Иван Кошкин - Когда горела броня. Наша совесть чиста!
— А где остальные? — Петров лихорадочно огляделся. — Безуглый, давай в хвост — собирай всех, кто под руку попадется. Я посмотрю, что там горит.
— Товарищ старший лейтенант, — сержант взял пулемет наперевес, — давайте лучше вместе — надежней как-то!
Но комроты уже бежал вдоль состава. Он был в двух вагонах от пожара, когда из дыма перед паровозом появилась группа красноармейцев. Кашляя, растирая слезящиеся глаза, они жадно хватали воздух. Впереди бежал высокий широкоплечий старшина с совершенно черным от копоти лицом. Бойцы, пытавшиеся тушить пожар, бросили работу.
— Тикайте, хлопцы! — хрипло крикнул закопченный здоровяк. — Там не продерешься — битум горит! Надо к хвосту и со станции, пока не поздно.
— Отставить! — заорал Петров. — Прекратить панику!
Он подбежал к людям.
— Где командиры?
— Бомбой убило! — крикнул кто-то из красноармейцев.
— Что, всех сразу?
— Они под платформу полезли, а туда бомба угодила… — рыдающим голосом ответил другой. — Всех троих на куски! Товарищ командир, у нас тут снаряды — сейчас рваться начнут! Тикать надо!
— К-куда тикать? — от бешенства Петров начал заикаться.
В первые недели он видел немало подобных сцен, и люто возненавидел эту привычку людей: перед лицом опасности превращаться в стадо. Больше всего злило то, что пока одни, несмотря ни на что, пытались делать дело, другие бросали все и, обезумев от страха, любой ценой старались спасти свою жизнь, с его, старшего лейтенанта Петрова, точки зрения совершенно никчемную. Слишком много хороших ребят сгорело на глазах у комроты-1, и он не находил оправдания трусости. В конце концов, он-то никуда не бегает и не орет! Хотя очень хочется.
— Слушай мою команду! Пожар необходимо потушить! За штабелями — цистерна с водой. Вы двое — бегом к соседнему эшелону! Найдите майора Шелепина, скажите — Петров просит танк, отбуксировать цистерну. Остальные — продолжаем сбивать огонь! Где паровозная команда?
— Сбежали! — злобно ответил старшина. — Чего ждать-то? Там порох, заряды к стапятидесятидвухмиллиметровым! Если пыхнет — все изжаримся, а потом и снаряды рванут. Уходить надо!
— Сейчас собьем замки и начнем выносить заряды и тушить пламя внутри, — не обращая внимания на паникера, обратился к бойцам Петров — вы двое — берите ломы…
— Чего его слушать? — заорал здоровяк. — Бегите, пока не поздно.
— Ах ты, сука, — задыхаясь от ярости, старший лейтенант попытался нащупать отсутствующую кобуру.
— А где твой наган-то? — ядовито спросил старшина. — Еще сукой лается!
Он шагнул вперед, и вдруг резко, не замахиваясь, ударил танкиста в челюсть. Это было так неожиданно, что тот даже не попытался уклониться. Перед глазами старшего лейтенанта заплясали зеленые огоньки, ноги подкосились, и он упал на колени. Рот наполнился кровью, голова отяжелела. Петров как-то отрешенно подумал, что, пожалуй, до сих пор он таких ударов не получал.
— Бежим! — голоса доносились, как сквозь вату.
Его сбили с ног, перед лицом замелькали сапоги, кто-то наступил на руку, выругался. Петров захрипел и, перевернувшись на живот, попытался подняться. Чьи-то руки поддержали за плечи.
— Товарищ старший лейтенант, — перед глазами расплывалось встревоженное чумазое лицо в сбитой набок пилотке.
Ему помогли сесть. Сбежали не все, у вагонов осталось семеро бойцов. Они окружили танкиста, переминаясь с ноги на ногу, в их глазах ясно читался страх.
— Надо… Надо тушить… — сипло пробормотал Петров. — Надо вернуть… Остальных.
Он посмотрел вслед дезертирам, те уже почти добежали до конца штабеля и вдруг, как по команде, остановились, задние налетели на передних.
— Назад!
Петров, шатаясь, встал на ноги. Из-за спин он не мог видеть, что происходит, но этот властный голос комроты-1 знал хорошо.
Беляков с утра не надел комбинезон, и на серой гимнастерке были прекрасно видны и шпалы в петлицах, и комиссарская звезда на рукаве.
— А-а-а! Чего его слушать! Бей! — заорал знакомый голос.
Эти люди, минуту назад бывшие бойцами Красной Армии, уже совершили преступление. Сознавая, что назад пути нет, они из стада превратились в стаю. Старший лейтенант с ужасом смотрел, как спины качнулись вперед. Дезертиры заревели, распаляя себя, и тут грохнул выстрел, затем другой.
— Убил! — завопил кто-то в толпе.
— Трусов и паникеров буду расстреливать на месте! — надсаживаясь, прокричал комиссар.
Убитый им старшина дернулся последний раз и затих, из-под головы натекало красным. Глядя в белые от животного ужаса глаза остальных, комиссар увидел, что опоздал. Эти люди перешли грань, за которой их было уже не дозваться. Беляков понял, что сейчас его разорвут и, сдерживая подступающую панику, приготовился применить оставшиеся пять патронов с пользой.
Пулеметная очередь выбила пыль между ним и дезертирами. Безуглый, забравшись на штабель, пристроил пулемет на бревно. Сверху вся сцена была перед ним как на ладони.
— Товарищ батальонный комиссар! — голос сержанта звенел то ли от напряжения, то ли от больного какого-то веселья. — Разрешите приступить к расстрелу паникеров! Я эту контру тут с одной очереди положу!
— Отставить, товарищ сержант! — металлически выговаривая каждое слово, ответил Беляков.
— А чего отставлять, — Безуглый уже завелся. — Согласно приказу…
— Я сказал: «отставить», — обернувшись, рявкнул комиссар. — Это мне решать, а не тебе.
Беляков шагнул к дезертирам — те попятились в ужасе. Стиснув зубы, он взял себя в руки. Эти люди изменили присяге, бросили свой пост, могли убить его, и больше всего ему хотелось сейчас скомандовать радисту: «Огонь». Он имел на это право. Комиссар медленно убрал наган в кобуру.
— На сегодня хватит, — тихо сказал он. — Безуглый, приведи наших машинистов и подгони танк — отбуксировать цистерну. Доложите начальнику станции — пусть пришлет пожарных, что бы там у него не горело. А вы… Возвращайтесь к работе, огонь дальше пропустить нельзя.
Бойцы переглянулись, затем повернулись и побежали к горящим вагонам. Комиссар посмотрел на человека, спасшего ему жизнь.
— Товарищ сержант, вам что, дважды повторять нужно?
Танкист неловко соскочил со штабеля, лицо его было белым.
— Товарищ батальонный комиссар, разрешите? — его прорвало. — Вам нельзя с ними оставаться, эта сволочь…
— Что, колотит? — участливо спросил Беляков. — Ничего, сейчас полегчает. Идите, я уж тут как-нибудь сам разберусь.
— Товарищ батальонный комиссар…
— Исполнять!
— Есть!
Радист повернулся и, пошатываясь, пошел прочь, сделав несколько шагов, он тяжело побежал. Комиссар посмотрел ему вслед, потер подбородок и пошел туда, где два десятка бойцов пытались потушить пожар. Подойдя, он увидел, что дело плохо. Два первых вагона, несмотря на отчаянные усилия красноармейцев, разгорались. Едва в одном месте удавалось сбить огонь песком или шинелью, в другом по доскам ползли языки пламени.
— Не выходит ни хрена, — хрипло сказал красноармеец в разорванной гимнастерке. — Водой нужно. Воды мало.
Это был один из тех бойцов, что остался с Петровым. В словах его не было паники, просто угрюмая констатация факта.
— Отставить, товарищ боец, — ответил Беляков, принимая ведро с водой от подбежавшего красноармейца и выплескивая его на обуглившиеся доски. — Если бы ничего не делали, он бы уже давно взорвался.
— Он так и так взорвется, — сказал красноармеец, сбивая огонь шинелью. — Надо двери открыть и картузы выбрасывать.
— Если откроем — туда воздух пойдет, что в твою топку. Да все, дождались уже.
Между штабелем и эшелоном к ним полз Т-26 с цистерной на прицепе. Обгоняя танк, к пожару бежали несколько красноармейцев-железнодорожников во главе с лейтенантом и паровозная бригада имени героев КВЖД.
— Товарищ Беляков, зачем понадобились? — Трифонов казался совершенно спокойным, словно и не двигал десять минут назад состав под бомбами.
— Такое дело, нужно отцепить четыре передних вагона и оттащить по-быстрому в какой-нибудь тупик, а лучше в поле.
— А потом?
— А потом драпать с паровоза как можно быстрее — в вагонах артиллерийский порох.
— Товарищ батальонный комиссар, разрешите? — вмешался лейтенант-железнодорожник. — Боеприпасы бросать нельзя! Это военное имущество! Мы танкистам не подчиняемся…
— Хватит! — рявкнул Беляков. — Товарищ Трифонов, приступайте! Под мою ответственность!
Трифонов переглянулся со стариком, кивнул и хлопнул по плечу младшего машиниста:
— Севка, танкистов доразгружаешь сам. Попросишь у них кого-нибудь в кочегары себе. Там два раза подвинуть осталось. Пойдем, дядя Фаддей.
— Пойдем, Вася. Эх, совсем нашу команду растащили, сперва Сему ранило, теперь… — он махнул рукой. — Там пути-то впереди целы?
