Немцы, словно догадываясь о расположении командного пункта батальона, лупили по высотке тяжелыми реактивными минами.
– Товарищ капитан, отвечает вторая! – радостно заорал телефонист, протягивая ему трубку.
Дежнев, превозмогая опять накатившую волну слабости, судорожно стиснул в кулаке скользкий от пота эбонит.
– Мито! – крикнул он, не сразу расслышав голос Барабадзе. – Мить, что там у тебя? Ты меня слышишь? Обстановка какая, спрашиваю, мне тут ни хрена не видно – из-за дыма никакой видимости...
– Атакует «пантерами»... – по-комариному пропищал голос командира второй роты, едва слышный, с трудом пробивающийся по перерубленному в нескольких местах и наспех сращенному проводу. – Бронебойщики... штук подбили, но... не хватает, понимаешь...
– Ты держись, слышишь! – кричал Дежнев. – Я тебе пару взводов из третьей роты перебрасываю сейчас, у них есть петеэры – слышишь меня? Я говорю – держись, подкину что могу, я чувствую, он главный удар нацеливает через тебя, ты его к бетонке не подпускай, чтоб он бетонку не оседлал, понял?
Он обернулся к телефонистам и крикнул:
– Третью, живо!
– С третьей связи нет, товарищ капитан, там двое сейчас на линии, ищут разрыв...
– Послушай, Дежнев, я бы не стал трогать третью роту, – сказал начштаба. – У нас и так слабовато на правом фланге, и если...
– Что «если»? – огрызнулся комбат. – На, погляди! – Придерживая трубку плечом, он сунул через стол притрушенную землей двухкилометровку. – Не видишь, что ему надо? На правом фланге как там еще будет, неизвестно, а вторую он уже давит! Давай пиши, посылай связного – пусть оставят заслон и все остальное гонят к Барабадзе, бронебойщиков всех туда, это главное... Мито! – снова закричал он в трубку. – Мито, слушай меня!
– ...слушаю, только мешают, – пропищал комариный голос. – Никакого, понимаешь, уважения, – человек говорит с большим начальством, а они над самым ухом... термитными, просто хулиганы...
Дежнев усмехнулся и почувствовал, как опять лопнула кожица на обветренных губах.
– Я вижу, духом не падаешь, это хорошо! – крикнул он. – Петеэров тебе подкинут, но учти – не удержишь бетонку, пропустишь его к мосту – нехорошо нам будет, ясно?
Барабадзе ответил что-то, но тут новый громовой раскат рванул землю вместе с блиндажом, и линия окончательно умолкла. Радист в углу, согнувшись над своим зеленым облупленным ящиком, пытался связаться с полком, бубня нудно и монотонно: «Волга, Волга, я Кама, Волга, Волга, я Кама...» Начальник штаба, старший лейтенант со щегольскими английскими усиками, торопливо дописывал приказ на вырванном из полевой книжки листке, спеша отдать его связному, который стоял тут же с унылым видом. Дежнев мельком глянул на незнакомого низкорослого солдата и пошел к выходу, застегивая ремешок каски. Понаприсылали черт-те каких хмырей...
– Напиши, чтобы дали сведения о потерях, пока хоть приблизительные, – сказал он, задержавшись возле начштаба. – А петеэры все до одного – во вторую. Правый фланг усилим минометами, если понадобится...
– У Барабадзе сейчас – самое танкоопасное направление, – добавил он, когда Козловский промолчал, выражая, как ему показалось, несогласие. – Соображать надо!
Связной выбрался из блиндажа следом за ним. Дежнев взял солдата за рукав шинели.
– Давно на фронте?
– С самого начала, товарищ гвардии капитан! – бодро ответил связной.
Там, в блиндаже, он показался недотепой, но сейчас комбат подумал, что первое неблагоприятное впечатление было ошибочным.
– Против танков стоять приходилось?
– А как же, – солдат ухмыльнулся. – Первое время только тем и занимались – когда не бегали.
– Тогда сам должен понимать, как сейчас приходится второй роте, – сказал Дежнев. – Они без поддержки долго не продержатся, а дать немцам захватить мост – значит, всем угодить в окружение. Ясно?
– Так точно, товарищ гвардии капитан, – сказал солдат, немного подумав, словно мысленно представив себе обстановку во всех угрожающих подробностях. – Рази ж я не понимаю!
– Добро, давай тогда жми, – сказал комбат, подтолкнув его в спину. – И быстро назад!
Связной, пригнувшись, убежал по аккуратно обшитому досками ходу сообщения. Ход был коротким – дальше солдату придется бежать под огнем. Пока они разговаривали, было короткое затишье – разноголосые звуки боя словно отхлынули от высотки и сконцентрировались в дымном мглистом отдалении там, впереди, где был участок второй роты. Потом немцы снова ударили по склону холма. Их система огня была сегодня какой-то непривычной, странной, словно они били вслепую, наугад – куда попадет. Может быть, просто прощупывали оборону...
А может, и не «просто». Может, у них свой план – не такой ясный, как подумалось ему вначале. До этой минуты он был уверен, что немцы будут стремиться оседлать шоссе и захватить мост раньше, чем успеют подойти наши танки; но сейчас он снова мысленно увидел перед собой карту, пестро разрисованную дужками и заштрихованными овалами, – словно шахматную доску, на которой еще не проступили контуры замысла противника. Мост как главный объект? Слишком очевидно, слишком на поверхности; что, если это просто отвлекающий маневр, а на самом деле они, сковав основные силы батальона на участке Барабадзе, ударят по левому соседу...
