Александр Васильев - Прикосновение к огню
И вдруг к нам прибывает пополнение — группа бойцов и с ними мой дружок и бывший заместитель по политчасти младший политрук Виктор Королев. Последнее время он учился на курсах в нашей пограничной политшколе. Еще недавно, с неделю назад, я встретил его на улице и пригласил к нам в гости. Он пообещал зайти, когда сдаст все зачеты. И вот пришел… Но только он лег рядом со мной и даже еще пошутил насчет того, что, мол, впервые в жизни видит меня небритым, как вдруг к нам пробрался связной с моста и сказал, что убили Краснова. Виктор сразу изменился в лице. Они с Красновым были земляки, оба из города Бологое, знали друг друга с детства. «Дай мне несколько ребят, — попросил он. — Я должен отомстить за Женю!» Я дал. Королев повел группу к мосту…
Между тем группа политрука Тарасенкова прочесывала улицы, прилегавшие к набережной. Здесь тоже на каждом шагу происходили ожесточенные схватки. Враг уже просочился на площадь Рынок, в район станции, даже в парк на Замковой горе…
Примерно в полдень майор Тарутин вдруг отдал приказ начать отход к восточной окраине Перемышля — селу Негрыбка. Мы тогда не поняли: в чем дело? А потом узнали, что немцы все же прорвались на флангах и угрожали нам охватом… Приказ есть приказ. Я оставил на рубежах две прикрывающие группы по пять-шесть человек и начал отход…
— А, кроме них, в городе кто-нибудь из наших остался?
— Об этом мы узнали уже потом, на следующий день. Вот здесь — Александр Николаевич показывает на карту, — неподалеку от моста, трое моих бойцов засели в доте, должно быть, вместе с ними был кто-то из укрепрайонцев. Только когда мы начали отходить, дот снова открыл огонь. Я подумал, что ребятам, которые там находились, неизвестен приказ, и послал туда связного. Но он не мог пройти и вернулся: дот был окружен немцами.
— Ты расскажи еще про одну «тяжелую артиллерию», которую вы там оставили, — замечает Мария Емельяновна.
— Ах да! — спохватывается Патарыкин. — Про жен-то я вам не сказал. А ведь им, бедным, пришлось тогда еще хуже, чем нам. Как только начали артобстрел, мы дали команду женщинам и детям укрыться в подвалах. Ну, они сидят, ждут, когда «провокация» кончится. А огонь все сильнее и сильнее, немцы уже через границу пошли… Шофер штабной легковушки хотел было вывезти за город две-три семьи старших начальников, но майор Тарутин запретил. «Война, — говорит, — для всех война!» А там и его семья находилась. Дал распоряжение изыскать средства, чтобы все семьи эвакуировать. И вдруг мы получаем приказ об отходе. Вот тут-то я и вспомнил о моей любимой. Подбегаю к двери подвала, кричу: «Ждите нас, мы скоро вернемся!» Велел забаррикадироваться лучше… Пока я женщинам инструкцию давал, немцы меня чуть в кольцо не взяли. Пришлось пробиваться с боем. Но ничего, догнал своих ребят и вместе с ними прибыл на пункт сбора…
— Помню, — продолжает он, — встретил я возле села Негрыбки какого-то генерала, вероятно Снегова. Он сказал, что едет в соседнее село Нижанковичи, где уже находился штаб нашего отряда. В самой Негрыбке стояла пехота, может быть, полк, а то и больше. Эти еще не вступили в бой, но уже знали, что началась война. Они встретили нас, как героев: накормили, напоили, табачком угостили. Сказали, что ждут приказа о наступлении. Где-то прослышали, что в штабе уже готовятся к нему.
Я вспоминаю знаменитую строчку из сводки, которая когда-то подняла наш боевой дух. Интересно, участвовал ли мой собеседник в той ночной контратаке?
Патарыкин усмехается: он шел со своими «орлами» в первых рядах. Однако говорит, что может рассказать о контратаке лишь то, что видел сам. Его «сектор обзора» был не слишком широк.
— Знаю одно, — говорит он, — своими силами мы, пограничники, с немцами тогда не справились бы. Тут больше пехота решала: у нее ведь имелись и пушки, и минометы, даже несколько танков. Надо сказать, что наше местное командование развернулось очень быстро: установили с соседями связь, наметили исходные рубежи, подтянули артиллерию… Предварительно прощупали противника разведкой. Спасибо, ночь помогла. И жители тоже. Кстати, большинство жителей — и поляки, и украинцы, и евреи — всей душой болели за Красную Армию и оказывали нам помощь с самого начала… Так вот, когда разведчики вернулись и доложили о сосредоточении противника, о том, где у него расположены штаб и огневые точки, мы еще раз уточнили план штурма. Командование решило, что девяносто девятая дивизия будет наступать с северо-востока двумя колоннами — от села вовне и немного южнее — от Негрыбки. А нам, пограничникам, дали команду подтянуться ближе к городу и еще до рассвета сосредоточиться на обратном скате Замковой горы, в районе городского кладбища. Мы должны были стать ударной группой. Всего нас, зеленофуражечников, собралось примерно около трех рот. К нам присоединились ополченцы из партийно-советского актива, примерно около ста человек, а может быть, и больше, точно не помню, во главе с секретарем горкома.
Тарутин построил всех и сказал, что командовать сводным батальоном он поручает старшему лейтенанту Поливоде. Меня назначили командиром третьей роты. Затем объявили заместителей по политчасти: у Поливоды им стал Тарасенков, у меня — Королев. В данном случае это тоже было продумано. Я говорю не о себе, а о других: все ребята надежные, смелые, уже обстрелянные в первом бою… Конечно, насчет Поливоды, может, кто в душе и возражал: все-таки он только старший лейтенант, а у нас в отряде были и капитаны, и майоры. Но война — это не отдел кадров, здесь одного звания мало. А у Тарутина глаз на людей был точный.
Ровно в четыре утра по вражеской стороне ударила наша артиллерия. И тут же мы пошли в атаку. Моя рота, пройдя через кладбище, рассредоточилась в переулках, прилегающих с одной стороны к парку, а с другой — к широкой улице, если не ошибаюсь, имени Словацкого… Да, забыл сказать: у нас имелась и своя пушка. Еще на подступах к городу мы встретили какого-то майора, тоже из девяносто девятой дивизии, не то грузина, не то армянина, с тремя танкетками. На прицепе одной из танкеток была сорокапятимиллиметровая пушка. Ну ее и выделили нам вместе с расчетом для прикрытия. Командовать расчетом вызвался лейтенант, молоденький паренек, видно только из училища. Я вам о нем еще потом расскажу.
Немцы не ожидали нашей атаки. Помню, выбегаю из-за угла и вот так, нос к носу, сталкиваюсь с их часовым из боевого охранения. Он увидел меня и очумел. Тот крикнул: «Рус!» — и бежать. Догнала его моя пуля. Но вскоре немцы опомнились и открыли огонь из орудий, минометов и пулеметов. Навстречу нам — это было уже в районе замка — фашистское командование выдвинуло большую группу, примерно около батальона. Пришлось моей роте сражаться тоже за батальон, ну и соответственно взводу — за роту, отделению — за взвод, а каждому бойцу — за отделение.
Недаром мы шли во главе. Хотя вымотались в первом бою, зато приобрели опыт. Иной день войны мирного года стоит. Злости у нас хватало, рвались в бой. Да и город мы знали лучше всех, тем более что находились уже недалеко от центра, где нам был знаком не только каждый дом, а каждый выступ, каждая лазейка. Это нам крепко помогло. А тактику уличного боя пришлось осваивать тут же, на ходу сдавать экзамен, как говорится, сразу за академию. Я понял, что наше спасение в предельной маневренности, и еще больше расстредоточил роту, выделил малые подвижные группы, по два-три бойца, поставил общую задачу: выйти к заставе и восстановить границу.
Александр Николаевич машет рукой, но в глазах светится радость. Как-никак, а приятно вспомнить себя в той давно забытой роли вожака этой кучки храбрецов, воспитанных им за долгие месяцы строевых учений и стрельб, задушевных бесед и суровых «накачек» — всего того, что предшествовало этому бою. Недаром немцы окрестили пограничников «зелеными дьяволами». А сейчас передо мной сидит полный, добродушный человек, которого даже трудно себе представить в военной форме, да еще с наганом в руке…
— Я оставил при себе только одно отделение — восемь бойцов, — продолжает он. — Мы бежали от дома к дому, падая на мостовую, снова вскакивая, прижимаясь к стенам, укрываясь за выступами старинных домов, перепрыгивая через ограды. Откуда лихость бралась?! Наверное, недаром говорят: смелого пуля боится. Помню, выбежал я на площадь Плац на Браме, увидел в конце улицы на той стороне площади вокзал, а от него уже недалеко была и застава; сорвал с себя фуражку и крикнул: «Ребята, давай!» Мою фуражку тут же автоматной очередью прошило, а мне ни царапинки. Ребята вскочили за мной, как гаркнут: «Ура!», — и немцы — они на бульваре за деревьями прятались — врассыпную. Здесь Виктор Королев, который с несколькими бойцами по соседней улице шел, тоже на площадь выбежал. И тоже с криком «Ура!». В этот момент один гитлеровец обернулся и бросил в нас гранату. А Виктор — он маленький, верткий — схватил ее на лету и обратно в немца. Тот опомниться не успел… Да, сейчас вот увидишь такое в кино и не поверишь. А ведь это было!
