Михаил Федотов - Разведка продолжает поиск
Кроме того, сами условия действий регулярных подразделений противостоящих сторон коренным образом отличались от наших, партизанских. Нам помогали люди — каждый советский человек помогал. Их судьба, их жизнь зависели от наших жизней, как наша от их — «гражданских». Притом, как говорится, не в теоретическом, полуотвлеченном плане, а в конкретном, сегодняшнем. Вот почему, мне думается, мы, хотя порой и шли без оглядки на верную смерть, уцелели. Выжили даже там, где уцелеть теоретически нельзя было, и врагу причинили большой урон.
Этим самым, еще раз подчеркиваю, не хочу бросить упрека военным инструкциям и их составителям. Всенародное партизанское движение родило новые взаимоотношения между населением и теми, кто взял в руки оружие, чтобы защищать стариков, женщин, детей. Наставляла нас сама жизнь — то, что видели своими глазами, что перекипело в душе, что каждый пропустил через сердце.
Вот поэтому наш Макар Филимонович Фидусов потратил на «инструктаж» всего несколько минут…
Не знаю почему, но перед самым отправлением число разведчиков в группе уменьшилось. Оставили только четверых: меня, Капитона Григорьева, Алексея Денисова и Ивана Киреева. Зато вместе с нами послали полвзвода «стрелков» во главе с Владимиром Павловым — опытным кадровым командиром, участником финской кампании, вообще бывалым партизаном.
Больше всего времени потратили на разработку маршрута. Предлагались разные варианты. Сошлись, однако, на прежнем: переходить железнодорожную магистраль возле самой Ловши, в том месте, где пересекали ее, выходя из «треугольника». По опыту знали, что гитлеровцы не ожидают нас там, где мы раньше прорывались через «железку». Наш прорыв не должен занять много времени, а, следовательно, охрана, растерявшись в первые минуты и предполагая, что прежнее огромное формирование следует в обратном направлении, не откроет огня. Так на самом деле и случилось: гитлеровцы подняли стрельбу, когда мы уже вошли в лес. Но их пулеметные очереди не причинили нам никакого вреда.
Путь наш лежал на прежнее место сбора — в лес под Бочканы. Кроме всего прочего, следовало собрать те группы, которые по разным причинам не смогли вовремя прийти к месту сбора. Около тридцати партизан, состоявших в бригаде имени В. И. Ленина, встретили в обветшалых шалашах. Командовал ими Иван Ефремов, очень боевой, смелый товарищ. Можно себе представить, как обрадовалась группа нашему появлению. Она не могла проводить операции: не было боеприпасов, да и численность небольшая, а вокруг густая сеть вражеских гарнизонов. Правда, и моя группа по количеству бойцов примерно такая же, но у каждого вещмешок под завязочку набит патронами, гранатами, толом. В Ушачском районе партизаны уже не бедствовали: боеприпасы доставляли самолеты с Большой земли.
Откровенно говоря, и мы, встретив группу Ефремова, почувствовали себя увереннее: она-то знала, что творится в окрестностях. Нет, здесь гитлеровцы не строили глубоко эшелонированных линий обороны, однако сильно укрепили гарнизоны прибывшими из восточных областей полицейскими — теми, по которым давно плакали виселицы. В прошлом ярые кулаки и уголовники, эти уроженцы Смоленской и Орловской (как они называли) губерний поголовно грабили население и расстреливали буквально каждого подозреваемого.
Узнали мы от своих ребят и о том, что гитлеровцы, ограбив местное население, собрав металлолом (наши и свои подбитые машины, танки и орудия), принялись за лес, которым было богато прибрежье Оболи. Верховье реки мелководное, а ниже Мальковщины в нее впадает много речушек, и она становится широкой, полноводной. Поэтому в Мальковщине гитлеровцы соорудили плотину. Партизан, кроме мелких групп, в этом «треугольнике» не было, серьезно помешать затее оккупантов никто не мог, и фашисты приступили к уничтожению лесов. Они сгоняли малых и старых на лесосеки, устанавливали каждому жесткие нормы, под дулами винтовок и автоматов заставляли рубить деревья, трелевать бревна к реке, а затем молью гнать по Оболи. В Мальковщине, возле плотины, лес скапливали, потом открывали шлюзы, пропускали его через створ и гнали дальше, к железнодорожной станции Оболь. Здесь бревна вытаскивали из реки, грузили на платформы и отправляли в Германию.
— Очень много леса вывозят, — сокрушался Ефремов. — Вот бы плотину грохнуть…
2Разведчики отправились к Мальковщине. Да, прав Ефремов: по реке плыли и плыли огромные бревна, скапливаясь на широком, полноводном плесе у плотины. Никогда — ни до того времени, ни позже — я не видел такого необъятного бревенчатого помоста. А сколько их, этих великанов-деревьев, погруженных на платформы, теперь везли на запад, сколько плыло по реке, сколько в эту минуту грохнулось на землю, чтобы быть разделанными на бревна! Сердце сжалось от боли.
Только одно решение можно было принять — взорвать плотину. Да, нас не так уж много, чтобы снять охрану у шлюзов и одновременно ликвидировать вражеский гарнизон в Мальковщине. Но и большее можно сделать, когда в груди клокочет ненависть к оккупантам, жажда свободы!
Почти досконально разведав обстановку в «треугольнике», мы снова пришли под Мальковщину, чтобы все уточнить и наметить конкретный план операции. Что шлюзы взлетят на воздух, никто уже не сомневался. Значит, после подрыва плотины можно со спокойной совестью отправляться в бригаду.
Но вдруг мы встретились тут с отрядом нашей бригады, которым командовал Николай Григорьевич Константинов. Когда поинтересовались у него, с какой целью прибыли сюда, он ответил кратко:
— Погонять и поколошматить фашистов. Пусть знают, что здесь не будет им спокойной жизни. Мы — живы!
У Николая Григорьевича был и личный счет к гитлеровцам: в июне 1942 года в деревне Барсучино они расстреляли его мать-старушку и сестру Нину Григорьевну, мою довоенную учительницу.
Были свои счеты с врагом и у меня. Прошло только три месяца, как расстреляли отца. Ничего не знал я о матери и младших братьях — Володе и Вите. Где они, что с ними? Живы ли, а может, и их уже больше не увижу? Сейчас ведь заступиться некому: партизаны ушли, и гитлеровцы свободно и безнаказанно разъезжали по деревням, грабили и убивали.
Решил встретиться со своими людьми и более подробно узнать о противнике: где и какие силы расположил, какие укрепления построил. К тому же, думалось, во время сбора разведданных попутно узнаю что-нибудь о своих родных.
Обходя деревни, занятые гитлеровцами, я с небольшой группой партизан подошел к родному Заполью. Осторожно постучал в окно к тетке Елене. Она спала чутко, а возможно, и не спала вовсе, потому что окно быстро открылось. Елена Григорьевна Косьянова выглянула и тут же спросила шепотом:
— Кто здесь?
Я шагнул из-за стены. От неожиданности тетка отшатнулась; глядела на меня и своим глазам не верила:
— Ты живой, Николаевич? — спросила. — Нам же трубили полицаи, что всех партизан побили на Двине. И твоя мать плакала по тебе. Ей кто-то сказал: убили Мишку в Ловже, когда переходили железную дорогу.
— А где мама? — с болью и тревогой вырвалось у меня.
— Не знаю, Николаевич, где они. Приезжали сюда полицаи из Трудов и козьянские, все спрашивали про Федотовых. Но никто у нас не знает. Да и я не знаю. Давно уже у меня не были они…
Еще тяжелее стало на душе. Встретить бы их, рассказать, что мы с Ниной живы. Да и многие живы из тех, кого заживо похоронили гитлеровцы. И мы продолжаем бить их… Но если этой ночью не увижу родных, то, может, и не придется встретиться: времени на разведку отпущено мало — всего одни сутки.
Тетка Елена предупредила: в Глушицу не ходить. Там уже давно стояли гитлеровцы и по высотам рыли окопы. Согнали жителей ближайших деревень, держат их в сарае, они и работают на строительстве укреплений.
Интересно, зачем эти укрепления? От кого защищаться: партизаны ушли, теперь не угрожают оккупантам. Нет, тут что-то не то. Не от партизан, видимо, они намерены держать оборону. Надо завтра же взглянуть на их окопы и траншеи, уточнить, куда повернуты брустверами. Это очень важно. По всей вероятности, здесь строят укрепления фронтового значения — глубоко эшелонированную оборону от Невеля до Городка. Судя по рассказам тетки Елены, оно так и есть. А такие данные пригодятся.
От Заполья краем леса мы направились в Суровни. Возле урочища Рынок перешли через Чернавку, взобрались на гору и оказались в деревне. Тут жила Ефросинья Захаровна Максимова. Павла, ее сына, перед войной призвали в Красную Армию, и теперь он где-то на фронте. Дочь Вера с мужем находились в бригаде имени С. М. Короткина. А Ефросинья Захаровна, тихая, умная женщина, жила здесь, в Суровнях, не показываясь особенно на глаза гитлеровцам. Настоящая патриотка, она всей душой ненавидела оккупантов и их прислужников и часто помогала партизанам. Мы неоднократно пользовались сведениями, полученными от нее, где и какие силы врага располагались, какое имели вооружение. Если Ефросинья Захаровна передавала данные о противнике, их перепроверять уже не требовалось, они были точны.
