Сергей Мартьянов - Первые залпы
Качнулся штык у винтовки, но бойцы молчали: говорил командир.
— Приказываю выступить на охрану и оборону государственной границы Союза Советских Социалистических Республик, на правый фланг. С собой взять ручной пулемет и сторожевую собаку. Ваша задача: при переправе немецких войск через Буг самостоятельно открыть по ним пулеметный и ружейный огонь. В случае обрыва телефонной линии, послать на заставу донесение с собакой. Вопросы есть?
— Так, значит, война, товарищ младший лейтенант? — тихо спросил Чугреев.
— Возможно, — ответил начальник заставы. — Но при всех обстоятельствах нам предстоит бой.
— Ясно…
— Повторите приказ!
Сергеев повторил слово в слово, как присягу.
Все было как всегда. И все было не так.
Не присутствовал дежурный по заставе, как это обычно бывает при отдаче боевого приказа: Горбунов не хотел, чтобы до поры до времени о его решении слышали лишние уши. Когда приказ был повторен, он так и предупредил обоих: в случае, если фашисты не полезут, — о перебежчике никому ни слова. Предупредил и тут же поймал себя на мысли: а зачем же тогда весь сыр-бор затевали? И Сергеев с Чугреевым как-то удивленно переглянулись: дескать, чего же ждать? Но он был осмотрителен и упрям.
— Ну, может, увидимся, а может, и нет, — сказал он и пожал каждому руку.
То же самое сделал и Горбачев, хотя ему и очень хотелось обнять на прощанье обоих. Они пожали руки Сергееву и Чугрееву, и те, повернувшись кругом, стуча сапогами, вышли.
Скрипнула и закрылась дверь. Удалились по коридору шаги. Затихли где-то на крыльце. Все. Ушли.
Через сорок минут Сергеев доложит по телефону, что наряд прибыл на место и приступил к несению службы. Он так и скажет: «Приступил к несению…»
«Что на той стороне?» — спросит в трубку начальник заставы.
«Все тихо», — ответит Сергеев.
«Ведите тщательное наблюдение. Прислушивайтесь к каждому шороху, к каждому всплеску воды. Обо всем подозрительном докладывайте немедленно», — прикажет Горбунов.
«Есть!»
Это будет через сорок минут, а сейчас Горбунов и Горбачев некоторое время сидят молча и прислушиваются, как затихают шаги.
— Как думаешь, комиссар, выдержат? — спросил Горбунов, в упор взглянув на политрука из-под густых бровей.
— Выдержат! — заверил политрук.
— А что делать? Другого выхода у нас нет… — словно оправдываясь, сказал Горбунов.
Помолчали. Потрескивал фитиль в лампе. Налетевшая в открытое окно мошкара роилась вокруг стекла. С улицы дышало теплом.
— Кто же переплыл через Буг? — спросил Горбачев. — Как звать-то его?
— Не знаю, — ответил Горбунов. — А вот личность вроде знакомая. Где-то я его уже видел.
— Где ж ты его мог видеть?
— Кто его знает!.. Видел — и все.
Они опять помолчали, наблюдая, как мошкара роилась вокруг лампы.
«Может, это тот самый, вчерашний? Взял да и переплыл еще раз, — подумал Горбачев и тут же возразил сам себе: — Вряд ли. Вчерашний свое дело сделал. Зачем ему снова рисковать жизнью?»
Было тридцать пять минут первого. «Может, сбегать на квартиру, предупредить жену? — подумал Горбунов и тут же решил: — Нет. Зачем тревожить? Пусть спит и ни о чем пока не догадывается».
Но вот начальнику соседней заставы старшему лейтенанту Кичигину надо позвонить. Как у них там дела?
Он крутнул ручку полевого телефона и вызвал соседа справа.
— Старшой?
— Да. Кто это?
— Младший.
— Так, слушаю тебя.
— Сегодня у мельницы жду «гостей». Выслал туда наряд с «машиной».
В трубке недоуменно помолчали, потом спросили:
— Что за «машина»? Что за «гости»?
— Ну, с той стороны, понимаешь? А «машина» — ручной пулемет, понимаешь? Ну, неужели ничего не знаешь?
— Ничего.
Горбунов даже растерялся. На соседней заставе ничего не знают! Как же так?
— А что случилось-то? — напомнил о себе сосед. — Нарушители, что ли?
— Да не нарушители! — досадуя на него, крикнул Горбунов. — Ну, как бы тебе объяснить?..
И махнув рукой на соблюдение секретности, он стал говорить открытым текстом, объясняя, в чем дело.
— Не может быть! — изумился сосед. — Почему комендант и начальник отряда молчат, не дают никаких указаний?
— Не знаю. Наверно, им так приказано.
— Но почему?
— А ты неграмотный? Чтобы не поднимать паники, не провоцировать… этих… на том берегу…
Наступила пауза.
— Что будешь делать?
— Буду встречать «гостей» по всем правилам!
Трубка неожиданно замолчала, потом из нее зачастил другой голос:
— Товарищ младший лейтенант, что за провокационные слухи вы распускаете? Я завтра буду у вас, лично проверю ваши знания по текущей политике. Вы забываете, что между Советским Союзом и тем государством существует договор, что было заявление ТАСС от 14 июня. Это вам даром не пройдет!
Младший лейтенант узнал по голосу политрука из отряда — того самого политрука, который приезжал на заставу, разъяснял сообщение ТАСС. Оказывается, он теперь у соседей. Горбунов криво усмехнулся и положил трубку на стол. Из нее еще некоторое время частила скороговорка, потом «алле», «алле» — и все смолкло.
— Ну, теперь мне влетит! — мрачновато усмехаясь, сказал Горбунов, когда трубка смолкла.
— А-а! — махнул рукой Горбачев. — Лишь бы войны не было. А с него взятки гладки.
Они понимали, что человек этот выполняет указания. Выполняет добросовестно, точно. Заключен договор с Германией — значит, войны не будет. И значит, человек с того берега либо паникер, либо провокатор. И если ты поверил ему, а не официальному документу, ты слаб в политике и тобой надо заняться. Вот так.
С политруком было ясно. Гораздо менее понятным было го, что старший лейтенант Кичигин ничего не знал. Ничего! Как будто и не переплывал человек с того берега.
Может, и он, Горбунов, напрасно затеял весь этот аврал? Может, действительно запаниковал?
Что думает по этому поводу замполит?
Горбачев посоветовал позвонить соседу слева — начальнику третьей заставы старшему лейтенанту Михайлову.
Горбунов крутнул ручку снова. Ручка провернулась подозрительно легко, не вызвав индукции. Трубка молчала. Ни шорохов, ни треска. Телефон был мертв.
— Вот черт! — выругался Горбунов. — Не работает.
— Обрезан?
— Похоже. Значит, до штаба комендатуры тоже не дозвонишься.
— Да… дело принимает серьезный оборот, — тихо проговорил Горбачев.
— Давай, зови сержантов, — распорядился Горбунов.
Он был снова уверен, что действует правильно, и не хотел терять ни минуты. Если провода обрезаны, значит, дело принимает серьезный оборот. И нельзя медлить. Надо прежде всего проинструктировать младших командиров. Он вызвал дежурного и сообщил ему свое решение.
Вскоре в канцелярию один за другим стали входить сержанты. На приветствие Горбунов каждому отвечал кивком головы. Садиться не предложил. Все стояли, вопросительно и тревожно глядя на начальника. Очевидно, они уже догадывались о чрезвычайной важности надвигающихся событий.
Горбунов обвел всех внимательным взглядом. Вот стоит старшина заставы сержант Валентин Мишкин — высокий, сухопарый, длиннолицый, весь какой-то потускневший и притихший. Впрочем, он и всегда-то не отличался большой расторопностью, хотя и был аккуратен. Как всегда, серьезен и собран младший сержант Алексей Ипполитов — инструктор службы собак, неутомимый следопыт заставы. Его дружок сержант Василий Шалагинов, командир первого отделения, весельчак и компанейский парень, и сейчас улыбается. Молчалив и застенчив командир другого отделения, младший сержант Иван Абдрахманов. Родом он из Казахстана, и зовут его наверняка не Иваном, но уж так записали для легкости произношения. Лицо у него широкое, скуластое, смуглое, брови нахмурены, держится позади всех, скромно. Явились и еще два командира отделения — сержант Константин Занозим и младший сержант Кузьма Никитин.
Не было среди них замполитрука заставы Михаила Зинина: вместе с ефрейтором Бричевым с вечера находился в наряде. Остальные все в сборе. Можно начинать.
Горбунов прокашлялся и ровным, глуховатым голосом рассказал командирам о человеке, приплывшем с того берега Буга.
Шалагинов чуть присвистнул. Ипполитов нетерпеливо переступил с ноги на ногу. Абдрахманов еще больше нахмурился. А на лице старшины Мишкина не дрогнул ни один мускул. Хладнокровный же, черт!
— Телефонная связь с комендатурой и с соседом слева нарушена, — продолжал Горбунов. — Поэтому помощи нам сейчас ждать не приходится. Подняты ли по тревоге части Красной Армии, мне неизвестно. Но мы не будем ждать! До четырех часов утра осталось, — Горбунов посмотрел на свои часы, приложил их к уху, послушал, — остался… один час пятьдесят минут. Прошу сверить с моими.
