Армин Шейдербауер - Жизнь и смерть на Восточном фронте. Взгляд со стороны противника
После отъезда из Георгенбурга прошло две недели. С четвертым эшелоном было разрешено отправиться и нам, офицерам. После станции Чоп, который по-венгерски назывался Шоп, поезд покинул пределы СССР. Ярким солнечным днем мы пересекали Венгерскую равнину, через Дебрецен и Сольнок. Увидев наш поезд, который шел не очень быстро, люди махали нам руками. Когда мы останавливались, венгерские женщины приносили нам нарезанные большими ломтями арбузы. Радушие, с которым нас приветствовало местное население, казалось нам предвкушением того приема, который нам должны были оказать в родной стране. На ночь поезд остановился в Дьёре для того, чтобы наше прибытие на австрийскую землю состоялось в дневное время.
Во время стоянки произошла смена паровозов. Первым приветствием с родины было появление австрийского машиниста, который повел состав дальше. Когда поезд отошел от Дьёра и стал приближаться к австрийской границе, то возбуждение достигло крайних пределов. Мы прибыли в Никельсдорф. О том, что мы находились на австрийской территории, свидетельствовал тот факт, что вторая колея железнодорожной линии была разобрана. Это было частью репараций, которые были потребованы Советским Союзом. Но это нас не беспокоило. Наступило время уборки урожая, и на полях было много людей. Заметив наш поезд, они прекращали работу и радостно приветствовали нас. Все было почти как во сне.
Тем временем мы узнали, что должны были прибыть на станцию Виенер Нойштадт. Именно там проходила регистрация освобожденных военнопленных и выдача необходимых документов. Чем ближе мы подъезжали к пункту назначения, тем более возбужденным становилось настроение. Утром 19 сентября 1947 г. наш поезд прибыл в Виенер Нойштадт.
Город был частично разрушен, и мы его почти не видели. Наше внимание было направлено на ожидавший нас прием. Оказалось, что на вокзале собрались сотни людей. После того как мы выбрались из старых товарных вагонов, была сформирована колонна, чтобы пройти маршем до находившейся поблизости казармы, где располагалось ведомство по делам репатриантов и освобожденных военнопленных. Вдоль улиц стояли родственники тех, кто не вернулся на родину. Многие держали перед собой фотографии и плакаты, на которых были написаны имена людей и еще что-то, вроде: «Вам знакомо это лицо?» или: «Кто знает этого человека?». Но у нас не было времени разглядывать их по отдельности.
На выдачу справок об освобождении ушло несколько часов. Нас покормили, и это был первый обед на родной земле. Если я не ошибаюсь, давали гуляш, первое мясное блюдо за два с половиной года. Свою справку об освобождении я, конечно, храню до сих пор. В правом верхнем углу этого документа стоит штамп: «Клятвенное обязательство. Я клятвенно заявляю, что вся указанная мною информация является достоверной». Под этим стоит моя подпись. В графе «профессия» я написал «студент». В разделе «Дата возвращения из плена, откуда, когда взят в плен», написано: «19.09.1947 г., Россия, 27.03.1945 г.». Еще один штамп подтверждает, что на мне нет вшей.
На обратной стороне справки есть несколько печатей. Они удостоверяют, что в качестве пособия я получил 50 шиллингов и 10 сигарет. Кроме того, отмечено, что 20 сентября на вокзале города Линц мне выдали небольшую денежную сумму, сигареты и брошюру. Там меня еще и покормили. 23 сентября в городе Браунау мне было выдано удостоверение личности. 2 октября я получил карточки на получение двух пар носок, двух трусов и двух маек.
В день прибытия на родину нас разбили на небольшие группы в соответствии с местами дальнейшего следования. Так что наступило время прощаться. Вилли Цельброт уезжал в Штирию, Пауль Эберхардт в Форальсберг, а венские доктора, я помню Фрица Вальтера, Киндлера и Дрешлера, в Вену. Люди из Верхней Австрии, включая меня, должны были выехать в ночь на 20 сентября. Нас посадили в пассажирские вагоны. Ночью поезд прошел через Вену по соединительной ветке от южной железной дороги к западной. Помню переезд через пересечение с шоссе на Хитциг. Там я подумал о тете Ильзе, которая жила недалеко от этого места.
Но полностью свободными мы еще не были. Это стало для нас очевидным во время последней остановки у реки Энс, по которой проходила демаркационная линия между советской и американской зонами оккупации. В последний раз мы должны были выйти из вагона и построиться для пересчета, хотя и без привычного и такого уже надоевшего «давай, давай». Этот последний пересчет остался в моей памяти навсегда. Каждый раз, когда я проезжаю по мосту через Энс, я смотрю на то место, где когда-то находился советский пограничный пост. В тот раз русские были настроены доброжелательно, никаких претензий не было, и нам позволили вернуться в поезд. На западном берегу реки нас поджидали американские солдаты. Из вагона выходить было не надо, и они просто прошли от одного купе к другому, глядя на нас с любопытством и отчасти с сожалением. Их раскованные манеры и военная форма свободного покроя представляли собой поразительный контраст по сравнению с привычным для нас видом солдат Красной Армии.
Через полчаса мы прибыли в Линц. Поезд подъехал к разрушенному вокзалу. Не успел он остановиться, как духовой оркестр, вероятно, железнодорожников или полицейских, уже заиграл гимн «О, ты моя Австрия». На привокзальной площади, среди развалин, было расчищено место, куда нас провели через живой коридор. И опять многие выглядели радостными, а многие смотрели на нас с надеждой и тревогой, держа перед собой фотографии и таблички с именами пропавших родственников. Отчетливо помню то чудесное чувство облегчения и свободы. Еще в тот момент, когда мы проезжали по мосту через Энс, с меня свалилось бремя мучительной неопределенности, которое давило на нас тяжким грузом в течение всего времени пребывания в русском плену.
Федеральная земля Верхняя Австрия встречала своих сыновей. Перед нами выступил представитель земельной администрации господин Лоренцони. Из его речи я не помню ничего, но точно знаю, что говорил он тепло и сердечно. Хорошо помню его благородную голову с серебристыми волосами. После этого три сестры Пихлер пропели песню «Родина», официальный гимн земли Верхняя Австрия. Это тоже было очень трогательно.
В Линце о нас позаботился молодой чиновник из Браунау по фамилии Баутенбахер. Позднее я часто встречался с ним, и он рассказывал мне много интересного о своем участии в войне. Баутенбахер был пилотом одного из трех планеров, которые в сентябре доставили подразделение СС под командованием Отто Скорцени на высокогорное плато Гран Сессо для освобождения Муссолини, находившегося там в плену. Под опекой Баутенбахера мы отправились из Линца в Браунау. Кроме меня вместе с ним в поезде ехали еще двое, Францль Райзегер и Отмар Хадер.
Путь был недолгим, и в этот же день, 20 сентября 1947 г., наш поезд прибыл в Браунау. По дороге в голове зашевелились тревожные вопросы. Как семья пережила то время, когда в Штокерау находились русские? Что было известно о смерти брата? Конечно, такое возвращение домой сильно отличалось от всего того, что мы себе представляли. Но все равно, оно было хорошим. Мне повезло, и я остался в живых. На вокзале нас ожидало около ста человек. Как только я вышел из вагона, то сразу увидел свою семью. Отец, как всегда, был с бородой, но постарел. Обрадованная мать выглядела молодо. Сестре Лизль было теперь 13 лет. После поцелуев и объятий нас, освобожденных из плена, провели в небольшой зал ожидания, где состоялась теплая встреча с бургомистром. После этого мы пошли в дом, где проживала моя семья. Он был расположен в средневековом центре города, рядом с протестантской церковью, в которой служил мой отец. Над входной дверью, на куске картона в обрамлении гирлянды цветов, белыми буквами на красном фоне было написано: «Сердечно поздравляем с возвращением домой!» Я был растроган.
Через 40 лет мое возвращение на родину было описано моей сестрой Лизль следующими словами:
«Мы постоянно тревожились о судьбе моего брата Арнима. Во-первых, потому, что на Восточном фронте было очень опасно, а во-вторых, он был там два раза тяжело ранен. Потом нам стало известно, что он остался жив и находился в плену у русских. Когда именно мы узнали об этом, я точно не помню, поскольку тогда мне было только 11 лет. Предполагаю, что об этом мне сказала мама. Радость, которую испытали мои родители и я вместе с ними, была огромной. Конечно, до возвращения Арнима домой осенью 1947 г. прошло немало времени. Вероятно, кто-то из нашего церковного прихода услышал по радио сообщение об освобожденных военнопленных и передал нам. Я не помню содержание этой информации, но помню чувство радости и восторга от того, что скоро вернется брат, которого я не видела с Рождества 1945 г..
Поезд с несколькими освобожденными прибыл на городской вокзал Браунау. Я не боялась даже воздушных налетов, и мне было интересно наблюдать за самолетами, но вид этих людей производил тягостное впечатление. Истощенные, с серыми, изможденными лицами, они не имели при себе ничего, кроме свертков с вещами, но зато у них сохранилось самое ценное — жизнь! Мне особенно запомнилось, что Армин как будто терял дар речи, когда его спрашивали о том, что он пережил на войне и в плену. Он не говорил ничего и не разрешал нам задавать вопросов».
