Михаил Алексеев - Пути-дороги
Карпаты!..
Дрогнуло сердце Кузьмича: вспомнил старый сибиряк, как пели в четырнадцатом новобранцы:
Нас угонят на Карпаты,
Там зароют без лопаты...
Взгрустнулось и Акиму: там, в этих карпатских снегах, сложил когда-то свою голову брат его отца.
"За горами, за долами, за широкими морями..." Что там ждет их за этими горами да за долами? И почему разведчиков сейчас так мало - на своей земле их всегда казалось больше - и идут они здесь не по-своему, гуськом, след в след, а плотным строем, будто боясь сорваться и упасть куда-то? И почему самому Акиму хочется быть поближе к Забарову, почему все жмутся к лейтенанту, как железные гвозди к большому и сильному магниту?
Небо звенело от зенитных хлопков. Чужое небо. Сенька задыхался от махорочного дыма, обжигал окурком губы, но продолжал курить, хотя делать этого в строю и не полагалось.
Между тем у разведчиков вновь разгорелся спор. На этот раз причиной спора была одежда, которую видели ребята на встречных румынах и румынках. Почти все мужчины и женщины были одеты в рубища.
– До чего довели хлеборобов! - простонал Пинчук.
Никита Пилюгин быстро возразил:
– Прикидываются они. Для нас специально вырядились. А хорошее припрятали. Заграничное-то суконце в землю позарывали. Знаем мы их!
Сенька, смерив Пилюгина недобрым взглядом, приблизился к нему вплотную, встал на цыпочки и, многозначительно постучав пальцем по Никитиному лбу, негромко, но внятно заключил: Пусто!
Никита, обидчиво заморгав, смотрел на Ванина широко поставленными угрюмыми глазами.
– Почему так - "пусто"?
– А вот так - пусто и есть! - уже мягче пояснил Ванин.- Ты завидовал, дурья голова, всему заграничному. А завидовать-то, оказалось, и нечему. Вот ты и выдумываешь всякое такое...
2
Разведчиков догнали две политотдельские машины. В одной из них сидели на своих граммофонных трубах и звукоустановках капитан Гуров и Бокулей. При виде желтоволосого румына Ванин оживился. Разведчик вновь обрел свой обычный шутливо-озорной и лукавый вид.
– Э-эй! Георге! - заорал он, чихая от пыли, поднятой остановившимися машинами. - Слезай к нам. За переводчика у нас будешь. Мне тут нужно с вашими префектами да примарями потолковать. Что-то неважно они встречают гвардии ефрейтора Ванина. Товарищ капитан, отпустите его. Разведчику ведь надо знать местные обычаи.
– Зачем это тебе нужно их знать? - полюбопытствовал маленький и хитрый Гуров, щуря на Сeньку свои черные близорукие глаза.- Трофейничать, что ли, собрался? Знаю я тебя, Ванин!..
Сеньку обидели гуровские слова.
– Плохо вы меня знаете, товарищ капитан. Что было, уже давно быльем поросло. О трофеях не думаю.
На этот раз Сенька говорил правду.
– Нет, хорошо я тебя знаю! - стоял на своем Гуров, но румына все-таки отпустил: он, как и все в дивизии, любил разведчиков. К тому же по роду своей службы ему приходилось поддерживать с ними теснейший контакт.- Ладно, Бокулей, пройдись с хлопцами! - снисходительно сказал капитан.- Только смотрите у меня!..
– Спасибо, товарищ капитан! - обрадовался румын и спрыгнул с машины. По беспокойному блеску в его добрых коричневых глазах Ванин сразу понял, что румын сильно взволнован.
– Ты что, Бокулей? Землю родную под собой почуял?
– Мой дом недалеко...
– Где? Как название села?
Бокулей сказал.
Ванин проворно развязал свой вещевой мешок и вытащил оттуда новую, без единой помарки, карту Румынии, которую он когда-то уже успел "одолжить" у одного немецкого офицера. Вдвоем с Бокулеем быстро нашли нужный пункт.
– Вот теперь все в порядке: Гарманешти, значит? Так это же недалеко. Завтра будем там!
– Хорошо, если наша дивизия туда пойдет,- сказал Камушкин, с сочувствием глядя на Бокулея.
– Туда и пойдет. Куда ж ей еще! - уверенно проговорил Сенька. Сейчас он чувствовал себя по меньшей мере начальником оперативного отдела.- Нашу Непромокаемо-Непросыхаемую всегда посылают на самое острие. Смотрите! - он развернул карту на траве, встал на колено.- Вот линия фронта. Вот город Пашканы. Дальше некуда. Там - румынские доты. Это я слышал от начальника разведки,- добавил новоявленный "оперативник", не без основания полагая, что ему могут и не поверить.- А тут, гляньте, эти самые Гарманешти. В них штаб разместился. Ну, а нам, по знакомству, Бокулей свое поместье предоставит!
Отдохнув, разведчики пошли быстрее. Теперь Забаров не разрешал бойцам останавливаться возле часовен, попадавшихся на каждом километре, и рассматривать Христово распятье да темные образа святых. До ночевки солдатам предстояло пройти еще километров десять. В полдень вступили в большой румынский город Ботошани. В отличие от других населенных пунктов, где обычно было пустынно и тихо, Ботошани казались более оживленными. Солдат удивила бойкая торговля в магазинах, будто война прошла где-то мимо.
Спросив разрешения Забарова, Сенька взял с собой Бокулея и забежал в одну лавчонку. Перед ним любезно раскланялся купец со смолистыми, черт знает как закрученными усами. Сенька порылся в кармане. В руках у него появились леи, которые бойцам выдал накануне ахэчевский начфин.
– Колбасы мне продай.
Лобазник покачал головой и что-то пролепетал.
– Что он? - не понял Ванин.
– Русские деньги просит, рубли,- пояснил Бокулей.- Он думает, что тут Советская власть будет.
– Ах вон оно что! Приспосабливается, значит, купчишка! - Сенька улыбнулся: разведчик полагал, что, во всяком случае, купчишке-то нечего ждать для себя хорошего от Советской власти - не его, нe купеческая эта власть.- Что ж, разве рубли ему дать? - вслух размышлял Ванин.
Рублишки у Сеньки были, но он не решался покупать на них, жалко было советских денег, да и не хотел, чтобы на наши рубли наживал себе богатство этот черноусый, с прилипчивыми глазами человек. При затруднительных обстоятельствах Сенька всегда мысленно ставил на свое место Шахаева, и это помогало ему найти верное решение.
– Рублей я ему не дам! - уже твердо заявил он Бокулею.- Так и переведи! - и направился к двери, но в магазин уже входил Али Каримов. Тот без долгих размышлений вытащил пачку рублевок.
Однако Ванин остановил азербайджанца.
– Не смей! - строго сказал он.
Каримов покорно и молча сунул деньги обратно в карман. Но, отойдя немного, вдруг забушевал. Сначала тихо, потом все громче и горячей. Он говорил часто, отчетливо и непонятно. Можно было только догадываться, что, поразмыслив, Каримов решил, что Ванин поступил неправильно, не позволив ему сделать покупку на рубли, что Сенька только принизил советские деньги в глазах румынского торговца, а ведь в конце концов - на этот счет у Али не было ни малейшего сомнения - и в Румынии должна быть Советская власть, не зря же Красная Армия пришла в эту страну!
– А ты дискретируешь! - в запальчивости повторял он это понравившееся ему, неудобоваримое чужое слово.
– Постой, постой, Каримыч! - с добродушной снисходительностью остановил его Ванин. Он чувствовал, что Каримов произнес это обидное слово неправильно, и хотел поправить, но вовремя сообразил, что исказит его ещ" больше. Смеясь, продолжал: - Разве так можно? Забормотал, как гусь. Помню, к нам на завод - до войны дело было - вот такой же оратор приезжал. Как начал!..- Сенька остановился, взъерошил светлый чуб и, отчаянно жестикулируя, без единого роздыха, выпалил: - Оно, конечно, если правильно рассудить в смысле рассуждения в отношении их самих, есть не что иное, как вообще, например, по существу вопроса, между прочим, тем не менее, однако, а все-таки весьма!..
Пинчук, не дождавшись конца Сенькиной тирады, громко захохотал. Он вспомнил другого оратора, который - дело было в тридцатых годах - приезжал в Пинчуково село. Около трех часов говорил он крестьянам о мировой революции, о Европе, о цивилизованном мире, о великом предначертании истории и проговорил бы, наверное, еще часа три, если бы вдруг какой-то древний старикашка не срезал его неожиданным вопросом.
– Дозвольте спросить? - поднялся он в задних рядах.
– Прошу.
– Скажите нам, будьте добрые, що рыба у Каспийскому мори е чи нэма?
Оратор немного смешался, вопрос показался ему неуместным, однако ответил:
– Есть, разумеется.
– A чому, скажите, в нашей лавке ии нэмае?..
Помещение качнулось от дружного хохота. Смущенный оратор постарался поскорее закончить свою речь...
...Вспомнив этот случай во всех подробностях, Пинчук захохотал еще громче. Кузьмичовы лошади испуганно вздрогнули и прижали уши.
А Ванин продолжал:
– Закатив такую речь, наш докладчик сел, ожидая, когда захлопают в ладоши. Но все мы хлопали ушами да глазами, потому как ничевохоньки не поняли. Так вот и ты, Каримыч, зарядил что автомат.
