Дмитрий Медведев - Сильные духом (Это было под Ровно)
Раньше на связи с Москвой работал один радист, и то лишь раз в день. Теперь же приходилось заниматься одновременно двум и трем радистам.
Но работать на территории лагеря мог только один. Другие, чтобы не мешать ему, должны были ходить на расстояние не меньше пяти километров. Приходилось отправлять радистов, под охраной бойцов, далеко от лагеря.
Наши радисты составляли небольшой, но спаянный коллектив. У них были свои небольшие, но прочные традиции. Считалось законом держать аппаратуру в таком состоянии, чтобы в любую минуту ее можно было взять на спину и уходить. Радисты свято хранили шифры и другие секреты. В их обычаи входила также систематическая тренировка на ключе в приеме на слух.
Однажды, в самый напряженный момент работы радистов, когда передавались сведения здолбуновской группы, Николай Иванович прислал тревожное сообщение: гестаповцы направили в район наших лесов три автомашины с пеленгационными установками, а в Березное, Сарны и Ракитное послали карательные экспедиции.
Путем пеленгации можно точно установить местоположение радиостанции и, следовательно, отряда. Засечь расположение отряда, затем окружить его и ликвидировать — такова была цель этого очередного мероприятия оккупантов.
Сведения Николая Ивановича подтвердились. На следующий день разведчики сообщили, что в село Михалин прибыла какая-то машина с большой охраной. С рассветом эта машина выезжала за село.
— Що воны там роблять — невидомо, — говорили разведчикам крестьяне, — за два километра никого не пидпускають.
Передавали также, что гитлеровцы группами ходят по лесным дорогам с наушниками и какими-то ящичками за спиной.
Продолжать сейчас работу радиостанции — значит выдать местонахождение лагеря. Но и прекращать связь с Москвой нельзя.
Выход нашли сами радисты.
— Товарищ командир, — обратилась ко мне Лида Шерстнева, — мы с ребятами подумали и решили вот что. Мы разойдемся от лагеря на пятнадцать — двадцать километров. Поработаем, свернем рацию и вернемся обратно. Пусть фашисты засекают те места и туда направляют карателей.
Несколько суток подряд радисты с небольшой охраной по очереди уходили в разных направлениях и продолжали работу с Москвой.
Фашистские пеленгаторы «засекали» нас в самых различных местах. Каратели «окружали» эти места, обстреливали их, и всякий раз… уходили несолоно хлебавши.
Так они бегали, высунув язык, с места на место до тех пор, пока подобная «игра» нам самим не надоела.
Я послал группу партизан с заданием захватить фашистские пеленгаторы. Засада была, правда, не совсем удачной. Пеленгационной машины захватить не удалось. Была лишь рассеяна группа охраны недалеко от села Михалин. Но гитлеровцы были напуганы и на время прекратили облавы.
…В этот день здолбуновский курьер связи Иванов, как всегда, пришел с новостями и с очередной посылкой от Гнидюка и Красноголовца. Посылка содержала медикаменты и умещалась в старой черной кошелке, с которой Иванов никогда не расставался.
— Ну как ездилось? — по обыкновению спросил я.
— Нормально, — как всегда, ответил Иванов, но вдруг неожиданно заулыбался. Я впервые подумал, что ведь парню, наверно, немногим больше двадцати.
— Ну уж, выкладывайте, что с вами было по дороге.
— Да ничего особенного, товарищ командир.
— Ну, а все-таки?
— Все-таки? — Иванов снова улыбнулся. — Маленькое приключение.
Никогда и никому он не говорил о себе, не говорил, очевидно, из скромности, считая, что он личность маленькая, не заслуживающая внимания. Я знаю, даже здесь, в отряде, Иванов стеснялся, хотя после дороги голод, надо думать, давал себя чувствовать. Стоило немалого труда заставить его поужинать с партизанами и положить ему в кошелку кусок колбасы на дорогу.
На этот раз, очевидно, потому, что я настоял, Иванов все-таки рассказал, что с ним приключилось. Вероятно, это было не первым его приключением.
Когда прошлый раз — не далее как третьего дня — он направился с «маяка» в Здолбунов, его остановил по дороге немецкий часовой. Это было у переезда возле станции Клевань. Иванов почуял недоброе. В кошелке у него лежало несколько противотанковых гранат и кусок партизанской колбасы.
Часовой потребовал документы. Они оказались в порядке. Иванов уже собирался уходить, когда фашист неожиданно заглянул в кошелку.
Гранаты, чтобы они не бросались в глаза, были обернуты тряпочками. Часовой нащупал обернутую ручку гранаты, увидел колбасу и спросил:
— Вудка? Вудка?
— Нет, — отвечал Иванов с улыбкой. — Водка будет на обратном пути. Я иду за ней. — И, достав из кошелки кружок колбасы, подал его часовому.
— Принеси вудка! — крикнул солдат вслед уходящему Иванову.
— Обязательно! — отвечал Иванов, удаляясь…
Он рассказывал об этом спокойно, как о забавном происшествии, словно не придавал значения той опасности, которой оно было чревато.
Известия, принесенные на этот раз Ивановым, оказались исключительно важными. Мимо Здолбунова проследовали немецкие эшелоны из-под Ленинграда. Шли они в сторону Винницы. Здолбуновские товарищи сообщали численность войск, номера частей.
В этом донесении указывалось, что через Здолбунов ежедневно проходит по эшелону с пятнадцатью вагонами цемента, а также с платформами, на которых лежат готовые пулеметные гнезда — железобетонные колпаки с амбразурами. Указывалась и станция назначения — Белая Церковь.
«Вон где укрепления строят!» — подумал я, направляясь в радиовзвод. Сведения, присланные здолбуновцами, предвещали близкие сражения под Белой Церковью, близость освобождения Украины.
— Марина, — сказал я дежурной радистке, — прошу вас зашифровать и отправить эти данные немедленно.
Ночью пришел ответ из Москвы:
«Сведения о поездах через Здолбунов весьма ценны. Спасибо товарищам. Продолжайте интенсивную разведку. Привет».
Хотелось сейчас же сказать об этой радиограмме Иванову, чтобы завтра же узнали о ней Красноголовец, Гнидюк и другие. Знают ли они настоящую цену своим сведениям? Как подействует на них, как окрылит их это короткое «спасибо» Москвы!
— Все чумы обошел, товарищ командир, всюду смотрел — нигде его нет, — доложил посланный за Ивановым партизан.
Мы вышли вместе. Я почему-то подумал, что найду Иванова сидящим у костра, беседующим с партизанами. И в самом деле он был у костра, но не разговаривал, а спал, лежа так близко к огню, что одежда его могла загореться.
Я окликнул его. Он сразу вскочил, как на пружинах.
— Искры на вас, товарищ Иванов, сгорите! Что ж вы так близко к огню улеглись?
— А… — протянул Иванов спросонок и стал стряхивать с себя искры.
— Почему вы не пойдете в чум?
— Здесь теплее, товарищ командир.
Была холодная осенняя ночь. В чумах костров еще не разводили, и партизаны спали, прижавшись друг к другу, укрытые чем попало.
— А вы оденьтесь потеплее, сможете спать и в чуме!
Иванов помолчал.
Только тут, после настойчивых расспросов, мне удалось узнать, что на нем, кроме его ветхого пиджачка без подкладки да таких же ветхих брюк, ничего не было. Не было даже белья на теле.
— Что же вы молчали?
— Ничего, товарищ командир, не беспокойтесь, я обойдусь. Мне же не всегда приходится в лесу ночевать, а они, — он показал на партизан, — все время на холоде. Им нужнее…
Несмотря на протесты, Иванов был одет в белье, в новый костюм, более плотный и чистый, и в плащ, который был ему, правда, великоват.
Наутро он уже снова отправился в путь, в свой обычный рейс, незаметный и героический.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Командир взвода Михееев доложил о чрезвычайном происшествии в его подразделении: у него, Михеева, похищено две тысячи немецких марок.
— Вы уверены, что это произошло в отряде и что вы их не потеряли? — спросил я.
— Вчера они были, товарищ командир, — отвечал Михеев с досадой.
Для нас это был вопрос принципиальный.
— Собрать и построить подразделение, — сказал я Михееву.
Когда он вернулся и доложил, что взвод построен, Стехов, Лукин и я отправились туда.
— Товарищи, — начал Стехов, — произошел позорный случай. У нас в отряде — кража! Вы сами понимаете, дело не в деньгах, их всегда достанем, — дело в том, что среди нас оказался недостойный человек.
В строю раздались голоса:
— Обыскать!
— Поголовный обыск!
И, уже спросив разрешения, молодой партизан-белорус сказал:
— Так дальше жить невозможно. Пятно на всем взводе. Надо его смыть. Поэтому предлагаем поголовный обыск.
Вызвали коменданта лагеря. Он стал в стороне от строя, и бойцы один за другим начали подходить к нему, поднимая обе руки для обыска и гордо глядя в лицо коменданту.
Были обысканы личные вещи и даже места, где спали партизаны.
Обыск не дал результатов. Денег не нашли. У всех было подавленное настроение. Взвод молча разошелся.
