Кен Фоллетт - Галки
– Но что делать с телефонным узлом? – спросил Грейвз. – У СОО есть новый план…
– Бомбить, – ответил Монти.
– Уже пробовали, – заметил Грейвз.
– Бомбите снова, – отрезал Монти и вышел.
Вышли все. В коридоре дожидались двое – мужчина лет пятидесяти в твидовом пиджаке и невысокая блондинка в поношенном синем пальто поверх выцветшего хлопчатобумажного платья. Женщина повязала ярко-желтый шарф на манер, который Полу показался чисто французским. Фортескью поспешил пройти мимо, но Грейвз остановился.
– Они вас завернули, – сообщил он. – Собираются снова бомбить.
Пол догадался, что женщина была той самой Пантерой, и посмотрел на нее с интересом. Невысокая, стройная, с коротко подстриженными вьющимися волосами и довольно красивыми зелеными глазами.
Она с негодованием заметила:
– Нет смысла бомбить замок. Подвал укреплен. Господи, ну почему они приняли такое решение?
– Возможно, вам следует спросить этого джентльмена, – посоветовал Грейвз, поворачиваясь к Полу. – Майор Чанселлор, познакомьтесь – майор Кларэ и полковник Туэйт.
Пойманный врасплох, Пол ответил с бестактной прямотой:
– Не вижу, чего тут особо объяснять. Вы провалили задание, и вам не дали второй попытки.
Женщина свирепо на него посмотрела – она была на голову ниже его – и с яростью в голосе спросила:
– Провалили? Черт побери, что вы хотите сказать?
– Может, генерала Монтгомери неправильно информировали, но разве вы, майор, не первый раз руководили операцией такого рода?
– Вам так сказали? Что у меня не хватило опыта?
Она была очень красива, теперь Пол это увидел. Ее глаза расширились от гнева, а щеки раскраснелись. Но она была очень груба, и он решил выдать ей по полной программе:
– Это и в придачу плохое планирование…
– Самодовольная свинья!
Пол невольно отступил назад. Женщины никогда с ним так не разговаривали. Тут в разговор вступил полковник Туэйт:
– Успокойся, Искра. – Обернувшись к Полу, он сказал: – Позвольте высказать предположение. Эту картину вам нарисовал Саймон Фортескью из МИ-6, не так ли?
– Верно, – холодно ответил Пол.
– А он не упомянул, что план атаки был разработан на основе его разведданных?
– Кажется, нет.
– Я так и думал, – кивнул Туэйт. – Спасибо, майор. Не стану вас больше задерживать.
Правильно ли решил Монти, приказав бомбить узел, вместо того чтобы предоставить СОО еще один шанс? Пол не был уверен. Он решил кое-что уточнить.
Дитер сказал Роммелю, что, допросив пленных, он, возможно, сумеет перед вторжением ослабить Сопротивление. К сожалению, сами по себе допросы еще ничего не гарантировали. Умные пленные могли солгать, а проверить их слова не было возможности. Некоторые изобретали хитрые способы самоубийства, не дожидаясь пыток. Хуже всего было то, что союзники могли напичкать их ложными сведениями, и, в конце концов ломаясь под пытками, пленные выдавали дезинформацию.
Лазурная «испано-суиза» остановилась у замка. Рабочие вставляли стекла в разбитые окна. В расписанном зале телефонистки бормотали в микрофоны. Дитер в сопровождении Ганса Хессе спустился по лестнице в укрепленный подвал и прошел в центр допросов.
В первой комнате за столом сидел Вилли Вебер.
– Хайль Гитлер! – рявкнул Дитер и вздернул руку, заставив гестаповца встать. – Где заключенные?
У Вебера забегали глаза:
– Двое в камере.
Дитер прищурился:
– А третий?
Вебер кивнул в сторону внутренней комнаты:
– На допросе.
Дитер открыл дверь. Там стоял сержант гестапо. Низенький и толстый, с мясистым лицом и коротко подстриженными волосами, он обливался потом и тяжело дышал, как будто делал энергичные упражнения. Он держал деревянную дубинку и смотрел на привязанную к столбу пленницу.
Опасения Дитера подтвердились. Допрашивали Женевьеву, девушку, которая прятала под пальто пистолет-пулемет «стен». Она была раздета, лицо ее было разбито, одна рука, явно вывихнутая, висела под неестественным углом. Дитер начальственным тоном обратился к сержанту:
– Я майор Франк. Ваше имя?
– Бекер в вашем распоряжении, господин майор, – почтительно доложил сержант.
– Что она вам рассказала?
Сержант смутился:
– Ничего.
Дитер кивнул, сдерживая бешенство. Этого он и ожидал. Вебер с вызывающим видом стоял в дверях.
– Тебе ясно сказали, что допрашивать буду я?
– Нам было приказано разрешить тебе допуск, – самодовольно возразил Вебер, – но никто не запрещал самостоятельно допрашивать пленных.
– Ты доволен полученными результатами?
Вебер промолчал.
– Проводи меня к двум другим, – приказал Дитер.
Вебер повел его по коридору и остановился у двери с глазком. Дитер посмотрел в глазок.
Он увидел пустую комнату с грязным полом. Кроме ведра в углу, в ней ничего не было. На полу, уставившись в пространство, сидели двое мужчин. Дитер видел их накануне. Того, что постарше, звали Гастоном, он устроил взрыв. Рана у него на голове была перевязана широким бинтом. У второго, молодого Бертрана, видимых телесных повреждений не было.
Дитер немного понаблюдал за ними, чтобы не торопясь все продумать. Он не мог жертвовать еще одним пленным. Дитер предвидел, что мальчишка испугается, но сможет долго выдерживать боль. Второй был слишком стар для серьезной пытки – он мог умереть до того, как расколется, но старик, должно быть, человек мягкий.
У Дитера начал складываться план относительно этих двух. Он вернулся в комнату для допросов и распорядился:
– Сержант Бекер, отвяжите женщину и поместите в камеру к мужчинам.
Бекер вынес из пыточной истерзанное тело Женевьевы.
– Убедитесь, что старик хорошо ее разглядел, а потом приведите его сюда.
Бекер вышел и вскоре вернулся с Гастоном. Дитер жестом предложил ему присесть и положил перед ним сигареты со спичками. Гастон закурил. У него тряслись руки.
Дитер заговорил по-французски, дружелюбным тоном:
– Я собираюсь задать вам несколько вопросов.
– Я ничего не знаю, – заявил Гастон.
– А я думаю, знаете. Вам за шестьдесят. Вероятно, вы прожили всю жизнь в Реймсе или поблизости.
Гастон не стал отрицать. Дитер продолжил:
– Я понимаю, что участники Сопротивления используют клички и сообщают друг другу минимум информации о себе, но вы знаете большинство из них не один десяток лет.
Гастон отвел глаза, чтобы не встречаться взглядом с Дитером, подтверждая, таким образом, правоту последнего.
– Я хочу, чтобы вы поняли – все зависит только от вас. Боль или облегчение, смертный приговор или его отсрочка – выбор за вами.
– Я ничего не могу вам сказать, – почти шепотом произнес Гастон.
Дитер пожал плечами. Что ж, пришло время жестких методов. Он приказал Бекеру по-немецки:
– Пойдите в камеру. Пусть мальчишка разденется догола. Приведите его и привяжите к столбу в соседней комнате.
Дитер повернулся к Гастону:
– Сейчас вы назовете фамилии и клички всех известных вам участников Сопротивления.
Гастон отрицательно покачал головой. Через минуту Бекер вернулся с Бертраном. Гастон увидел, как голого юношу завели в пыточную. Дитер встал.
– Присмотри за стариком, – попросил он сидевшего в углу лейтенанта Хессе, а сам проследовал за Бекером.
Он специально оставил дверь приоткрытой, чтобы Гастон все слышал.
Бекер привязал Бертрана к столбу и ударил его в живот. Тот застонал.
– Нет, нет и нет, – остановил его Дитер.
Как он и ожидал, у Бекера был совершенно ненаучный подход.
– Сначала нужно сделать так, чтобы он ничего не видел.
Дитер достал из кармана большой хлопчатобумажный платок и завязал Бертрану глаза.
– Таким образом, каждый удар приходит неожиданно, а паузы между ударами превращаются в мучительное ожидание.
Бекер поднял деревянную дубинку и ударил жертву по голове. Раздался громкий треск, Бертран закричал от боли.
– Нет, нет, – снова вмешался Дитер. – Никогда не бейте по голове. Так можно сломать челюсть, и объект не сможет говорить. Хуже того, можно повредить мозг, и тогда все сказанное ничего не будет стоить.
Взяв у Бекера дубинку, Дитер дал ему взамен стальной прут.
– Теперь запомните: наша цель – причинить нестерпимые мучения, не ставя под угрозу жизнь допрашиваемого и его способность сообщить то, что нам нужно.
На лице у Бекера появилось хитрое выражение. Тщательно выбрав цель, он ударил Бертрана по локтю. Парень взвыл от боли, Дитер узнал этот крик.
– Пожалуйста, не надо, – взмолился Бертран.
Дитер вернулся в смежную комнату. Гастон сидел на том же месте, но это был уже другой человек. Сгорбившись, он спрятал лицо в ладони, рыдал и молился. Дитер опустился перед ним на корточки и тихо сказал:
