Олег Коряков - Странный генерал
Мальчуган был чем-то взволнован. Оглядев комнату, словно проверяя, нет ли в ней еще кого-нибудь, он присел на подоконник.
– Послушай, Питер… – Павлик назвал его, как называли мать и соседи, по-бурски. – Ты умеешь хранить тайны?
Ого, разговор предстоял, видать, серьезный! Петр кивнул. Павлик помолчал. Потом сказал тихо:
– Все-таки я не завоеватель, я воин. И мне нужно посоветоваться с тобой… Ты слышал о матабеле?
Нет, Петр не слышал о матабеле.
– Это большое племя негров. Оно живет на севере от Трансвааля, за рекой Лимпопо. Англичане давно точат зубы на их землю – Матабелеленд. Вождь матабеле Лобенгула разрешил им добывать золото. Но им, жадюгам, золота мало, им нужна вся земля. И англичане высадили там войска. Это мне сказал сегодня Йоганн. Там идет война. Ты понимаешь меня, Питер? Я решил идти на эту войну.
Очень хорошо, что Петр не улыбнулся. Если бы он улыбнулся, он навсегда потерял бы доверие Пауля Петерсона. А Иван Степанович, возможно, потерял бы сына. Павлик не шутил – он ушел бы на эту войну обязательно.
– Ты отцу говорил? – спросил Петр.
– Нет. Я никому ничего не говорил и не буду говорить. Я сказал тебе потому, что подумал, может быть, ты пойдешь со мной. Ты научился неплохо стрелять, и, по-моему, ты не из трусливых.
Вот так, Петр Никитич. Вполне мужской разговор. Решайте…
Петр соображал быстро. Призывать на помощь кого-то другого – только испортить все дело. Соглашаться с Павликом – безрассудство. Отговаривать его – бесполезно.
– Это ты подходяще придумал, – сказал Петр. – Видать, и верно ты храбрый парень.
Павлик так и подался к нему:
– Да? Ты пойдешь со мной?
– А что ж, можно… Только вот что, Павел, давай все обмозгуем. Скажем, шлепнут тебя там. Ведь вполне могут шлепнуть? Ты же не будешь прятаться от английских пуль? А теперь представь: англичане снова нападут на буров. Кто будет защищать эту землю и этот дом? Без тебя будут защищать?
Павлик нахмурился:
– Ты думаешь, они нападут на нас?
– Ежели твой отец не ошибается, нападут. А он, по моему разумению, дело понимает.
Павлик кивнул:
– Он понимает.
– Вот видишь, и ты согласен, неладно получается.
Павлик остро взглянул на Петра.
– Я подумаю, – сказал он. – Завтра еще поговорим. – И, гибко переметнувшись через подоконник, он исчез в саду.
Петр сердито взъерошил волосы. Мальчишка взволновал его. Стало как-то неуютно и беспокойно. Возьмет и удерет… И эти черти англичане – чего им не сидится в своей стране? Лезут на рожон, воюют чужие земли!..
Он задумчиво перелистал лежащую перед ним книгу. С желтоватого дагерротипа смотрел мужчина с крупными чертами лица, высоким лбом, светлыми пушистыми усами. Он очень походил на русского, этот упрямый и храбрый шотландец, знаменитый путешественник, врач и миссионер Давид Ливингстон, посвятивший жизнь изучению Африки.
Вот тоже ведь англичанин, размышлял Петр, хороший человек, жизнь положил, как говорится, на алтарь науки. Хотел неграм добро нести. А по следу его соотечественники двинулись с ружьями и пушками. Что им надо в этой далекой, не очень уютной для европейцев стране? Все золото манит?..
Вошел Иван Степанович. Сел в плетеное кресло рядом со столом, скосил глаза на книгу Ливингстона, на русско-английский словарь, хмыкнул одобрительно:
– Упорный ты, Петр. Усидчивый. Мне это нравится.
– Надо, – пожал Ковалев плечами.
– Да вот и Дмитрию не вредно было бы, а у него в руках я книги что-то не замечаю.
– У него интерес другой, к машинам его тянет. Который уже день с вашим ветряком возится.
Петерсон улыбнулся:
– Что верно, то верно. Хитрое приспособление он там придумал. Воды ветряк теперь будет качать раза в два больше… Ну что ж, займемся разговором?
Не на ветер бросил Петр слово одолеть здешние языки. Африкаанс, язык буров, в основе своей голландский, давался легко: все вокруг говорили на нем. Но Ковалев взялся и за английский – в стране он тоже был в ходу, – сидел над книгами, а разговорной речью занимался с Петерсоном.
– Откладывай словарь, – сказал Иван Степанович.
Петр встал. Что-то неладное почудилось ему. Он посмотрел за окно – над степью стояло мутно-багровое колеблющееся зарево.
– Пожар?!
– Какой там пожар, – спокойно откликнулся Иван Степанович. – Траву в вельде жгут. Это у нас перед каждой весной. По всей стране палы. Сентябрь. Считай, зима наша кончилась…
2Зима кончилась, пришла буйная южноафриканская весна, незаметно перешедшая в лето. Зашумели короткие, частые сильные ливни. Совсем было пересохшая, измельчавшая Блюм-Спринт, пересекавшая город, теперь разлилась неимоверно и неслась, рвалась в просторы вельда бурливая и косматая, красная от подхваченного на берегах ила.
К матабеле Павлик не убежал. Никто, кроме Петра, и не узнал об этом порыве паренька. Но тот разговор невольно спаял их. Тайны всегда порождают вражду или дружбу. Между мальчуганом и взрослым, двадцатитрехлетним парнем завязались доверительные отношения.
Школа распустила ребят на каникулы, и теперь Павлик и Ваня были свободны целыми днями. Нужно было, правда, работать в саду, но у них это отнимало не так уж много времени.
Однажды, помогая Петру рыхлить почву под лимонными деревьями, Павлик сказал:
– Я завтра еду в Дилсдорп. Отец посылает отвезти заказчику одну вещь. Хочешь со мной?
– А можно?
– Я спрашивал у отца, он не против.
Они выехали верхами ранним утром. Путь лежал на восток, в сторону Драконовых гор. В переметных сумах были хлеб, баклаги с водой и мешочки с билтонгом – длинными узкими кусками вяленого мяса. За плечами висели добротные мартини, тяжеловесные, но надежные десятимиллиметровые ружья.
Вельд набух высоким, пышным травяным ковром, разукрашенным яркими цветами. Даже не верилось, что совсем недавно вокруг расстилалась твердая, сухая земля, покрытая дюнами и солончаками.
Лошади бежали быстро и ровно. Жаркое октябрьское солнце поднималось все выше. Зеленая, полная дразнящих ароматов степь жужжала, стрекотала и пела на разные голоса: травы и кустарники кишели птицами и насекомыми. Неумолчно и пронзительно звенели цикады. Крошечные длиннохвостые нектарницы, похожие на колибри, неустанно стригли воздух над травами.
Чуть в стороне легким, стремительным галопом промчалось стадо зебр. Еще недавно здесь бродили слоны, носороги, жирафы, но, теснимые людьми, они ушли на север, а зебры еще остались. Петр даже придержал коня. До сих пор он видел немало антилоп, зебры же попались на глаза впервые.
Павлик небрежно махнул рукой, сказал совсем как взрослый:
– Этого добра в вельде хватает… Нырнем в тень.
Они въехали под плотное сплетение мимоз на берегу безвестной речушки. Здесь было сумрачно и тихо, только взбулькивала и урчала где-то рядом быстрая вода.
Вдруг впереди послышался нестройный гомон – походило, будто толпа людей подражает собачьему лаю.
– Бабуины[10], – сказал Павлик. – Никогда не знаешь, что они выкинут.
Путники выехали из-под тенистого свода мимоз, и тотчас на них посыпался град камней. Увесистый обломок шлепнулся о круп лошади Павлика. Тот гневно сорвал с плеча ружье и, не целясь, выпалил в желтое обезьянье стадо, облепившее прибрежные скалы. Бабуины закричали еще громче, и шквальный град обрушился на всадников с удвоенной силой.
– Надо удирать! – крикнул Павлик и дал коню шенкеля.
Они проскакали, наверное, целую милю и, лишь убедившись, что хвостатые скандалисты остались на скалах, дали коням передышку.
– Мы встречали их с Дмитрием, – сказал Петр, – но они нас не трогали.
– Я же говорю, не знаешь, когда и что они выкинут, – пробормотал Павлик, потирая плечо: один камень все же угодил в него…
К Дилсдорпу они подъехали уже во второй половине дня. Солнце устало клонилось на закат, зависая над нолями маиса и сорго.
Дилсдорп был как все дорпы[11] – небольшой устоявшийся центр разбросанных по округе ферм. Церковка, кузница, каретная мастерская, две лавки. Широкие, заросшие травой улицы были сонно-безлюдны. Лавочник охотно объяснил, как проехать на ферму Конрада Билке.
Ферма тоже была как все фермы – маленькая крепость, окруженная полями за колючей проволокой. Среди зелени посевов матово лоснились черные спины негров. Здесь каждый фермер может попросить комиссара цветного населения выделить ему на жительство несколько негритянских семейств – превосходная, почти даровая рабочая сила.
На ручье, возле которого стояла ферма, была сооружена плотина; от пруда на поля разбегались оросительные канавы. Поближе к дому густо росли персики, фиговые деревья, виноград. За виноградником виднелся крааль[12], а неподалеку от него, в просторном загоне, разгуливали страусы.
