Валерий Горбань - Чеченская обойма
— Отходи! — Ребятки мои и прибывшие с нами вэвэшники плечом к плечу встали, дружным напором самых наглых оттеснили. Вот чья-то рука дерзкая попыталась Котяру за автомат схватить. Шалишь, джигит, не на того напал! Кот наш с детства детдомовского, неласкового, приучен за своих братишек чужие глотки рвать безжалостно. А уж разных примочек из уличного арсенала никто, сколько он, не знает. Вроде и не сделал ничего — а из толпы вопль сдавленный. Вот он — ухарь, что за автомат хватался. Молодой. Вся рожа темно-коричневая, а на месте бороды недавно сбритой — смугло-розовая. В сторону выпрыгнул, на одной ноге скачет, за голень держится. Выть стыдно, шипит яростно. Больно, наверное, «берцем» по косточке-то?
Выдавили, без стрельбы обошлось. Раньше вверх в таких случаях стреляли. Перестало действовать. Знают, что по женщинам огонь никто не откроет. И опасно это. Не раз после стрельбы в воздух вдруг откуда-то раненые и убитые появлялись. Со всеми последующими разборками. Да что тут непонятного? Под такие акции всегда группы боевиков готовятся. Если получится — из-за женских спин федералов перестрелять. Не получится — из автомата с глушаком очередь под шумок в толпу засадить. Тоже хорошо: на Западе — вой, в прессе вой, федералы — в дерьме, а в рядах боевиков — новые мстители.
А вот и старший блока. М-да! Интересно, бывают шестнадцатилетние лейтенанты? Или так хорошо сохранился?
— Товарищ подпол…
— Пошли в блок, быстро, строевой подготовкой потом займешься… Ну, что тут у тебя?
— В ходе несения службы, в четырнадцать…
— По делу, братишка, по делу давай!
Вроде слово какое простое — братишка. А в лейтехиных глазах растерянность и недоверие надеждой сменились.
— Мы сегодня БТР с нарядом вперед на пятьсот метров вынесли. Внезапно. Там за поворотом развилка на объезд, и «чехи» вокруг нас ездить повадились. Только встали — прямо на нас «жигуль» выскакивает. По тормозам и — разворачиваться. Мы — вверх предупредительную. Водила по газам, а с пассажирского — по нам из автомата. Бойцы мои в ответ как дали — он сразу в кювет завалился. А тут автобус этот…
— И вы уши развесили, машину сразу не отсекли. А толпа из автобуса потом ее окружила, вас не подпустила, и вы теперь не знаете, что там было, кто там был. И на руках — только труп невинно пострадавшего мирного чеченца, так? Или два трупа?
— Один… раненный, тяжело… его на другой машине в больницу увезли. А другой или в лес смылся, или с этими… из автобуса, смешался.
— Ах, пацаны! Ты кому-нибудь еще так, как мне, рассказывал?
— Никак нет.
— Память хорошая, нервы в порядке?
— Так точно, товарищ…
— У-у-х! У тебя времени много? У меня — нет. Значит, так: оружие вы применили незаконно. В Чечне официально комендантского часа нет. Вы даже по колесам стрелять не могли: по закону нужно, чтобы была угроза другим участникам движения. Стрельбу с их стороны ты теперь никому не докажешь. И автомат ушел, и гильзы уже наверняка подчистили. Если ты еще раз то же, что и мне, расскажешь, следующие показания будешь давать прокурору в тюрьме. Может даже — в чеченской тюрьме. И сидеть тебя сунут в одну камеру с чеченскими уголовниками. И твоих пацанов тоже. Ты понял меня?
— П-понял.
— У тебя помощник с мозгами есть?
— Есть. Старший прапорщик…
— Я сейчас всю эту толпу в автобус загоню и отправлю. Потом скажу, что здесь лишние силы держать не нужно, и БТР из вашей части назад заверну. Тех пацанов, что стреляли, вместе с их автоматами засунь в БТР незаметно, на базу отправь. Вместо них других поставь — из тех, что со мной приехали. Тех, у кого автоматы вычищены, как у кота яйца. И крепких духом, чтобы отбивались за братишек как надо. Документацию с поста — всю в часть. Пусть твой старший прапор с ними едет, командиру все доложит. Автоматы, что стреляли, взорвет, утопит, обменяет — но их в природе быть не должно. Журналы выдачи оружия, книгу нарядов — хоть все заново переписать.
А насчет стрельбы — провокация! Автобус появился, когда вы еще пуляли?
— Нет, «жигуль» уже в кювете лежал.
— Вот и отлично. Запомни: вы даже вверх не стреляли. Это из леса, из-за вашей спины, били по вам и по «жигулю». И пули не ваши, и гильзы не ваши. Говори мало, в подробности не лезь. Не знаю, не видел, не стрелял — в кювете лежал, богу молился. Все понял, или повторить надо?
— Понял.
— Помни, братишка: за тебя только ты сам, твои парни, да твой командир. А против — вся кодла проститутская: там и политики будут, и журналюги продажные, и правозащитники разные. Твою душу сами растопчут, а грешное тело за решеткой сгноят. Так что давай, действуй! И шустри: думаю, местная прокуратура долго не задержится… О-о! Помяни черта — он тут как тут! Ладно, я пошел им зубы заговаривать, а ты крутись, как сказано.
* * *Чокнутый день подходил к концу.
Змей застрял на посту. Пошел проверять — и застрял. Больно ночь была чудная. Тихо. Ни дыма, ни тумана. Звезды прорезались. Постовые, не забывая время от времени обшаривать в ночник чужие дома, окружающие комендатуру, о своем доме разговорились.
— А у нас уже снег вовсю.
— Батя, наверное, уже крабов трескает. Он до самого льда с моторки краболовки ставит. А чуть ледок — уже пехом. Мать по осени все ругается — не нужны мне твои крабы. Пусть хоть лед нормальный встанет. Утонешь ведь…
— А я бы сейчас куропаточек по сопкам погонял.
— А я — девчоночек по дискотеке…
Тихо тренькнул полевой телефон.
— Командир — вас.
— Слышь, сосед, у меня на девятом блоке ты разбирался?
— Была такая история.
— Зайди ко мне. Дело есть.
Соседи располагались рядом, в трехэтажном здании школы. Не очень полезное для здоровья дело — в ночном Грозном по чужой территории бродить. Но у первого же поста Змея встретил офицер-вэвэшник, уверенно проводивший его через непролазные лужи по скользким мосткам.
— Вам сюда. Разрешите убыть?
Дневальный, рыжий пацан в необтертой еще форме, старательно завопил:
— Командир батальона, на выход!
Из класса, служившего старшим офицерам и штабом, и спальней, и столовой, поспешно вышел комбат.
— У, как ты шустро!
— Да твой Сусанин, похоже, в темноте как кошка видит. Еле поспевал за ним.
— Ну, здоров, сосед. — Комбат пожал Змею руку. — Проходи, гостем будешь. Мои ребята специально для тебя стол накрыли.
— Крестник лопоухий постарался?
— Крестник твой уже в Моздоке, а завтра дома, в полку, будет вместе со своими пацанами. Нечего им здесь торчать, гусей дразнить. С наскока их не взяли, а теперь уж не достанут. — И вдруг порывисто притянул Змея к себе, обнял крепко за плечи: — Ну, пошли, ментяра мой дорогой, пошли, братишка, пошли!
Дикари
Белый джип с красным крестом скромно стоял в общей очереди. Машин было немного. И народу в них негусто. Так что в этот раз «Врачи без границ» решили терпеливо подождать, пока и до них дело дойдет.
Честно говоря, не любили федералы этих ребят. Теоретически понятно, что они по статусу своему не имеют права воюющим помогать. Только мирному населению. Но у чеченцев многие — днем мирный, ночью с автоматом скачет, а утром — снова в очереди за гуманитаркой стоит. Или приползает раны зализывать, розовощеким и наивным европейцам байки рассказывать, как жестокие федералы без вины и без повода его прямо во дворе дома убивали. Сколько раз после жестоких ночных перестрелок, на лежках снайперов и автоматчиков находили омоновцы упаковки от перевязочных материалов со знакомой символикой. А уж в лесных схронах и тайниках — и продукты, и медикаменты из гуманитарных грузов целыми ящиками обнаруживали.
А федерал — он всегда в форме и с автоматом. О нем государство, которому он служит, заботиться обязано. А если не позаботилось — это уж внутренние российские проблемы, никакого отношения к гуманитарным не имеющие. Но даже если бы вдруг иностранный врач с клятвой Гиппократа в голове и миротворческим огнем в душе и вздумал помочь, например, раненому федералу, — боевики бы из него самого потроха вынули, не постеснялись.
Надо думать, что и шпионская братия это прикрытие использовала в полной мере. Не зря «Голос Америки» или Би-би-си о многих событиях в Чечне чуть ли не до их начала сообщали.
Так что Змей — командир ОМОНа и его ребята относились к этим гуманистам без границ, как хорошо воспитанные собаки к кошкам: кусать не кусали, но и любить не любили. Так, терпели.
Очередь продвигалась быстро. На досмотре работали Рыжий, Клепа и Певец. Не первая командировка, не первая сотня машин. Наметанным глазом сразу определяли, кто перед ними. А местных, что по десять раз на дню туда-сюда проскакивают, вообще проверяли редко. Но внезапно и тщательно. Чтоб не расслаблялись соседи, не пытались к себе приучить, если что дурное в голове держат.
