Константин Черкассов - Генерал Кононов. Том I
На другой день, погрузившись в железнодорожный эшелон, мы двигались в неизвестном нам направлении. Наше место в казармах заняли другие, подобные нам бойцы в кавычках, которых десятками тысяч, без конца, присылали, формировали в батальоны и отправляли неизвестно куда.
Нас привезли в ту часть Польши, которая в 1939 году была оккупирована советскими войсками. В гор. Сарны мы выгрузились, Пройдя пешком 25–30 км. по открытой степи, мы подошли к каким-то странным строениям. Как потом оказалось, это были бараки, в которых мы должны были жить. Каждый барак представлял собою огромную выкопанную в песке яму, накрытую крышей из сосновых досок. Внутри, вдоль этой ямы, стояли по обе стороны четырехэтажные нары из тех-же досок. Из обвалившихся песчаных стен сочилась вода. Пола никакого не было и ноги утопали в жидкой песчаной почве. Каждая такая яма, названная бараком вмещала целую роту 200 человек. Нары были сделаны со щелями и на них ни одной соломинки. Спать пришлось одетыми. На нас была все та-же одежда, в которой мы выехали из дома. Ни одеял, ни обмундировании, — ничего нам не дали. Кухня не работала, т. к. не было воды. Воду нужно было привозить из городов, но не было транспорта. Нам давали сухой паек. Главным образом это была сушеная рыба или сельди и кусок черного хлеба. Наше начальство разместилось в нескольких километрах от нашего лагеря в какой-то деревушке.
На третий день приехал комиссар батальона. Нас построили. Он сказал, что мы присланы сюда советским правительством построить аэродром для советских самолетов, что это задание мы должны выполнить в самый короткий срок. Кто будет увиливать от работы или недобросовестно исполнять ее, тот будет судим как срывщик и вредитель.
В этот день нам выдали удостоверения личности. В нем говорилось, что предъявитель сего находится на службе в Особом Отделенном Строительном батальоне.
На другой день, в 5 часов утра, мы вышли на работу. Нужно было заливать бетоном летные дорожки. Но для изготовления бетона не было бетономешалок и приходилось изготовлять бетон вручную. Щебенки тоже не оказалось. Ее начали изготовлять вручную. Дробили молотками огромные камни до тех пор, пока из них не получалась щебенка.
Трудно описать весь этот каторжный труд, но вряд ли нам пришлось трудиться в лучших условиях чем тем рабам, которые гнули спины в концлагерях. Работали с утра до темной ночи. Затем строились в колонны по-ротно и обессиленные плелись к своим баракам. Получив баланду и по куску хлеба, проглатывали все это и, как убитые, валились на голые доски спать. Скоро наша домашняя одежда и обувь разорвались вдребезги. Нам каждый раз обещали, что привезут обмундирование, но все это оставалось только обещанием. Мы стали походить на какие-то чудовища. Лица наши и одежда были покрыты въевшимся цементом. Волосы на голове слепились колтуном. Мыться нам было негде и нечем: ни мыла, ни полотенец у нас не было. Вода привозилась в лагерь в ограниченном количестве и только для кухни.
Во время работы питьевой воды не было и приходилось пить воду, которую употребляли для бетонных работ. От этого у многих началась дизентерия и кровавый понос.
Производимые нами строительные работы сопровождались «накачкой». Политруки без конца поучали нас, как мы должны трудиться, чтобы принести наибольшую пользу государству и выполнить свой долг перед партией и правительством и уж, конечно, перед «мудрым» и «великим вождем». На наших политруков возлагалась миссия «воспитателей», которые существовали во всех сталинских концлагерях, исполняя роль подгонял. В нашей же «Особом и Отдельном» роль подгонял, по замыслу «мудрого вождя», должны были исполнять политруки.
Нам стало понятно, что мы совсем не армия, что мы, фактически, находимся на положении концлагерников, что мы такие-же жертвы Сталина, как и наши отцы. Разница была только в названии. Вместо того, что-бы нас арестовывать и ссылать в концлагеря, как это сделали с нашими отцами, нас призвали «служить» в особые и отдельные батальоны. Действительно в этом была проявлена мудрость «отцом народов». Его новый ставленник — Берия — перекрыл всех своих предшественников. Кровавая мясорубка заработала еще быстрее. Сталин, уже давно болевший манией страха за свою жизнь, требовал ликвидации все новых и новых «врагов народа». Мастер заплечных дел — Берия старался и сеть концлагерей ширилась и распространялась. Сломленный и покоренный, неслыханной в мире машиной насилия, народ страдал в сознании того, что он не в силах приостановить свою гибель
* * *Моя служба в строй-бате тяжелым камнем легла мне на душу. Черным беспросветным занавесом закрылось мое будущее.
И вот тогда, в Особом Отдельном Строительном батальоне, вдалеке от родного дома, ночью, кутаясь в лохмотья изорвавшегося пальто, голодный, грязный, вшивый и смертельно уставший, валяясь на голых нарах, я размышлял о судьбе, постигшей мою Родину.
Родину, которую я безгранично любил и которой с самого детства стремился служить. Родину, к врагам которой, против моей воли, причисляла меня проклятая власть. Размышления привели к правильному и твердому выводу: — У моей Родины есть жестокий враг и враг этот — Сталин. Но размышления привели и к другому выводу: — бороться против этого врага абсолютно нет никаких возможностей. К таким выводам уже давно пришли народы Советского Союза. Эти выводы приводили к мучительному тупику.
Но вдруг случилось нежданное и негаданное. 22-го июня 1941 года гитлеровская Германия напала на Советский Союз. Началась 2-я Мировая война.
«Коварный враг напал на Отечество» — закричало советское радио. Народ же принял эти слова не со страхом, но с радостью. Войска Красной Армии, стоявшие на западной, границе СССР, сдавались в плен или поспешно отступали. Наш батальон, вооруженный тачками, лопатами и кирками, бросив свое «оружие», подгоняемый начальством, спешил за отступавшей Красной Армией. В общем хаосе отступления батальон рассыпался и растерялся. Скоро я оказался в глубоком тылу беспрепятственно шагавшей немецкой армии. Немцы не препятствовали мне пробираться к дому. Мой вид оборванного беспризорного мальчугана способствовал этому. Пройдя сотни километров пешком я прибрел домой.
В Таганроге стояла немецкая армия.
Была глубокая осень 1941 года.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Освободительное движение — на Дону, Кубани и Тереке и возникновение Казачьего Стана
«Войско Донское было вольной колонией русского народа… Около 1549 года известное число вольного казачества, сошедшееся в одном месте, ради общей цели — борьбы с общим врагом, степными хищниками, — сплотилось в единую военную государственную и общественную организацию и осело на землю… Войско Донское не было результатом Царского повеления или колонией Царства. Войско Донское было народной колонией, вольной и независимой. Оно было государством, а не провинцией. Государственная власть на Дону имела своим источником народную волю и Донская колония представляла из себя республику. Суверенная верховная власти в Донской республике принадлежала общему народному собранию, носившему название Круга или Войскового Круга».
Проф. С. Т. Сватиков («Донская Летопись» т. 1 стр.169 изд. 1923 г. Донской Исторической Комиссии). Цитировано у проф. Н. Н. Головина — «Российская контр-революция 1917-18 г.г.».
При подходе немецких войск к пограничным казачьим станицам Донского Войска, казаки станицы Синявской, перебив местную власть и забрав у нее оружие, ушли в Донские плавни. Перед занятием немцами станины Синявской, казаки вышли из плавней навстречу немцам, приветствуя их, как союзников, и тут же обратились к ним с просьбой разрешить организоваться для борьбы против Сталина. Немцы удовлетворили просьбу казаков и снабдили их трофейным советским оружием и конским составом.
К Синявским казакам присоединились казаки других ближайших станиц и хуторов. Организовалась первая казачья сотня — первый зародыш казачьих вооруженных сил Казачьего Освободительного Движения на казачьей земле.
Внезапно захваченный 1 ноября 1941 г. немцами Ростов, неожиданно был отбит советскими войсками. Немцы отступили к Таганрогу. С ними отступила и казачья сотня.
Совсем случайно, проходя по улице, я увидел ошеломившую меня картину. Среди снующих по улице немецких автомашин и мотоциклов, шла на рысях казачья сотня. Вооруженные шашками, в бурках, в донских папахах, казаки на первый взгляд производили впечатление ворвавшихся в немецкий стан советских конников. Среди идущей сотни я увидел несколько знакомых мне лиц. Часто навещая своих родственников в станице Синявской, я был знаком со многими станичниками. Узнав, что сотня размещена в помещении бывшего авиационного техникума, крайне заинтересованный, я отправился поговорить со своими станичниками.
