Олег Селянкин - Судьбы солдатские
Последнее, что слышал и видел Дмитрий, — душераздирающий вой многих бомб, падавших, казалось, точно ему на голову, и ослепительнейшее пламя, вспыхнувшее недопустимо близко.
7
Очнулся Дмитрий от пронзительной тишины. Открыл глаза и напряженно вслушался в облепившее его безмолвие. Ни единого даже винтовочного выстрела. С чего бы так?
И только теперь почувствовал тошноту, боль, разламывающую голову, и во рту солоноватый привкус крови. Еще через секунду понял, что она натекла из разбитого носа. Сплюнул ее, убедился, что нос уже не кровоточит, и осторожно выглянул из своего окопа. Убедился, что ночь еще не упала на землю, и глянул в сторону фашистов, которые весь день атаковали именно их. Глянул в тот момент, когда метрах в тридцати от него, почему-то бесшумно, взорвались сразу три мины, осыпав его земляным крошевом.
А над переправой опять круговерть наших и фашистских самолетов, опять около понтонов множество разрывов снарядов и мин. И все тоже беззвучные.
Только теперь окончательно понял, что контужен и потерял слух. Навсегда или на короткое время — над этим не задумался. Сейчас, как никогда раньше, он был зол на фашистов и стал искать глазами свой пулемет. Нашел сразу: он, завалившись на бок, лежал в окопе. Даже понял, что именно о его затыльник разбил нос. Важно было узнать, исправен он или нет. Поэтому установил пулемет на прежнее место и для пробы дал в сторону фашистов длинную и злую очередь.
Оказалось исправным его главное оружие — решил окликнуть Трофима, Егорыча. И окликнул. Ни звука в ответ. Крикнул так громко, как только мог. Тут же чертыхнулся, вспомнив, что пока должен надеяться лишь на глаза.
Сколько ни смотрел, не нашел ячейки Егорыча. Вместо нее увидел огромную воронку.
Почему-то сразу и спокойно осознал, что Егорыча больше нет и никогда не будет. Зато острой болью резанула мысль о брате. Неужели погиб и Троша?!
Забыв, что гитлеровцы могут запросто подстрелить его, пополз от ячейки к ячейке, от воронки к воронке. Ни одного живого…
Трофима нашел на самом левом фланге. Он, сидя на дне окопчика, бинтовал свою ногу. Поверх штанины, темной от крови.
— Троша! Здорово тебя цапнуло или как? — обрадованно выпалил Дмитрий.
По движению губ и жестам понял: он, Дмитрий, должен немедленно вернуться к пулемету.
Все прекрасно понял, однако упрямо сдвинул белесые брови и перевязал раненую ногу брата. Не поверх штанины, а по-нормальному, как положено. Во время перевязки убедился, что кость не повреждена, значит, страшное прошло стороной, и поспешил к пулемету.
Трофим сам приполз к нему с наступлением полной темноты. Заботливо заглянул в глаза и жестами объяснил, что Дмитрию надо полежать, попытаться уснуть, а он, Трофим, подежурит за него.
Дмитрий наотрез отказался. Он чувствовал, что не сможет уснуть: перед его глазами время от времени всплывал Егорыч; не в бою, когда учил его уму-разуму, а на коротком привале, как протягивал свой котелок с кашей; лишь потому протягивал, что он, Дмитрий, со своей порцией расправился мигом.
Да и голова вовсе разболелась. И почти непрерывно подташнивало.
Всю ночь они с Трофимом пролежали у пулемета, готовые открыть огонь в любое мгновение. Зорко по сторонам смотрели. И под утро увидели, что пятачок заднепровской земли, опоясанный сплошной лентой взрывов и выстрелов, вдруг двинулся вперед, стал расползаться вширь.
Нет, они не засмеялись радостно, когда первые наши солдаты бросились к ним, стали обнимать, ободряюще и даже восторженно похлопывать по плечам, щедро предлагать свои кисеты. Усталость была столь велика, что братья на пределе сил заставили себя встать, когда в сопровождении группы офицеров к ним подошел генерал-майор — командир дивизии.
Это уже в медсанбате Трофим рассказал брату, что генерал хвалил и благодарил их. А тогда Дмитрий только и видел, как, подчиняясь требовательному жесту командира дивизии, один из сопровождавших его офицеров протянул две медали. Их, эти две медали, командир и прикрепил к пропотевшим, грязным и рваным гимнастеркам Трофима и его, Дмитрия.
«За отвагу» — оповещали всех буквы на тех медалях.
Еще Трофим рассказывал потом, будто адъютант спросил у генерала: а за что конкретно награждаются эти солдаты? И тот будто бы ответил:
— За службу солдатскую. Мало тебе? Тогда добавлю: верную, надежную.
