Бруно Апиц - В волчьей пасти
Что опять случилось? Парализованный неопределенностью, лагерь насторожился. Заключенных из лагерной охраны приказ обрадовал: он означал, что прекращаются их мнимые поиски. Они выскочили из тех бараков, где в эту минуту находились, собрались перед своей штаб-квартирой и поспешили во главе с капо через апельплац к воротам, по дороге соединившись со старостами блоков.
Кремеру не пришлось выстраивать людей и, как обычно, рапортовать Рейнеботу. Тот сразу же отдал приказ:
— Немедленно поместить всех в лагере, распределить по баракам.
Выполняя распоряжение Клуттига, лагерная охрана, сменив блокфюреров, образовала цепь вокруг толпы новоприбывших. Кремер сразу оценил сложившуюся ситуацию и понял, что властный тон Клуттига и Рейнебота показывает всего лишь их неспособность справиться с задачей. Нужно избрать правильную тактику, и тогда он овладеет положением. Освободившиеся блокфюреры уже готовы были, подобно свирепым псам, накинуться на измученных людей. Кремер начал действовать.
— Старостам блоков подходить по очереди! — распорядился он.
Блоковые мгновенно построились в две шеренги.
— Смирно!
Не обращая внимания на Рейнебота и Клуттига, Кремер подошел к оцепленной толпе.
— Товарищи! — крикнул он. — Вас сейчас распределят по сто человек на блок. Товарищи из лагерной охраны составят группы и поведут вас в бараки. Соблюдайте дисциплину и порядок! Тогда дело пойдет живо!
Капо лагерной охраны разделил свою команду на группы по десять человек, которые в свою очередь выделили по десять человек из массы новоприбывших, и начали составлять партии по сто человек. Все это происходило, правда, не так гладко, ибо усталыми людьми нельзя было командовать, как полком солдат. Однако заключенные инстинктивно шли, куда надо, и это лишало блокфюреров повода вмешиваться в распределение. Они были вынуждены предоставить заключенным самим распределяться и лишь здесь и там подгоняли особенно слабых ловко нацеленными ударами сапога. Тем временем Кремер вызывал отдельных старост, и вскоре первые группы уже двинулись по апельплацу вниз. За какой-нибудь час все было окончено. Блокфюреры удалились, а Рейнебот и Клуттиг все еще стояли и смотрели: один — с презрительно-насмешливым видом, барабаня пальцами по борту кителя, другой — злобно. Но вот Кремер, сняв фуражку, доложил:
— Приказание выполнено. Прибывшие размещены по баракам.
Клуттиг выпятил нижнюю челюсть.
— Вы, видно, уже чувствуете себя командующим, а?
И как всегда, стоя перед Клуттигом, Кремер и на сей раз вынужден был сдерживать в себе прилив ненависти, чтобы еще более не рассердить этого опасного человека. Но оставить провокационный вопрос без ответа значило бы подтвердить его.
— Нет, гауптштурмфюрер, я только исполнил ваше приказание.
— Исполнил приказание! — заорал Клуттиг. — Если до полудня те сорок шесть мерзавцев не явятся, я прикончу вас своими руками!
Этот неожиданный оборот разговора послужил Кремеру предостережением: он втайне надеялся, что поиски сорока шести человек заглохнут, как заглохли поиски ребенка. Однако на угрозу надо было как-то реагировать. Но разве найдешь правильный ответ в мгновение ока?
Тут его совершенно невольно выручил Рейнебот.
— Лагерная охрана пусть продолжает поиски, понятно?
— Так точно! — ответил Кремер и облегченно вздохнул.
— Идите.
Когда партии по сто человек ввалились в бараки, там началась суета. Многие истомленные пришельцы падали, как попало, на радушно освобожденные нары или со вздохом облегчения растягивались на полу, не видя и не желая видеть ничего вокруг. На лицах этих затравленных людей можно было прочесть радость: наконец-то после тяжких скитаний у них опять крыша над головой.
Бохов, замещая Рунки, тоже привел в свой барак сто человек. Он распределил их по нижнему и по верхнему этажам, сдерживая любопытных обитателей блока.
— Дайте им отдохнуть. Напоите их. Кто может, уступите им кусок хлеба!
Достав из шкафа свой паек, он отдал его. Примеру Бохова последовали и другие. Дневальные принесли кофе. Заключенные притаскивали одеяла, устраивали для пришельцев постели. Многие из обитателей освобождали свои места на нарах и укладывали больных. Никто уже не думал о том, что пользоваться постелями днем было строго запрещено.
— Кто еще станет нам теперь запрещать? Кладите товарищей сюда!
С тела прибывших стаскивали грязные лохмотья, и измученные люди, растягиваясь на нарах, всхлипывали от счастья. Спать, спать, ничего не нужно — только спать! Даже голод отступал перед этой более сильной потребностью. Когда в бараке стало тише и самые выносливые из новоприбывших немного пришли в себя, Бохов мог побеседовать с ними. Окруженные любопытными, они рассказывали о своих скитаниях.
Прошло немало недель с тех пор, как их эвакуировали из подземного лагеря близ Нордгаузена, где в недрах горы был устроен завод реактивного оружия. В пути они сливались с эшелонами заключенных из Гальберштадта, Мюльгаузена и Лангезальцы. Их кидали то туда, то сюда меж двух фронтов. Эсэсовцы гнали их вперед, удирая от наступающих американцев. Особенно туго приходилось вблизи фронта. Их длинные эшелоны служили удобной мишенью для штурмовиков, которые, по-видимому, не могли распознать, что это заключенные, и беспощадно палили по колоннам. Потери были колоссальные, даже если не считать больных и окончательно обессилевших, которых пристреливали в дороге эсэсовцы и — когда проходили через населенные пункты — члены гитлерюгенда. Нередко эшелонам приходилось пробираться проселочными дорогами, так как шоссе были забиты танками, орудиями и марширующими колоннами солдат. Усиливая тарахтенье и трескотню на дорогах, бешено проносились мотоциклы и машины с офицерами. И среди всей этой военной сумятицы — толпы гражданского населения. Так побежденные откатывались назад по дорогам Тюрингии. На обочинах шоссе валялись целые горы артиллерийского снаряжения, которое отступающие не могли захватить с собой, настолько стремительным было их бегство!
С большим вниманием слушали обитатели барака эти сообщения. Вот, значит, что творилось за стенами лагеря! Как близок должен быть фронт, если уже в Тюрингии идет такая эвакуация! И в других бараках заключенные узнавали о событиях. Надежда возникла в набитом людьми лагере. Ведь со дня на день можно было ожидать появления американского авангарда.
В самом начале одиннадцатого часа завыла сирена. Воздушная тревога! Так рано она еще никогда не начиналась. На этот раз в лагере не было сутолоки. Не возвращались в бараки рабочие команды. Только шестнадцать санитаров промчались по апельплацу. Опустелым лежал лагерь 4 апреля под лучами раннего солнца. По небу не тянулись в тот день птицы, отблескивающие серебром. Тревога началась из-за американских штурмовиков, которые с высоты устремлялись на колонны грузовых машин, торопливо спускавшихся с горы к Веймару. В районе эсэсовских казарм тревога пресекла спешные приготовления. Перед складами стояли почти готовые к отправке грузовики. Эсэсовцы исчезли в убежищах. Стрелки тройной цепи сторожевых постов попрятались в противоосколочные щели. Из долины доносился заглушённый расстоянием лай и кашель орудий.
Тревога продолжалась не больше часа, и уже вскоре после отбоя Кремер получил от Кёна сведения обо всем, что его шестнадцать человек увидели за пределами лагеря. Оки обнаружили формирующиеся колонны машин с боеприпасами. На границе охраняемой зоны они натолкнулись на тройную цепь часовых, между постами стояли пулеметы. На вышках они разглядели удвоенные посты и тяжелые пулеметы. Все говорило о том, что вне лагеря шла лихорадочная деятельность, прерванная только тревогой. Нужно было немедленно уведомить Бохова. Кремер поспешил к нему в барак. Бохов поднялся за старостой лагеря по наружной каменной лестнице в верхний этаж барака. Здесь им никто не помешает.
Кремер докладывал, Бохов слушал. Его взгляд скользил по той части лагерной территории, которая была видна из окна. Безмолвные и тихие, тянулись бараки. Нигде — ни души. Безмолвные и застывшие, стояли вышки вдоль забора. Из закопченной трубы крематория лениво полз дым, подцвеченный отблеском огня. Опять кого-то сжигали. Вонь от сжигаемого тела смешивалась с острым запахом варившейся в кухне похлебки. Бохов прищурился. Через крыши бараков ему были видны апельплац и здание у ворот. Ему казалось, что на верхней площадке главной вышки он различает четыре пулемета вместо обычных двух. В зловещей тишине и неподвижности чернели железные ворота, в зловещей тишине и неподвижности застыл весь лагерь, как в душный день перед грозой.
— Бедой пахнет! — глухо пробормотал Бохов.
Однако теперь не время было предаваться своим мыслям. Каждый час это оцепенение могло взорваться и уничтожить множество людей. Обстановка требовала встречи с товарищами из ИЛКа. Но как незаметно добраться им двоим до семнадцатого барака? Помог Кремер. Как ни странно, хороший способ маскировки ему подсказал кухонный чад.
