Петр Лебеденко - Навстречу ветрам
У отца моего рука тяжелая была. Порол он меня за Оську каждое воскресенье, а после воскресенья я еще три дня на скамейку садиться не мог…
В двадцать девятом году выехал мой батя за гирла рыбачить, да так и не вернулся. Что было делать, Андрей? Встретился я на вокзале с двумя парнишками, залезли на крышу вагона и — фюйть! — дешевого хлеба искать. Все — нипочем, все — трын-трава! Начал с базарных торговок, а потом выше пошел. Курсировали на скорых «Москва — Минеральные Воды». Летом жарко, курортники обязательно окна в вагонах открывают. Ночью на веревке спустишься в купе, пару чемоданчиков — вира! Потом и сам обратной дорогой…
Попадало, конечно, за эти дела. Били, таскали по спецколониям… Собачья жизнь, а к берегу не приставал. Осенью шел в детдом, учился до летних каникул. А потом опять…
Наконец решил все к черту бросить. Было мне тогда четырнадцать лет. Приехал в Новочеркасск, пошел к директору ФЗУ, прошу принять учиться. Перед этим за крупную кражу посадили меня в дом для малолетних правонарушителей, где значился я как воспитанник Мусорный (фамилии я менял на год пять раз). Из этого дома сбежал и в ФЗУ пришел уже Геннадием Морозовым. Ну, приняли. «К черту, думаю, собачью жизнь, буду учиться, человеком стану!»
Только ничего из этого не вышло. Прошло дня четыре, у одного парнишки в общежитии украли ботинки. Собрали нас в большом зале, выбрали президиум, директор с погромной речью выступил. Я сижу — ни жив ни мертв. Когда раньше воровал, прямо скажу, не было стыда. А тут… Что, думаю, на меня скажут? Ведь я — бывший вор! Вот встанет кто-нибудь и начнет: «А ведь среди нас, ребята, есть и жулики. Вот они-то и занимаются, наверно, воровством…»
Сижу, голову опустил, боюсь на людей смотреть. Потом взглянул на президиум и дыхание затаил: сидит за столом небольшой человечишко, головку набок склонил, мышиные глазки по залу бегают. Стрельнут туда, стрельнут сюда, словно мишени выбирают. Мне бы отвернуться, а я как прикован к этим глазам. Конечно же, Оська это, «атаман домовитых казаков». Собственной персоной, ученик ФЗУ. Одна надежда была: не узнает он меня! А узнает — пиши пропало, потому что в курсе он был, по каким дорожкам я ходил.
Вдруг вижу, тоненькие губки в улыбке расползлись. Значит…
Товарищи! — Оська встал, уперся кулаками в стол. — Товарищи, никто из вас не знает, как фамилия вон того парня, который сидит рядом с Пашкой Любимовым? Вон того, который отворачивается сейчас?
Как — не знаем! — ответило сразу несколько голосов. — Да это же новичок, Генка Морозов.
Генка Морозов?! — Голова Оськи совсем склонилась набок. — Он такой же Генка Морозов, как я Чемберлен. Он такой же Генка Морозов, как вы все — лунатики! Да это же Никита Безденежный, первоклассный жулик! Весь Азов знает, что он жулик. Так что ботиночки и искать нечего.
Эх, трын-трава! За кражу два милиционера, бывало, по улице ведут, зеваки глаза выпучат, а мне нипочем: виноват ведь! А тут… Встал я, постоял немного и сказал:
Это правда, ребята, что я — бывший вор. И что я — Никита Безденежный. Только ботинок я не брал. Дал себе слово кончать с прошлым. Знаю: не все верите мне. Ну ладно…
И ушел.
Через два дня подкараулил Оську вечерком, побеседовал с ним по душам, разделал его, как бог черепаху. Снял с него пиджак, штаны, трусики и отпустил голым. Вспоминай, мол, Стеньку Разина!
Вот так, Андрей. Год еще куролесил по дорогам. Потом на стройку пошел, простым рабочим. Все бросил. Учился. Приняли меня в комсомол. Ничего не скрыл от ребят, поверили…
Городок был уже близко, но Андрей не торопился. Он понимал, что Никита хочет высказать все до конца, понимал, что после этого ему станет легче. Свернув с дороги, Андрей присел на траву, закурил. Никита расположился рядом.
Когда меня вызвал начальник политотдела училища я решил не говорить ни о чем, — продолжалон. — Откуда ему знать, думаю, какими ветрами носило меня по всем дорогам! И вот что произошло, Андрей, между Никитой Безденежным и начальником политотдела. Слушай…
И сдоено не о себе, а о ком-то постороннем, Никита рассказал о встрече с начальником политотдела.
— Безденежный!
Дверь приоткрылась, и Никита вошел в кабинет. Начальник политотдела сидел за столом и перелистывал папку с бумагами.
Садитесь, — предложил он и показал Никите на мягкий диван.
Никита сел. Боясь, что в глазах у него можно кое-что прочесть, он стал внимательно рассматривать висевшую на стене карту мира. Начальник политотдела также в нимательно смотрел на Никиту.
Где вы родились, Безденежный? — спросил он.
В Азове.
Ваш отец был рыбаком?
Рыбаком,
Он умер?
Утонул.
А мать? Где ваша мать?
Умерла.
Вы может быть, подробнее расскажете о себе, Безденежный? Как вы жили, работали, учились?
Работал на стройке. Учился там же.
И это все? Неужели у вас такая короткая биография?
Никите показалось, что в голосе начальника политотдела он уловил недоверчивые нотки.
Очень короткая автобиография, — ответил он. — Работал, учился. А потом, приехал сюда. И это, пожалуй, все.
Немного, — улыбнулся начальник политотдела.
Они оба помолчали. Начальник политотдела смотрел На Никиту, Никита нервно потирал руки. Казалось, что для него ничего нет важнее этого занятия, И даже нет ни одной секунды времени, чтобы поднять голову и взглянуть на своего собеседника. Капля пота скатилась к его уху, защекотала. Он вытер ее плечом, не переставая перебирать пальцами. Потом прожужжала муха и села Никите на лоб. Он встряхнул головой,
Что же вы молчите, Безденежный? — спросил наконец начальник политотдела.
А о чем говорить? — Никита с тоскою посмотрел на окно, за которым слышался гул веселых голосов. — Я уже все сказал.
Начальник политотдела встал из-за стола, прошелся по кабинету и остановился около Никиты.
— А вы уверены, что ваша фамилия Безденежный? — вдруг спросил он.
Уверен, — твердо ответил Никита и вздрогнул. «Почему он спрашивает об этом? — подумал Никита. — Неужели что-нибудь знает?»
Начальник политотдела присел рядом с ним на диван, закурил трубку и сказал:
Слушай, Никита, не надоело тебе в прятки играть, а? Зачем таишься?
Не таюсь я, — угрюмо произнес Никита. — Все сказал.
Не все, Никита.
Все!
А воспитанника Мусорного, Никита, ты не знаешь?
Никита настороженно промолчал.
А про Генку Морозова из Новочеркасского ФЗУ ничего не расскажешь?
Никита еще ниже опустил голову.
На станции Минеральные Воды, — продолжал начальник политотдела, — однажды поймали парнишку в купе международного вагона. Парнишка стащил у иностранцачемодан…
В котором было два костюма и двенадцать тысяч рублей, — вставая с дивана, решительно проговорил Никита. — Этим парнишкой был я.
Однажды из Баку в Грозный шел товарный поезд, — словно вспоминая, говорил начальник политотдела. — В вагонах находился ценныйгруз…
Рулоны шелка, коверкота, — подхватил Никита. — Мы сорваликрышу и на ходу поезда выбросили несколько тюков. Половинупродали, а на второй половине вышла осечка. Но ужечерез три дня мы сбежали со второго этажа милиции по дереву. Да всего и не вспомнишь…
Никита взял фуражку с дивана и натянул ее на го лову.
Что ж, товарищ начальник, не вышло, значит, у меня ничего с авиацией. Не судьба…
В судьбу веришь, Никита? — улыбнулся тот.
Поверишь, когда она такая… корявая. Настоящему человеку можно мечтать о том, что он будет летчиком. А таким… Эх, трын-трава! До свиданья, товарищ начальник!
И, взмахнув рукой, Никита направился к выходу.
Встал с дивана и начальник политотдела. Когда Никита взялся уже за ручку двери, он положил руку ему на плечо и спросил:
Куда же ты теперь, Никита?
Почем я знаю, — ответил Никита. — Примут снова на стройку — хорошо, не примут — значит…
Опять бродяжить?
Нет, с этим кончено.
А летать?
Куда уж мне, — горько усмехнулся Никита. — Разве я не понимаю…
А если прошлое зачеркнуть? — весело опросил начальник политотдела. — Если забыть Мусорного, Генку Морозова, международные купе? Сможешь забыть?
Я могу! — с вспыхнувшей вдруг надеждой воскликнул Никита. — Я могу! А другие?
И другие забудут.
Не все такие, как вы, товарищ начальник политотдела. Есть и другие люди.
Бузько?
Никита удивленно посмотрел на начальника политотдела:
Он уже был у вас?
Да, он рассказывал кое-что. А вот ты не хотел рассказать…
Боялся, — признался Никита.
Начальник политотдела подошел к столу, вытащил из папки несколько листов исписанной бумаги и начал разрывать их на мелкие кусочки.
Это твое прошлое, Никита, — проговорил он. — Теперь у тебя только будущее. Учись. И смело смотри в глаза своим товарищам…
