Сергей Щербаков - Нет на земле твоего короля. Часть 1
Иногда скучающая Света подсаживалась к Вите Алексееву, молодому сотруднику, тридцатилетнему холостяку, чья ладонь была в два раза больше Мишиной ладони. Светка от нечего делать несла, не переставая, всякую чепуху, наблюдая, как Виктор настраивает аппаратуру. Сидя рядом, непринужденно болтая ногами, она не замечала, как короткая юбка задиралась, обнажая ее пухлые колени с ямочками. Витька, естественно, постоянно натыкаясь взглядом на эти ямочки, начинал нервничать, ерзать, и ни с того, ни с сего грубить.
— Да, убери ты свои коленки! Мешаешь паять! — возмущенно высказывал он Свете. Та, не понимая реакции молодого человека, обиженно надув губки, возвращалась за свой стол или пересаживалась к кому-нибудь другому из сотрудников.
Миша любил подшучивать над ними.
— Свет, у Витьки глаза скоро окосеют, ты же его фокус смещаешь на 180 градусов!
— Я не понимаю, о чем ты говоришь, Тихонов!
— Вить, ты тоже не понимаешь?
— Да отстаньте вы все от меня! Ну что за люди — не дают вообще сосредоточиться!
Жизнь в отделе била ключом. У них постоянно что-то происходило. То ли сотрудники такие подобрались, то ли еще что, но у них никогда не было скучно. На этот раз намечался грандиозный шахматный турнир. В среду в конце рабочего дня все занимались подготовкой. Обставили все чинно, поставили столы, на доске мелом написали имена участников, словом — подготовились наисерьезнейшим образом. Главными зачинщиками и вдохновителями являлись Федор Федорович и его давний соперник, начальник соседней лаборатории, Алексей Григорьевич Емельяненко; оба заядлые игроки, любители шахматных баталий.
— Давненько я не брал в руки в шахматы! — любил повторять крылатую фразу Федор Федорович, нервно двигая фигуры.
— Знаем, знаем, как вы плохо играете! — отзывался и долбил со всего маха по кнопке шахматных часов его соперник.
— Тронул — ходи! — изредка во время поединка раздавался возмущенный вопль Федора Федоровича.
Шахматные блиц-турниры, пятиминутки, уже давно стали неотъемлемой частью жизни отдела. Баталии устраивались, как перед рабочим днем, так и в обеденный перерыв, а иногда и после работы.
Миша сам часто не играл, но со стороны любил наблюдать за схватками маститых «гроссмейстеров». Впрочем, за ним укрепилась репутация сильного игрока. И все благодаря тому, что однажды, в обеденный перерыв из-за отсутствия игроков его пригласил сыграть «партейку» Емельяненко. Миша в теории был не силен, особых шахматных тонкостей и премудростей не знал, но сразу же озадачил своего опытного противника нестандартным мышлением. Если б красный флажок на часах у него не упал, то Емельяненко пришлось бы испить горькую чашу поражения. Уж больно плачевная у него возникла на доске ситуация. Потом Михаил как-то, здорово не напрягаясь, посадил в лужу старшего инженера Юрия Палыча Можаровского, постоянного противника Емельяненко и самого Белова. С этой поры матерые шахматисты стали с опаской относиться к молодому человеку, потому что выигрыш у него им не сулил громкой славы, а вот проигрыш, наоборот, мог оказаться несмываемым позором. Поэтому они не особо горели желанием приглашать Мишу на поединок.
На этот раз турнир должен был состояться между тремя командами, две от лабораторий, третья — чисто конструкторская. В каждую команду вошло по три человека, которые должны были делать ходы по очереди. Появились конструктора во главе с рьяным шахматистом Стасиком Новицким. Его помощниками назначили молодого специалиста Славку Зайцева и старожила отдела, всеми уважаемого, седовласого Данилу Григорьевича. Тот факт, что они эти самые шахматы, наверное, со школьной скамьи не брали в руки, никого не смутил — честь коллектива дело святое, доверили — отстаивай. Миша тоже попал в число игроков, более того, на него возлагали большие надежды, памятуя недавний успех. В команду же соседей вместе с маститыми игроками, такими как Емельяненко и Юрий Палыч, попал не понятно какими путями шебутной несерьезный Кузя, Серега Кузьмин, местный клоун по призванию. Он был на три года старше Тихонова. Окончив дневное отделение института, он уже год маялся в роли молодого специалиста и беспрестанно отчубучивал какой-нибудь финт ушами.
Бросили жребий, выпало играть конструкторам с 1-ой лабораторией, лабораторией Емельяненко. Начлаб сделал стандартный ход, Е2-Е4. Стасик ответил пешкой навстречу. Можаровский в свою очередь укрепил пешку шефа, не принимая соперников всерьез, открыв диагональ на короля. Конструктора в лице Славки сделали промежуточный ход конем. И тут у всех на глазах произошло невероятное. Кузя с торжествующим видом лихо ответил пешкой от коня, оставив этим самым диагональ на короля без защиты. Все присутствующие в ужасе схватились за голову.
— Идиот, — прошептал пораженный Емельяненко.
— Что он делает? — вырвалось у ничего непонимающего Юрия Палыча Можаровского, который хлопал глазами.
Кузя и глазом не моргнул, хотя заерзал, предчувствуя извержение вулкана.
Даниле Григорьевичу, который в древнейшей игре почти ничего не понимал, ничего не оставалось, как только вывести из укрытия ферзя и сделать мат. Мат в три хода! Так называемый «детский мат»! И кому? Команде корифеев «клетчатой доски»! В лаборатории началось невероятное. Шум стоял такой, что на него сбежались сотрудники из соседних отделов. Емельяненко, красный как рак, накинулся на Кузю чуть ли не с кулаками, Юрий Палыч в конец расстроенный ушел, громко хлопнув дверью. Конструкторов Миша и его коллеги с трудом, но одолели, а вот рассыпавшейся внезапно команде Емельяненко пришлось приписать «баранку».
— Нет, ну как ты мог, идиот, как ты мог! — орал на Кузьмина взбешенный начальник.
— Ну ладно вам, подеритесь еще! — успокаивал их Данила Григорьевич.
— Да он специально, голову даю на отсечение, специально!
— Не специально! — отнекивался Кузя. — Я предупреждал, что играю не очень хорошо.
— Не очень хорошо? Не очень хорошо??? Это же просто кретинизм, вот как это называется! Такую партию продуть! И кому?! Мат! В три хода! Никогда мне смыть такого позора.
Кузя вышмыгнул из комнаты, опасаясь дальнейшего гнева.
Больше всех победе радовались, конечно, конструктора, завоевавшие второе место, особенно веселился убеленный сединами Данила Григорьевич.
Инженер-конструктор Данила Григорьевич Тельман был местной достопримечательностью, он зимой ходил в одной рубашке, пока жена его не заставила одеть легкую курточку, чтобы не позорил ее на всю округу. Как-то на какой-то вечеринке отдела он в подпитии разоткровенничался и поведал сослуживцам о себе, о своем суровом детстве. Рассказывал, как в войну остался сиротой и совсем маленьким ребенком попал в детский дом, где ему с чьей-то легкой руки дали фамилию вождя немецкого пролетариата Эрнста Тельмана. В трудные послевоенные годы детский организм закалился в лишениях. Ему нипочем были ни сырость, ни стужа. Мишка всегда немного завидовал ему — его крепкому организму и восхищался силой духа и оптимизмом.
Так получилось, что Данила Григорьевич стал Мишиным наставником — и в силу своей специальности, и в силу того, что просто по-человечески оказался близок Мише, вызывал уважение. Миша, мало знавший своего отца, тянулся к нему, к старшему другу, к первому шел за советом, первому каялся в ошибках и хвалился успехами. От него лучше всего воспринимал критику.
— У тебя, Мишка, — как-то сказал ему Тельман. — душа нараспашку. Тебя любая милая девушка легко в себя влюбить сможет. Странно, что ты еще одиночкой ходишь.
— Только не говорите, Данила Григорьевич, что решили в свахи записаться.
— Да мне что? Лишняя головная боль нужна? Сам найдешь, не маленький.
Света, до этого усердно делающая вид, что не слушает их разговор, не выдержала и встряла.
— Да он нас, милых девушек, и не замечает даже. В упор не видит
— Плохо стараетесь, девушки.
— Куда уж лучше, Данила Григорьевич? Может, он уже влюбился, а мы не знаем?
— Светик, обещаю, что сообщу тебе первой, когда сие великое событие произойдет в моей жизни, договорились? А пока у тебя хватает своей заботы — у Витька, вон, производительность труда понизилась, не знаешь, почему бы это?
— Один ноль в пользу Тихонова, — заключил, улыбнувшись, Тельман. — Работать сегодня вообще кто-нибудь собирается, или как?
— Или как, — хором отозвались Света с Мишей и рассмеялись.
Миша вернулся к своему макету, принимая, как факт, что теперь придется задержаться до ночи, чтобы успеть закончить в срок.
Глава 5
Радиозавод, на котором Лика работала переводчиком в Бюро технической информации (БТИ), был одним из крупнейших промышленных объектов в городе. Платили неплохо, хотя, если бы она устроилась работать в какое-нибудь коммерческое предприятие или фирму, она получала бы больше, но и ответственности было бы больше, задержки — чаще, что не вписывалось в ее график семейной жизни. Устроил ее на работу свекор, нашел знакомых, которые без проблем взяли девушку с хорошим владением трех языков. К тому времени Лика из юной восторженной поклонницы своего мужа-гения уже превратилась в погрустневшую, немного разочаровавшуюся молодую женщину двадцати семи лет. Работа ей нравилась, но не настолько, чтобы вдохновлять и прибавлять воодушевления. Она ответственно подходила к своим обязанностям и подкупила руководство исполнительностью и молчаливостью. В группе работали еще две женщины — Лидия Дмитриевна и Клара Наримановна. Лидия Дмитриевна была руководителем группы и обычно все новенькие приходили туда по ее рекомендации. Как правило, новенькие не задерживались подолгу — молодые выпускницы, набравшись опыта, покидали гнездышко и находили более теплое местечко. На их место приходили другие, и на этот раз Лика, сама того не ведая, заняла место ее потенциального протеже. Клара Наримановна была чуть младше Лидии Дмитриевны, работала в отделе довольно долго по той простой причине, что английский ее был не на высоте и более престижное место ей не светило.
