Андрей Семенов - Секретная битва
На сотую долю секунды их взгляды встретились, прежде чем самолеты проскользнули мимо друг друга. Взгляд у обоих был злой и разочарованный. У одного оттого, что у него по-жульнически вырвали победу, малодушно не зарядив пушки, у другого — оттого, что этой победой опытный и хладнокровной немец покрутил у него под носом и на глазах всего аэродрома спрятал ее себе в карман.
Дьяконов почувствовал себя глупым щенком, которого только что носом сунули в свое собственное дерьмо. Приземляться ему не хотелось.
Люди, разочарованно опустив головы, стали расходиться по своим делам. Летчики вернулись под плоскость самолета, дожидаясь приземления Дьяконова и фон Гетца. А тот, зайдя на глиссаду, вместо того чтобы посадить самолет, с ревом пронесся метрах в тридцати над полосой, покачивая крыльями в знак победы.
Победа фон Гетца над Дьяконовым была красивой и бесспорной. Это видели все.
Головин с превосходством посмотрел на Героев:
— На сегодня занятия окончены. Всем отдыхать. Кому делать нечего — учите матчасть. Волокушин!
— Я, товарищ генерал! — подбежал комендант.
— Ты где этого фон Гетца содержишь? — спросил Головин вполголоса, отводя его в сторонку.
— Обыкновенно, товарищ генерал, в караулке.
— В кордегардии, значит. Он что же, вместе с отдыхающей сменой живет?
— Никак нет, товарищ генерал. Бойцы сколотили ему выгородку. Вот в ней, стало быть, он и живет. А при нем два часовых, как вы и приказывали. С утра, значит, как Конрад Карлович пойдут на завтрак, они его сопровождают, а после ужина — снова под замок и особый пост при нем.
— При замке?
— Никак нет! При Конрад Карловиче.
— Ну, добре, — согласился Головин. — Содержи Конрада Карловича отменно хорошо. Вольностей особых не позволяй, не забывай, что он все-таки военнопленный. Но и не лютуй. В чем у него нужда будет — обеспечь. А в остальном…
Головин пристально посмотрел на коменданта.
Тот похолодел и притих.
— А в остальном, если ты мне этого немца упустишь или, не дай бог, он у тебя споткнется не в том месте или насморком заболеет, я тебя, Волокушин, на фарш прокручу. Уловил?
— Уловил, — еле выдохнул комендант.
— Свободен.
Отпустив коменданта, Головин направился к своей «эмке» и уже хотел было садиться, как незнакомый голос за спиной остановил его:
— Товарищ генерал, разрешите обратиться?
Головин обернулся. Перед ним стоял летчик в комбинезоне, один из Героев. Из-за комбинезона знаков различия было не видно.
— Обращайтесь, — разрешил генерал.
— Майор Чиркунов, — представился летчик.
— Что у вас, майор Чиркунов?
Головин был мыслями уже совсем далеко от этого аэродрома и от всех аэродромных дел. Он увидел сегодня главное, то, что успокоило его и подтвердило правильность его расчетов. Остальное его не волновало. Поэтому майор Чиркунов не обрадовал генерала, задержав его отъезд.
— Вот, товарищ генерал, — Чиркунов вынул из планшета несколько исписанных страниц.
— Что это? — Головин глазами показал на листы бумаги в руках у майора. — Говори своими словами. Некогда читать.
— Рапорты, — просто объяснил Чиркунов.
— Рапорты? — удивился Головин. — О чем?
— Это я, так сказать, в порядке личной инициативы, — скороговоркой стал разворачивать свою мысль майор. — Так сказать, для укрепления дисциплины. Вот, например, капитан Дьяконов. Он еще до вашего первого приезда загнал повара в котел и завинтил крышку.
— Зачем? — изумился Головин.
— Капитану показалось, что повар готовит не по летной норме, а большую часть продуктов утаивает и потом тайком продает буфетчику на станции.
— А он продает?
— Товарищ генерал! — подивился майор непрозорливости начальства. — А где у нас в армии повара не воруют?
— Ну-ну, — кивнул генерал. — Что дальше?
— А вчера этот самый Дьяконов, несмотря на строжайший запрет, вместе со своим механиком соорудил самогонный аппарат. Теперь почти все члены эскадрильи, включая механиков, просятся в долю и сдают ему пайковой сахар.
— А вы?
— Что я? — не понял майор.
— Вы сдаете сахар Дьяконову?
— Никак нет, товарищ генерал. Я устав никогда не нарушаю.
— Уставной, значит, — одобрил Головин. — Молодец! Что еще?
— Лейтенант Свиридов и старший лейтенант Родимцев после отбоя тайком бегают к девкам в деревню. Расшатали колючую проволоку в ограждении и теперь подпирают ее колышками, чтобы форму не порвать. Я их выследил.
— После отбоя? — уточнил Головин.
— Так точно! — воодушевился Чиркунов, радуясь, что все его фискальные потуги и вылазки не пропали втуне, а нашли благодарного слушателя в лице старшего начальника. — А старшина Мусаэльян списанные парашюты режет на лоскуты и продает в ту же деревню или меняет на самогон.
— А зачем в деревне списанные парашюты? Сараи крыть?
— Никак нет, товарищ генерал. Бабы из этих лоскутов шьют себе трусы и, пардон, бюстгальтеры.
— Понятно, — кивнул Головин. — А почему вы решили, что мне это все интересно?
— Как же, товарищ генерал, — опешил майор. — Вы же сами говорили…
— Что я говорил?
— Что командира эскадрильи назначите по результатам доподготовки. Я, как самый старший по званию…
— И я говорил, чтобы ко мне обращались вот с такими рапортами? Не припомню такого. Ладно, майор, бывай. Давай сюда свои рапорта, не выбрасывать же. У вас какая была последняя должность до зачисления в эскадрилью?
— Заместитель командира полка по политической подготовке, — не без гордости назвал Чиркунов свою прежнюю должность.
— Понятно, — вздохнул Головин.
Головин открыл дверцу «эмки» и уже поставил ногу на подножку, как какая-то мысль остановила его. Он обернулся и пальцем поманил майора:
— А в воздухе своих товарищей вы превзойти не пробовали, товарищ майор?
— Обижаете, товарищ генерал. У меня двенадцать сбитых, — протянул Чиркунов. — Меня самого три раза сбивали над Москвой…
— Значит, летать не умеешь, раз сбивали, — отрезал Головин. — Когда собьешь этого, — рука Головина показала на подруливающий к капониру истребитель фон Гетца, — тогда с тобой и разговаривать будем. Уловил?
Генерал громко хлопнул дверцей, «эмка», хрюкнув, тронулась.
Майор остался один.
— Да разве его собьешь?.. — грустно спросил он сам у себя.
XXVI
Утреннее сообщение 25 апреля
В течение ночи на 25 апреля на фронтах существенных изменений не произошло.
Вечернее сообщение 25 апреля
В течение 25 апреля на фронтах существенных изменений не произошло.
Нашими кораблями в Черном море потоплена подводная лодка противника.
За истекшую неделю, с 18 по 24 апреля включительно, в воздушных боях и на аэродромах противника уничтожен 381 немецкий самолет. Наши потери за это же время — 134 самолета.
24 апреля частями нашей авиации на различных участках фронта уничтожено или повреждено не менее 30 немецких автомашин с войсками и грузами, взорван склад боеприпасов, разбит железнодорожный состав, потоплены два торпедных катера и до 40 шлюпок противника.
Совинформбюро25 апреля 1943 года. Москва
— Все свободны, товарищи, — Василевский закончил оперативное совещание Генерального штаба. — Филипп Ильич, прошу вас остаться.
— Есть, — буднично откликнулся Головин.
Ему нравился новый начальник Генерального штаба. Очень толковый штабной работник. Шапошников тоже был штабист до мозга костей, но с ним не было таких отношений. Все по службе, все четко, по уставу. Вопрос — доклад. Ни вправо, ни влево. А Василевский, он… человечней, что ли? Хотя тоже строг и педантичен. Умеет и задачу поставить, и спросить по всей строгости военного времени.
Генералы и полковники, зашумев передвигаемыми стульями, потянулись к выходу из просторного кабинета начальника Генерального штаба. Головин был не сильно удивлен тем, что Василевский попросил остаться именно его, а не начальника Главного разведуправления. Вероятно, Александра Михайловича заботит какой-либо вопрос, о котором он много думал, и теперь ему нужен не доклад или справка по интересующему кругу проблем, а свежий взгляд на предмет. Головин и сам пользовался этим методом. Когда анализ той или иной ситуации затягивался и не давал определенных результатов, он вызывал одного-двоих своих подчиненных, давал вводную и они устраивали что-то вроде войны в миниатюре, поочередно играя то за вермахт, то за Красную Армию, то за Гиммлера, то за Канариса. Очень часто это давало положительные результаты, во всяком случае, позволяло посмотреть на вещи с новой, порой неожиданной стороны.
